Закон - тайга

Сдавая Тестя в руки охраны горотдела, сказал, что привез редкого гада, которого не пристрелить, разнести в куски мало. Те поняли. И, доставив Тестя в следственный изолятор, передали слова участкового. Это особым чутьем допер Тесть. И едва охранник повел его к одиночной камере, он со всей силы ударил его головой, сам кинулся к воротам, едва успевшим закрыться перед ним. Бугор бросился к охране. Но старый охранник разрядил в его ноги полную обойму.

Перебинтованного, еле державшегося на ногах Тестя новички-охранники по незнанию или намеренно определили не в больничку, а в камеру с дурной славой.

Здоровенный лохматый мужик подскочил к Тестю, хватил его ладонью по заду, крикнув:

— Налетай! Свежина прибыла!

Как ни сопротивлялся Тесть, ничего не смог сделать. И глубокой ночью вонючий тихушник, попавший за осквернение мертвой старухи, последним натешился с Тестем и сказал признательно:

— Эх, знал бы я тебя на свободе, никогда сюда не попал бы. Теплая живая жопа куда как лучше мертвой транды…

За неделю пребывания в камере обиженников Тесть не раз вспоминал участкового. Его угрозы, казавшиеся несерьезными, сбылись. И он действительно завидовал Никите. Тот умер сразу. Здесь даже подумать о том не давали. Им пользовались постоянно все кому не лень.

— Кто ставил мушку покойному? — спрашивал его следователь.

Бугор молчал, и его снова уводили в ту же камеру.

Василий знал, выбора нет. Либо он должен сказать, либо… Он сдохнет в камере, как заурядный педераст — общая игрушка и утеха.

Попытка бежать из изолятора дорого обошлась бугру. Простреленные ноги раз в три дня перевязывал приходящий фельдшер. В камере обиженники подло били по ногам, когда Тесть пытался сопротивляться. И вот тогда он решил взять всю вину на себя. Пожалел, что раньше до того не додумался. Но следователь не поверил. Усмехнулся. И снова отправил обратно. Ждал.

А этим временем в Трудовом жизнь шла вприскочку.

Семен Дегтярев решил во что бы то ни стало узнать, кто из фартовых поставил муху Никите. Знал участковый, что сам бугор посчитал бы унижением для себя даже прикоснуться к фраеру. Он был «судьей», хозяином. Исполнителями стали Другие.

Не только он, а и прокуратура занялась этим поиском. Вот и стало Трудовое неспокойным, опасным селом. Две смерти — Тихона и Никиты — нависли прямой угрозой над виновными и невиновными условниками.

Шли дни, но почта, приходившая условникам, не раздавалась на руки. Письма и посылки лежали в кабинете участкового. Отменены были личные свидания, отодвинуты сроки рассмотрения дел об окончательном отбытии наказания.

Помрачнели условники. Некоторые из них уже подходили к Дегтяреву с вопросами:

— За что страдают невиновные?

— Когда раздадите почту?

— Наказывайте фартовых, остальные ни при чем…

Продержав в напряжении всех, решил Дегтярев снять ограничения с работяг. Но только с них. Что же касалось фартовых, их рабочий день увеличился, а порция мяса в рационе сократилась вдвое. Работяги ожили. Фартовые притихли.

Взбешенные этим воры не раз высказывали свои претензии участковому. Но тот отвечал однозначно:

— Назовите, кто ставил муху.

— Не знаем, начальник. Никто ничего не видел. Значит, виновных нет, — отвечали, ухмыляясь.

— Дело ваше, — зло кривил губы в ухмылке Дегтярев в лицо ворам и ждал…

Но вскоре, впотьмах, возвращаясь из столовой, услышал дыхание у плеча. Резко развернулся, сделал выпад первым. Знал по опыту: медлить в такой ситуации нельзя.

Топот убегающего, гулкий стук тела о стену дома. Участковый не дал убежать упавшему. Сдавил руку. Из нее выпала финка, тихо звенькнув на раскатанном льду.

Когда привел фартового в дежурку, милиционер приподнялся. Но Дегтярев взглядом усадил его снова. И пока не нацепили наручники, не выпустил фартового из рук.

— Убить меня хотел, сволочь! — сказал Семен дежурившему и достал из кармана финку.

У милиционера глаза загорелись. Словно две молнии разразились. Не сдержался. Ударил в челюсть, сшиб с ног. И, надавив коленом в пах фартовому так, что все вороны улетели от крика вора, спросил леденящим душу голосом:

— Кто сфаловал тебя?

