Страница 10 из 90
Потом они лазили по деревьям, лестницам и шпагатам. Учились удерживать равновесие на тонкой жердочке, быстро и бесшумно спускались с крыши по тонкой веревке. По едва заметным выступам поднимались по стене дома опять на крышу и тем же путем опускались обратно во двор.
Сивуч учил их не бояться высоты, держаться на ней легко и свободно. Приучал часами лежать в земле. Научил нырять на большую глубину и проплывать, не показываясь на поверхности, значительные расстояния.
— Все это сегодня для будущих побегов! Из тюряг и ходок, — объяснял зелени. И та, понимая, сколь серьезно их будущее — не роптала.
Они умели переносить любую жару и холод. Проскакивали сквозь огонь костра, не опалив ничего и не обжегшись. Они умели отличить на слух все звуки и ориентировались ночью, как днем, даже в лесу.
Сивуч натаскивал их на все случаи нелегкой фартовой жизни. Он учил их драться свирепо и коротко, метать ножи без промаха.
В глухом подвале, похожем на бункер, учил стрелять. Пацаны с завязанными глазами умели собрать и разобрать любое оружие, прекрасно стреляли и метали на слух ножи. Они знали морзянку, умели шифровать и расшифровывать письма. Сивуч учил их бегать быстро и легко, как тень, перемахивать в прыжок через высокий забор. Показывал, как надо бесшумно, быстро и без порезов выдавить любое стекло, собраться в дорогу за минуту, переодеться в мгновение.
Фартовый заставлял «зелень» запоминать, как можно быстро поменять внешность с помощью нехитрых приспособлений. Учил, как сделать любую печать, подделать и выправить документы.
За годы жизни у фартового ребята постигли столько, что без помощи Сивуча не познали бы за три жизни. Он давал им столько, сколько почерпнул от жизни сам…
Все фартовые считали Сивуча кубышкой секретов. И нередко приходили к нему за советом.
Сивуч помогал им всегда Но сейчас расслабились законники. В доме фартового им хорошо.
Сивуч тоже расчувствовался. Рассказал ворам, как при
шли к нему представители гороно, пронюхавшие, что здесь в доме живут дети и не ходят в школу.
— Задрыге тогда семь зим было. С год как малина ее у меня приморила. Ну, а пацаны — постарше» Уж и не допру, где моя зелень засветилась. Только возникли с понтом. Замести хотели. В приют. Мол, ты — Сивуч — старый уголовник, От властей тебе веры нет. Отдавай детей! Покуда не попортил их вконец, — рассмеялся фартовый скрипуче.
— Как от них отмазался?
— Да запросто, как два пальца обоссал. Дал знак своим пацанам. Они усекли. Я их на тот случай уже подготовил. И коли я звал их во двор по имени, а не по кликухе — что-то смазалось и надо ломать комедь… Первой Задрыга нарисовалась. Она, как услышала про приют и школу — враз обоссалась. Рожу перекосила, землю грызть стала. Я ее давай успокаивать, темнить, что в приюте лафово, а она визжит, как свинья под пером. Ну, тут баба ихняя на помощь мне пришла. Хотела Задрыгу по кентелю погладить. Капка как хватила ее за руку, хуже собаки. Та аж через голову перевернулась, взвыла, и ходу от Задрыги. Та ногами, руками бьется. Истерику ломает. А тут пацаны вылезли. Все в гавне измазались. Сели на землю и Васька запел нашу «Кто сказал, что Федя лизожопый?» А Гильза — про Ваньку-холуя. И чтоб понятней было, штаны с себя сорвал и хреном играет. А он у него — по колено, как у пахана. Крутит им и заливается на весь белый свет, Зенки так по углам разогнал, ни дать ни взять — малахольный.
— Васек среди двора раком встал. И ну пердеть. Да так- громко, заливисто. С час вонял, покуда гости не смылись. Все удивлялись, как это я с ними управляюсь? Ведь дефективные! Таких, конечно, в приют нельзя. В школу — и тем паче. Их только привези, всю детвору матерным песням научат. Докажи потом комиссиям, что не сами научили ребят ругаться И все спрашивали, откуда они у меня взялись? Я и ответил, мол, оба пацана — мои, кровные, только вот мать меня с тюрьмы ждать не захотела. Детей в дурдом сдала под чужой фамилией. Да я их сыскал. Вот ращу нынче. Грехи замаливаю. Зачем своих детей, какие ни на есть, подкидышами делать? А Капку племянницей назвал. Мол, сестре тоже не повезло. Девку родила и померла. Мужик враз смылся. Я и забрал к себе — до кучи. Ращу, сколько сил есть, — закурил Сивуч.
