Изгои

«Эх! Раньше б вы мне пригодились! В деревне! Уж там я вас науськал бы на всех: на председателя и участкового, На Соньку и тещу, и на эту дуру, что так и не признала отцом… А еще на Акулину, какая всего-то на ночь у себя оставила!» — видит, как открыла пасть овчарка и заблажила бабьим голосом: «Данила!».

Митька в ужасе подскочил, а голос не стихает:

Данила! — видит Акулину посреди комнаты. Растрепанная, в ночной рубашке, пьяная до омерзения, с безумно выпученными глазами она орала словно на погосте и звала: — Данила!

Митька попытался уложить, успокоить бабу. Стыдил, уговаривал, материл, но через несколько минут снова услышал жуткое, срывающееся на вой:

Данила-а-а!

Твою мать! — не выдержал мужик и, кляня все на свете, наскоро оделся, схватил чемоданы и выскочил из хаты под истошный вой.

Данила-а-а!

Уж лучше средь бродячих псов ночевать, чем с этой лярвой под одной крышей! Она любого в могилу загонит, — бежал человек из деревни без оглядки через ночь…

Утром, придя в город, решил поесть в столовой. И долго хвалил собственную сообразительность, что не отдал деньги, заработанные в зоне, домашним. Не истратил их попусту на подарки и гостинцы. Все до копейки сберег. «Ни на кого не потратился», — улыбался сам себе.

«Если б достал, в жопу себя расцеловал бы за смекалку!» — гладил собственную голову и грудь.

Он оставил чемоданы возле столика и пошел за чаем. Уж так захотелось ему после дурной ночи успокоить душу.

Митька взял чай, бутерброд с сыром, повернулся к столику за каким завтракал и… выронил все, что держал. Исчезли чемоданы! Их словно и не было у стола. Никто вокруг ничего не видел. Митька взвыл во весь голос, выскочил из столовой, увидел, как в конце улицы двое пацанов, согнувшись на бок от тяжести, уволакивают его чемоданы.

Баланда бросился следом за ними. Пацаны, приметив погоню, бросились наутек, ныряя в проулки, сквозные дворы. Вот нырнули в подвал — Митька кубарем за ними. Едва сунулся в дверь, получил в ухо. Он успел увидеть нахальную гнилозубую рожу подростка лет пятнадцати. Только хотел вмазать ему, получил с другой стороны.

Ворюги, туды вашу мать! На зэков наезжать? Да я вас всех загну в букву зю! — кинулся с кулаками на второго, спрятавшегося в темноте.

Тот послал его «в сраку, лидера» и, громко захохотав, побежал вглубь подвала, заманивая Митьку в ловушку. Тот не сообразил, кинулся следом и увидел кодлу пацанов. Они пили, курили. Их было много. Увидев чужого, оравой бросились на него. Смели, смяли, истерзали до бессознания.

Очнулся Митька на пустыре. Вокруг никого: ни пацанов, ни подвала. Из одежды — резинка от трусов. Больше ничего. Ни документов, ни денег, ни чемоданов. На теле ни одного живого места. Сплошной синяк.

Митька долго соображал, где он и что ему теперь делать?

«Во, влип! Уж лучше б пропил я эти деньги, чем достались они шпане», — чуть не плакал мужик от нового горя, свалившегося на него нежданно.

Кто знает, что пришло бы ему в голову, если б не услышал шаги неподалеку. Он привстал, увидел мужика, шагавшего через пустырь, окликнул. Тот подошел, все понял без слов. Его не удивили слезы и жалобы. Он слышал и покруче. Самого жизнь не пощадила. Это был Шнырь. Он и привел Баланду к бомжам.

Митька просил мужиков найти пацанов, обокравших его, чтобы вернуть хотя бы документы. Но пацаны жили сами по себе, не подчиняясь взрослым бомжам, и вернуть документы Баланде могли только за деньги.

Они «бабки» у меня сперли! Все, что на зоне получил. Пять лет пахал! Какой выкуп? Два чемодана вещей сперли!

Рассказал, как оказался на улице и услышал:

Не вернут даже за выкуп. И мы не станем требовать. Сволочь ты, Баланда! У тебя дите сиротой осталось. Как знать? Может, завтра вместе с теми, нашими пацанами, слиняет в бомжи и твоя… Пять лет ей? Ну и что? У них и меньше дышат. Вот такие ж как ты состряпали, а вырастить не смогли. Теперь стригут свой навар со всех. И ты других не лучше. Им плевать, что ты с зоны! Их родители повсюду. Где хошь, но не с ними. А потому получил, что посеял. И нас не дергай. Мы пацанве не указ. Попался, платись! Скажи повезло, что дышать оставили, и Шнырь тебя надыбал и приволок. Откинулся б без нас как падла! — вразумлял мужика Горилла, давний бомж, разучившийся жалеть и сочувствовать.

