Страница 90 из 90
— К бабке Наде вам идти надо. Она за почтой живет. Неподалеку. Ох и лечит старуха! К ней со всех сторон едут. Со всякими болячками. Она лучше профессоров разбирается в лечении.,
— Спасибо на добром слове! — ответил Шакал, вздохнув облегченно, когда оперативник вышел из номера.
Пахан понял, что тот неспроста заявился в гостиницу, стережет от случайностей Седого…
Капка лишь головой покачала, восторгаясь находчивостью Шакала.
Утром, потолкавшись на базаре, купив лыжи, заторопились на трассу. Капка долго «голосовала» машинам, пока их подобрали на попутку. И, доехав до поворота, Шакал с Задрыгой, словно тени, исчезли в лесу.
Задрыга сразу свернула с дороги в чащу, сломала несколько хвойных лапок, привязала их на бечевку и пустила следом за лыжами, заметать след, как учил Сивуч. Свободный конец привязала к куртке.
Шакал только теперь понял затею Задрыги, хотя утром ругал ее нещадно, когда девчонка настырно потянула Шакала на базар. Там, потолкавшись с десяток минут, купила банку рысиного сала, какое хорошо лечит радикулит. Шакал тогда обматерил Задрыгу. И только теперь до него дошло, почему она обмазала этим жиром лыжи, руки, лицо. И передав банку пахану, велела сделать то же самое.
Пара волков, высунувшаяся из-за сугроба, истошно взвыв, унеслась в чащу без оглядки, едва втянув носом запах рыси.
Волки всегда боялись лесной кошки. Знали ее силу и свирепость, потому предпочитали не встречаться с нею на зимней тропе, не доедать ее добычу, чтобы в наказанье не остаться без глаз, а то и хуже — лишиться жизни. Такое нередко случалось в лесу с молодыми волками. Опыт ко всем приходит со временем.
Одно удивило волков, почему этот запах шел от людей? Хотя… Рысь могла оказаться рядом, на елке. Ее волку разглядеть не просто. Да и кому нужна? Никто такой встрече еще не радовался. Вот и умчались, поджав хвосты, пока не поздно.
Вот и эта — старая пара убежала в глушь, унося за спиной вой и страх.
Теперь Шакал восторгается Задрыгой. Хорошо запомнила она уроки Сивуча. Да и своей головой не обижена. Грех жаловаться.
Шакал оглянулся. Хвойные лапы надежно замели лыжню. Словно никого и не было здесь, лишь ветер едва приметно скомкал снег.
— Скоро мне у нее нахвататься придется. Ну и ловка, ну и хитра Задрыга! — думает пахан, нагоняя девчонку, а та не бежит, летит к зимовью.
Ее еще с детства учил Сивуч ходить в лесу бесшумно — босиком и на лыжах, бегать и лазить по деревьям без звука, не блудить и мигом находить жилье в лесу. Она ничего не забыла.
Капка издалека увидела дом Седого. Прислушалась, замерев. Обошла, чтобы подойти сзади к зимовью. Из-под лыж ни визга, ни скрипа. Подойдя к зимовью, прислушалась. Уловила собачье рычанье и больше ничего.
— Смылся из хазы плесень. Но скоро возникнет, — сказала Шакалу, указав на заметенную метлой дорогу, добавила шепотом:
— Без коня смылся Тот в сарае фыркает. А пехом далеко не слиняет. Притыриться надо, — и приметив стог сена возле самой избы, нырнула туда, где Седой обычно брал корм для коня.
Шакал устроился рядом. Оба замерли в ожиданьи. Лыжи Задрыга сунула в снег под стог, запорошила следы.
Сколько они так простояли, Капка не знала. У нее уже начали мерзнуть ноги. Но пошевелиться нельзя. Задрыга держала в руках все, что могло ей пригодиться сразу.
Шакал стоял неподвижно, не сводил глаз с дорожки к зимовью. Вслушивался в каждый звук. И все ж первой Седого услышала Задрыга, слегка ткнула локтем в бок пахана, напряглась. И вскоре оба увидели лесника, выходившего из лесу. Он шел напрямик, через сугробы, слегка задевая стволом двухстволки ветки деревьев. Вот он остановился у дорожки, вгляделся. Пошел по ней. Снял шапку оббить снег, осыпавшийся на плечи. И Шакал вздрогнул, чуть не заматерился:
— Ведь это не тот пидер! У Седого колган седой! Этот — рыжий! На клешне татуировки нет! Мать твою! Из-за какого- то фрайера столько кентов просрал! И сам влетел, как козел! Но ведь и у этого нет пальца! — приметил сразу. И все же решил придержать Задрыгу, приглядеться.
Седой тем временем вошел в дом. Снял ружье и, взяв ведра, пошел к роднику, прихватив с собою ломик. Услышав лай собаки из избы, остановился и крикнул Тайге:
— Приморись, кентуха! Приспичило тебе, мать твою! Вот прихиляю, проссышься, стерва!
Услышав, Шакал обрадовался. Узнал бывшего пахана по фене и по голосу. Это никаким маскарадом не скрыть. И отпустил руку Задрыги.
Та бесшумно выскочила из стога. Метнула веревку с петлей на конце. Она, коротко свистнув, упала на голову лесника. Обвила шею.
Капка резко дернула веревку на себя. Лесник упал на дорожку. Выронил ведра и лом из мигом ослабевших рук.
— Ну, что? Не пофартило слинять тебе, старая плесень? — подошел Шакал к задыхающемуся леснику.
Седой глянул на Шакала глазами, полными слез. Он понял, теперь уж не уйти.
— Я слово дал тебе! Но ты, паскуда, заложил кентов и маэстро. Пятерых моих законников посеял я из-за тебя уже здесь. И четверых в Звягинках! Не дороговато — за одну суку?!
— Твоя взяла! — хрипел лесник, пытаясь сорвать петлю с горла. Но навощенная веревка была накрепко схвачена Задрыгой. Она не ослабила ее.
— Но я откинусь в своем доме! А ты, как волк, попухнешь! В капкане! Будь проклят! — понял, что к спасенью нет дороги и надежды.
Седой услышал отчаянный вой Тайги, доносившийся из зимовья и улыбнулся светло, подумав, что хоть эта тварь оплачет его смерть и пожалеет исчезнувшего навсегда недолгого хозяина. А может, это волки уже подошли к зимовью и окружают его со всех сторон, чтобы отомстить людям за убийство?
Они лишь звери. Немногим лучше людей, тех, с какими провел большую часть жизни.
А может, это мертвые кенты, их души собрались неподалеку и ждут его обратно в свою стаю?
Но нет сил встать и поспешить навстречу. Чтобы простить и стать прощенным. Не прячась, во весь рост бы побежал для этого! Но… Застрял нож в груди. Словно гвоздем прибил к снегу человека. Теперь уж не подняться, хоть вся природа заплачь человечьими голосами. Ей — чистой, где понять, что живые умеют прощать только мертвым…