Изгои

Нетесова Эльмира

Изгои

Глава 1. Дикая Кошка

Зинка отчаянно корчила рожи, задирая свой конопатый нос чуть ли не на лоб, открывая при этом щербатый рот, повизгивала, похрюкивала, дразня изо всех сил маленькую девчонку, сиротливо жавшуюся в угол. Та озиралась по сторонам, ища защиту и поддержку хоть у кого-нибудь. Ей было одиноко и страшно среди чужих.

Бе-е-э! — донеслось Зинкино блеянье. Малышка, поняв, что ее дразнят, расплакалась во весь голос.

Ну, только этого тут не было! Чего взвыла, дура? — успокаивала малышку худая как тростинка девчонка, какая и приволокла в заброшенную старую избу малышку.

Откуда ее взяла? Зачем приволокла? Иль нам своего мало? На черта этот геморрой? — спросила ее самая старшая из девчонок — Катька,

Бросили ее, — выдохнула Зинка, виновато оглядев голодную девчонку.

Подумаешь, удивила! Ее бросили. А мы откуда тут взялись? Нас, что, солнышко высрало и забыло подобрать? Иль ты всех таких притаскивать станешь? Тогда саму вышвырну! — пригрозила Катька.

Ее вчера выбросили из машины возле магазина. Оставили одну, сами поскорей смылись. Эта весь день ждала, когда за ней вернуться. Только сама знаешь, не бывает такого. Выкидывая, не забирают обратно. А она жрать хочет. Всю ночь ждала. Обоссапась. Никто даже не остановился. Сдохнет, если не возьмем к себе, — шмыгнула носом Зинка.

Чума сушеная! Она ж себе куска хлеба не сыщет. Нам ее кормить и одевать придется теперь. И снова морока в зиму. Она же ссытся еще!

Ничего! Вырастет, как и все мы. Ты знаешь, ее чуть не задавила машина. Эта увидела такси и кинулась к нему. Думала, что за нею! Водило едва успел вырулить. А чуть отъехал, остановился, выскочил и обматерил. Потом в магазин повел искать мамашу. Да где там? Вскоре вывел эту гниду, сам бегом в машину, чтоб не навязали, не заставили бы взять. С места как газанул, аж дым из-под колес. А эта — в рев!

Знакомо! Значит, не городская. Откуда-то привезли. Свои на такси не возят. Вытолкнут из дома, и кати, куда глаза глядят, пока не закроются. Напоследок пожелают самого лучшего: «Чтоб мои глаза тебя не видели! Забудь порог!». И так облают, что собаки удивляются, подбегают успокаивать: мол, ничего, мы живем, и ты не сдохнешь! Живи вольно! — осеклась Катька, смахнув слезу со щеки. И только тут подошла к девчонке.

Как зовут тебя? — спросила притихшую на минуту. Малышка глянула на нее и заорала еще сильней.

Тихо, ты! Как зовут тебя? Люда, Машка, Валька, Верка? — перечисляла имена, следя за лицом девчонки. Но та не реагировала.

Ни хрена не знает! И говорить, небось, не умеет. Сколько ж ей? Года полтора иль меньше? Во, геморрой навязался на нас! Иди, хавай, гнида! — повела малышку к столу к Зинке, велела поделиться, накормить новенькую.

Зинка! Хватит рыло косить! Возьми эту зассыху! Умой ее! Дай пожрать. И положи спать рядом.

Она ссытся! Иди в жопу. Не хочу с ней рядом! — послышалось из угла.

Ты даже сралась! И заткнись! А то живо вломлю! — пригрозила Катька. И та послушно спрятала новенькую у себя под боком, кормила хлебом, селедкой, колбасой.

Маленькая, а жрет как собака. Все пальцы покусала, пока кормила. Видать, давно не жравши. Голодней пса бездомного. Хотела умыть, а она заснула. Теперь уж пусть дрыхнет. Потом, когда проснется, вымою со всех концов разом, — кивнула Зинка на спящую, свернувшуюся в маленький комок.

Во, бляди! Скоро вовсе грудных выкидывать станут. Зачем тогда рожали? Будто мы у них на свет просились! А на хрена нам эта жизнь сдалась? Уж лучше б аборт сделали. Себе и нам дешевле! — выдохнула Катька, но, глянув на меньших, осеклась. Эти еще не понимали, о чем она говорила, и лишь любопытно слушали.

Катька была заправилой малолетних бомжей. В прошлом году вдвоем мучались. Теперь двое мальчишек прибавилось. И вот эта — последняя. «Значит, уже пять», — морщится девчонка, считая на пальцах своих младших.

Как же ее назовем? — спрашивает Зинку, вцепившуюся в сухарь.

Может Олькой иль Танькой? Нет! Лучше Иркой!