Митька, будь он посмелее, наложил бы на себя руки. Но его отчаяние еще не достигло предела, и Баланда не терял надежды, что судьба еще улыбнется ему.

Несколько раз он видел своих обидчиков в городе Они узнавали его, но ни разу не пытались сбежать. Наоборот, смотрели на него дерзко, вызывающе.

Однажды Баланда увидел, как Кольку-Чирия избивает на рынке толпа. Бабы и мужики готовы были разорвать его в клочья, втоптать в землю. Митька, стоя рядом, подбадривал:

Так его, сукиного выкидыша! Уройте живьем гада! — ликовал мужик, пока не получил по шее неведомо от кого.

Толпа пацанов врезалась в свалку. Быстро выхватила из-под ног и кулаков Чирия. Горожане теперь выясняли, кто кого за что ударил, нечаянно или нарочно. Пацаны тем временем уволокли Кольку в безопасное место и, вернувшись, хорошо почистили сумки и карманы горожан. Они даже внимания не обращали на Митьку. И лишь один, проходя мимо, сказал глухо:

Попадешься, потрох, живьем уроем за науськивания. Попомнишь этот денек, пидераст!

Митька хотел проучить, шагнул к пацану, тот, ухмыльнувшись, сунул руку в карман, достал лезвие.

Баланда вмиг остановился. Знал, молодые бомжи умеют не только грозить, а и действовать. К тому же он сам дал повод.

Сколько раз встречая Кольку-Чирия на базаре или в магазине, хотел прихватить за горло и выдавить свое, заставить вернуть. Но Чирий умел глянуть так, что руки Митьки невольно опускались в страхе. Он знал, где тусуется пацановская кодла, знал места, где она промышляла. Сколько раз возникала мысль заложить, высветить в милиции. Ведь Чирия искали. Это перестало быть секретом. А уж милиция выдавит из них все. Но… Горилла, словно считывая мысли, сказал как-то, будто ненароком, ни к кому не обращаясь, но глядя в глаза Митьке:

Пацанов менты шмонают. По всему городу дыбают. Видать, кучерявый навар сорвали. Вот и бесятся лягавые, накрыть не могут. Не приведись, кому-нибудь засветить их! Не то мальцы, это верняк, я сам тому пропадлине голову оторву голыми руками и урою на свалке как собаку. Но сначала дам пацанам поиграть с тем гадом: покажу, как надо расправляться с такими!

Я не собираюсь их закладывать. Но не допру, чего их защищаешь? Ведь вот меня они чуть в петлю не подвели. А за что? Я ничего плохого им не сделал!

Потому и дышишь средь нас! Коль обосрался б, давно бы замокрили. А колонули как любого! Ты других не лучше! Они не выбирают. Кто под руку попал, того и тряхнули! Ведь именно из-за таких как ты, все больше ребятни уходит в бомжи. А вина — на каждом! Секи про то и не прикипайся!

Но как смириться, если виновники всех несчастий живут совсем рядом, так близко и доступно…

Митька не раз караулил Кольку-Чирия возле строившегося дома, где жила его кодла. Баланда даже заходил в дом, видел забавы молодых бомжей, их разгул. И не решался довести задуманное до конца.

Чирий никогда и нигде не появлялся один. И Митька уже потерял надежду. Но однажды ему повезло. Он встретил Чирия в универмаге. Тот спер магнитолу из- под прилавка и поспешил к выходу. Но его успели поймать две продавщицы. Колька легко стряхнул их с себя, но подоспел мужик, и Чирий кинулся бежать, не глядя под ноги.

Он не заметил Баланду, поставившего подножку. Колька споткнулся, упал, выронил магнитолу. На него насела толпа. Кто-то вызвал милицию. Чирия взяли в наручники, увезли в машине. Митька стал обдумывать, как теперь ему дать знать милиции, что в задержании Чирия есть и его капля пота. Он искренне страдал оттого, что не может прийти туда открыто. А все потому, что войдя, уже не сможет жить спокойно. Да и какая жизнь? Не успеет закрыть за собою двери…

Он все же попытался подойти к милиции ночью, но приметил поблизости закадычных друзей Кольки. Они уже что-то замышляли. И Митька не без страданий, поспешил скрыться в темноте.