— Не возникали больше?
— С них и этого дозарезу! Моя «зелень» как доперла, зачем прихиляла комиссия, такое отмочила, что я охренел! — признался Сивуч и продолжил:
— Взять решили ту комиссию на гоп-стоп. Окружили и давай — к бабе под юбку полезли с визгом, мужиков искусали, исщипали, задергали. Я их еле оторвал. Без оглядки смотались. Обещали помощь на них присылать. Да куда там! Небось, до конца года отчихаться не могли. С тех пор не возникают.
— А помнишь, с переписью прихиляли двое фраеров? — напомнила Задрыга и рассказала:
— Возникли они под вечер. Темнело во дворе. Я пол мыла. Ну и засекла, кто-то чужой шмыгнул. Пацанов предупредила. Сивуч за дровами в сарай вышел. Я помоями их облила. И как принялась вопить на незваных гостей, ничему не были рады. Записать забыли. Я не зная, зачем возникли, с лопатой на них поперла.
— А если б свои нарисовались? — спросил кто-то из законников.
— Своих знают. Их не спутают ни с кем, — отмахнулся Сивуч.
Он умолчал, как посланный однажды в город Гильза приволок за собою «на хвосте» милицию.
Мишку Сивуч послал к законникам. С устным посланием. Пацан, ничего не подозревая, нырнул в фартовую хазу. А за нею следила милиция, насмелившаяся взять «малину» целиком. Гильза, передав законникам все, что велел сказать Сивуч, поспешил из хазы. И, едва выскочил из двери, его схватили, потащили к «воронку». Фартовые враз услышали, как кричит Гильза, и выскочили из хазы через окна. Мишка, едва его подволокли к машине, укусил милиционера за руку и, почувствовав, что пальцы ослабли, вырвался и помчался за город, забыв в страхе, чему его учил Сивуч.
Гильза мчался без оглядки, быстрее машины, гнавшейся за мальчишкой на приличной скорости.
Мишка, шмыгнув в дом, закрыл двери на засов и, побелев с лица, успел предупредить Сивуча о милиции, севшей на хвост.
Фартовый тут же велел ему спрятаться. Стал на пороге, дубом загородив дверь:
— Обыск? А чего шмонать меня? Я весь — вот он! — хохотал в лица.
— Не пыли мозги, сержант! Не выводи из себя! — поднял за шиворот ретивого милиционера и спросил:
— Где у тебя, падла, ордер на обыск моей хазы? Нет его! Ну и отваливай, покуда на катушках стоишь!
Крыть было нечем. Сивуч прекрасно знал свои права. И милиция укатила в город, матеря фартового. Она знала, пока возьмут ордер, возвращаться к Сивучу смысла не будет. Он
найдет куда и как спрятать пацана. Фартовый на целый год вернул его малине.
Оставшихся учил всему. Забывчивость наказывал строго.
Он вбивал в память каждого, что коль вошел в дверь, выходи через другую. Никогда не пользуйся одной дверью дважды. Прежде чем войти, остановись, оглядись, прислушайся, не приволок ли кого на хвосте.
Линяя не забывай, что затеряться, смыться от погони проще на многолюдных, городских улицах, а не на пустынной загородной дороге, где менты чувствуют себя паханами.
Ближе к ночи, когда вымотавшаяся «зелень» валилась с ног, Сивуч брал в руки уголовный кодекс и заставлял ребят вникать в суть статей.
— Да не кемарь, кляча! — толкал в бок Задрыгу. Та уже храпела, прислонившись спиной к стене.
— Зачем мне твой кодекс? Я в ходку не влипну! — отмахивалась сонно.
Сивуч незлобно отвешивал затрещину и продолжал:
— Уж если кто из вас попухнет в деле, помните, не только фартовый закон запрещает кентов валить, а и сам Кодекс. Видите, за групповую кражу срок чуть не вдвое больше, чем вору-одиночке. Даже если вместе загребут, отказывайтесь друг от друга, мол, не знакомы, не кентовались, поделыциками не были…
И пацаны запоминали. Их умению, ловкости и сообразительности завидовали молча законники. Понимали, что малины, имеющие таких ребят, живут много спокойнее.
— Ладно, Сивуч, кайфово у тебя канать, да только смываться надо. Лягавые, небось, прокемарились. И теперь шмонают, кто их закупорил? К нам на хазу наведаться могут, Встретить надо. Чтоб там без нас мамзелей не обидели, не увезли к себе. А пристопорить некому…