— Вырви Глаз! — не перенес боли фартовый.

— Кто муху ставил?

— Глобус! — орал вор, надрываясь.

— Зачем в тайгу с Никитой ходили? — воспользовался ситуацией Дегтярев.

— Мокрушников Тихона надыбать хотели!

— Кто с тобой сейчас был? — давил коленом в пах дежурный.

— Глобус.

— Что он тебе обещал?

— Проигрался я. На легавого!

— Падаль! — вдавил фартового в пол так, что кости затрещали.

— Не по закону! — орал вор. Но тут же почувствовал, что участковый сорвал с него дежурного.

Сжавшись в комок, фартовый катался от боли по полу.

— Жри землю, гад! Сейчас твоих кентов приведу! Чтоб скучно не было, — пообещал дежурный.

— Стемнил я! Липу пер! Не знаю ничего! — заорал условник.

— Напомнить? Иль сам? — встал перед ним дежурный.

— Попадешься нашим в лапы, с живого шкуру снимут, — пообещал фартовый.

— Вот как? — Дежурный заломил голову вора почти на спину, надавил где-то за ушами так, что условник потерял на время сознание от боли.

— Ты полегше, Олег. А то горя не оберешься. Отпусти его, — успокаивал участковый милиционера.

Но тот словно не слышал. Плеснул условнику на голову стакан воды и ждал, когда тот придет в себя.

Едва вор сел спиной к стене, дежурный двинулся к нему:

— Вспомнил?

За спиной Олега со звоном разлетелось окно. Дежурный отскочил вовремя. Нож, пролетев сквозь решетку, воткнулся в стену. И не отскочи Олег в долю секунды, не миновать погибели.

Наряд милиции, приехавший утром в Трудовое, увез в Поронайск троих фартовых.

Оставшиеся воры утихли, присмирели. С опаской озирались на участкового. Что теперь от него ждать? Ведь в помощь Дегтяреву прислали молодое пополнение милиционеров, которые, по слухам среди условников, прошли службу в погранвойсках.

Знали боевые приемы, владели любым оружием.

Теперь даже чифирить в бараках боялись. Прекратились в Трудовом и драки. Разве только на делянках в тайге вспыхивали они иногда. Не из-за пустых слухов осмотрительными стали воры.

Затеяли как-то драку с мужиками, не отдавшими «положняк», — милиционеры тут как тут. В полном сборе. И началось… Фартовых на лопатки разложили. Да так лихо, что работяги позавидовали этим способностям. Самим бы так-то…

Воры в кучу сбились. Но не бузили. Неспроста.

Прибывшие из Поронайского сизо на условное отбытие фартовые порассказали, как дышат там Тесть и трое воров из Трудового. Не верилось. Хотели трамбовать новичков за треп. Но те письмо бывшего бугра показали. Руку Тестя фартовые узнали. И затаили лютую злобу на участкового, на всю милицию.

Пришлось поверить, что троих фартовых охранники кинули в разные камеры-одиночки, А когда те перестучаться хотели, раскидали на разные этажи к шпане, к пацанам, поодиночке.

Пацаны оказались свирепее взрослых. Им было наплевать на воровской закон, и сами они не были ворами. Жестокие истязания ждали любого, у кого не было навара: курева, денег, выпивки или «шмали» — так назывались наркотики. Малолетки, влетевшие в сизо по разным статьям, держали в страхе даже бывалых, тертых мужиков.

Только через годы раздельное содержание их от взрослых было закреплено в процессуальном законе. Но и он время от времени нарушался. Держались пацаны стаями и не верили никому ни в чем. Никогда. Их объединяла принадлежность к одному поколению и полная пустота душ.

Любили они карты. А главное — поизгаляться над проигравшим.

Вот так и Вырви Глаз попался. Платить было нечем. И его, по привычке, подвесили за мошонку, опустив головой под нары.

Не своим голосом орал фартовый, когда в довершение к тому о вспухшую плоть фартового гасили пацаны папиросы.

Когда под вечер взмолился и попросил отпустить, малолетки заставили его жрать дерьмо из параши.

Ночыо Вырви Глаз задушил троих. Не дав пикнуть. Оставшихся четверых связал по рукам и ногам намертво простынями. А потом разбудил всех. И на глазах проснувшихся опету- шил самого жестокого пацана. С наслаждением раздирал его ягодицы, из которых кровь хлестала на сапоги. Выбил ему зубы.