Зинка! Ну, что ляпнешь? Как обзовем новенькую?

Геморрой! Иль гнида!

Во, змея! А если тебя так звать станем?

Зинка враз умолкла, нахмурилась.

Пускай будет Шуркой! — предложила Зинка, немного подумав. И рассказала, рассчитывая, что слушает ее Катька, а ей необходимо знать все.

Я бутылки вытаскивала из урны, что возле магазина. Вижу, машина остановилась. Желтая. Но не такси — жигуленок. Шурка лишь по цвету ее запомнила. Из нее баба вышла. Вся седая, морщатая как барбоска, какие из деревни за хлебом приезжают. И машина грязная. Сразу видно, сдалеку приехала. Я еще хотела у нее на хлеб нам попросить. Но баба выволокла эту, ну, Шурку. Взяла за руку, повела к магазину. А у него два входа и выхода. Пока она шла, водило к другой двери подъехал, остановился и ждет. Баба оставила

Шурку у

слышала, как она велела ждать, сама

Машину запомнила? — перебила Катька.

Хрен там! Не без дела слонялась. Я ж посуду сдала. На сорок рублей! На! Возьми! — протянула деньги и продолжила: — Повезло! Одних «Чебурашек» десяток накидали. Все пивные. Да «гусей» винных набралось.

Ты не видела, менты к Шурке подходили? — перебила Катька.

А толку? Один подвалил. Посмотрел на нее, огляделся вокруг. Допер. И ходу! Чуть не бегом от ней! Да и на что ему чужая? Говорят, им теперь своих кормить нечем лягашат! Деньги не дают давно. Вот они и злые! Как собаки! Раньше никому не помогали, теперь и вовсе с бомжей готовы шкуру снять.

Это точно! Вчера иду на базар мимо многоэтажки, там, в подвале, наши прикипелись. Уже давно. Глядь, двое ментов бомжей выдергивают. И грозят: «Пока не отбашляете из бухарника, до смерти не отпустим. Поканаете без жратвы и воды, разом «бабки» сыщете. На халяву не дадим здесь дышать. И так жильцы все ухи прозудели». Ну, я смотрю, чем кончится? Вышел ихний бугор, достал из карманов все, что было, отдал лягавым. Те бомжей отпустили, а бугру ихнему трепались, что жидко он благодарит за защиту и заботу. Обещались через неделю возникнуть. Во, падлюки!

А если к нам нарисуются? — вздрогнула Зинка.

Мы им не кенты. У нас полный облом получат. Во, выкусят! — отмерила Катька по локоть, рассмеявшись: — С мужиков сорвали. Там в камере не клево канать. А нас в камере не приморишь. Глянь на мелкоту. Всех надо устроить, дать пожрать, спать уложить, помыть. Где это все возьмут? Сами не жравши. Не до нас. Срывают пенки, где «на пушку» можно взять.

И то правда! Никому мы не нужны. Даже ментам! — согласилась Зинка и спросила: — А ты как?

Сегодня тихо. Никто не встретил. Чирий обещал вчера рыло намылить, если опять увидит, что промышляю на базаре. Забрать его себе решил. У него кодла большая. Все жрать хотят. Вот и выдавливает меня. Прижал возле ларька за глотку и шипит, мол, не слиняешь сама с базара, подставлю. Дышать разучусь.

С-сука гнилая! — разозлилась Зинка.

Я придумаю ему облом! — усмехнулась Катька криво. И закурила сигарету из пачки, какую вытащила у Чирия во время ссоры.

Катьку знали все малолетние бомжи города. Ее боялись и неспроста дали этой девчонке кличку Дикая Кошка. Мало того, что дралась она не хуже целой своры бомжей, материлась злей бухой свалки, умела подстроить любую пакость, оставшись при этом в стороне. Но, на такое способны были и другие. Она же считалась самой удачливой воровкой. Стоило Катьке прийти на базар, после нее другим бомжам там нечего было делать. В ее бесчисленных и бездонных карманах, за поясом, за пазухой и в рукавах мог спокойно вместиться целый колбасный ряд.

Она шла мимо гор колбасы, лишь изредка приостанавливаясь. Ни одна из продавцов не заметила ничего подозрительного за нею. Ну, подумаешь, остановилась взглянуть на цену, поправила ценник. Похвалила запах, пообещала привести мать и пошла. Но куда подевались три палки сервилата? Словно сами убежали следом за девчонкой. А та уже другой зубы заговаривает. Остановилась, где народу побольше, сарделек натаскала, пока продавщица покупателей обслуживала. Потом в рыбный ряд подалась. Конфеты и булки, печенье и яблоки, сигареты и жвачку, даже сметану уносила из-под носа у торговок. Возвращаясь к своим радовалась: