Изгои

Что? Козел вонючий! Вон! Линяй!

А может теперь побалуемся? Не шипи, не разевай пасть! — встал и пошел к Катьке вразвалку.

Чирию было пятнадцать лет. Катька не только многое слышала, а и видела, какая она, эта любовь бомжей.

«Смотри, учись, скоро и сама в нее играть станешь. Стоит один раз… Потом этих Любовей столько будет, всех и не запомнишь, не сосчитаешь враз. Последний годок остался, если наши дотерпят», — хихикали бомжихи немногим старше Катьки.

«Тебе бояться нечего. А вот Юла уже два раза аборты делала. Теперь вот сифилис у нее. Врачи сказали скоро сдохнет. Потому колотят все, чтоб быстрей откинулась», — вспомнилось Катьке.

«А кто заразил ее?».

«Чирий…».

Мальчишка и глазом не успел моргнуть, как табуретка разлетелась на его голове. Он упал, ткнувшись головой в ноги Катьке. Та еле выволокла пацана за порог, а потом долго отмывала руки.

Закрыв окна ставнями, а двери на крючок, долго наблюдала через щель за Чирием. Тот не скоро пришел в себя. Когда встал на ноги, долго матерился. Уходил, шатаясь, обхватив руками голову.

Катька победно смеялась вслед. Ведь успела обшарить все карманы пацана. Вытащила и рубли, и доллары. Ничего ему не оставила. И теперь радовалась, что пусть не все, хоть малую каплю вернула, отняла у кодлы. Вот только одно пугало: не оставят ее бомжи в покое…

«Как от них отвязаться? Сама себя я всегда прокормлю! Но эти! Всю душу вымотают, если вовсе не выпустят ее», — вздыхала девчонка.

На следующий день Катька с раннего утра ушла из дома. Она слонялась по городским рынкам, магазинам, прячась от милиции. Да вдруг кто-то схватил за плечо, поволок в подворотню:

А мы тебя шарим, мандавошка!

Это был Чирий с закадычным корефаном, слюнявым, гнилозубым, какого все звали Червонцем. Этот пацан поставлял малолетних проституток кавказским торговцам и, получая деньги за услуги, отдавал Чирию. Он искренне считал, что ни на что другое ни одна девка не годна. А для временных связей малолетки пользовались особым повышенным спросом. Самому Червонцу было четырнадцать лет. Он уже давно считался пройдохой и наипервейшим кобелем. Если бы не его пристрастие к анаше, он стал бы главным у малолетних бомжей. Но эта тяга его подводила.

Гошка познал девок, когда ему не исполнилось семи лет, и гордился, что у него волос на башке не выросло столько, сколько он поменял девок.

Приставал Червонец и к Катьке, но не повезло: саданула девчонка в глаз. Гошка с воем отскочил. Решил подождать немного и не зажимать у стены, а в углу, из какого не вырваться.

Попалась, сука?! Ну, что теперь взвоешь? — прихватил Чирий за горло Катю.

Затрахать ее прямо здесь. Тут и откинется козлуха! — придержал Червонец руку Чирия и потянулся к Катьке, осклабив гнилые зубы. — Не дергайся, зараза! — разорвал юбку и собрался расстегнуть штаны.

Он забыл, как долго и старательно учил девчонку драться. Та и воспользовалась. Врезала ребром ладони по шее там, где сонная артерия. И тут же Чирию в пах коленом наподдала. Гошка свалился молча. Колька с воем согнулся. Сквозь стиснутые зубы процедил вслед:

Урою суку! Так и знай…

Катька не поторопилась домой, зная наверняка, что Чирий с Червонцем завалятся следом. Она набила карманы и рукава всякой всячиной. Свернула к одинокой скамейке возле какого-то дома, стала есть жадно, почти не жуя. Почувствовала на себе чей-то взгляд, вздрогнула невольно, увидела перед собой худющую девчонку. Та смотрела на Катьку, жадно сглатывала слюни.

Ну! Чего сопли развесила? Греби ластами ко мне! — позвала девчонку. Та не промедлила.

Ты откуда? — спросила Катька.

Девчонка вцепилась в колбасу насмерть. Она никогда не ела сервелат и, услышав вопрос, громко икнула. Рот был забит полностью.

Жри! Потом ответишь, — махнула Катька и с удивлением заметила, что у девчонки от старания жевать быстрее даже жилы на горле вздулись. А в животе все звенело, урчало, будто там закипал большой котел.

Зинка я! — выдохнула, проглотив.

А я — Катька! — схватила последний кусок сервелата, пропихнула пальцем в рот.

Хочешь сардельки? Индюшиные! — похвалилась Катька и стала вытаскивать из рукава сардельки.

Зинка во все глаза смотрела на девчонку и, все же не выдержав, спросила:

Ты — волшебница? Всамделишная?

Ага! Я даже прикольней их!

Зинка не поняла, но сардельки уплетала, не очистив их от кожицы.

А ты чья? — спросила Зинку.

Я? Голдбергова! Ну, его подруга!

Кто он — этот, как там его, не врубилась я? — призналась Катька.

Ты реслинг по телику смотришь?

Катька рассмеялась:

Я сам телик не видела давно.

Жаль! То б знала, кто есть Голдберг! Я из-за него кобеля своего так зову!

Катька сарделькой подавилась. Едва продохнула:

У тебя уже кобель? Во, прикольная! Сама меньше меня, а уже — телка!

Но он такой хороший, добрый, верный! — защищала Зинка Голдберга.

А почему он тебя не кормит?

Как? Это я его должна кормить. Да нечем! Вот за него меня выгнали из дома. Потому что все котлеты ему отдала.

Хорош хахаль, твои котлеты жрет! Нет бы купил и тебе принес! А то, как наш Гошка! С девок все берет.

Не поняла! Как мой Голдберг купит пожрать? Он — пес! Собака! Где деньги возьмет? — округлились глаза Зинки, она даже про сардельку забыла, зажатую в кулаке.

Катька хохотала во весь голос:

Так ты про собаку, а я про кобеля подумала! Человечьего!

Зинка густо покраснела:

У меня только пес! Мы с ним совсем вдвоем остались. Нам не велели вертаться. Если вздумаем, обещали башки отрубить и сварить на холодец. А мы не хотим, чтоб

нас

Выходит, ты — ничья?

И я, и Голдберг! Мне велели его прогнать! Тогда бы может и оставили. Но… Он меня всегда от всех защищает. Я не могу без него!

А где живешь?

Теперь нигде, — опустила голову Зинка и добавила, вздохнув: — Уже неделя прошла. Думала, искать станут, позовут… А когда милиция меня забрала, и позвонили домой, оттуда ответили, что не нужна я им, и обратно не возьмут. Что мне — дуре — собака дороже родных, а коль пес заменил семью, пусть и живет с ним…

Во, козлы! Лишь бы причину сыскать. Ну да хрен с ними! Пошли ко мне вместе с твоим, как его, не запомнила?

Ты берешь меня и Голдберга?

А что? Не хочешь?

Твои меня не возьмут. Еще и тебя из-за нас вытурят!

Некому! Меня тоже выкинули. К собакам. Совсем давно! А я жива! И ты не ссы! Не сдохнем! Где твой блохатый черт? — глянула вокруг и приметила у забора громадную кавказскую овчарку.

Ну и харя у него! Здоровый гад! Небось много котлет надо жрать, чтоб такое рыло заиметь! Но у нас с тобой котлет не будет, — предупредила Катька.

Да он все ест, что найдет. Если хлеб будет, ничего больше не попросит. И блох у него нет! — защищала Зинка друга.

Тогда годится! Сдышимся! — позвала Катька за собой и повела домой девчонку и собаку.

По пути узнала, что Зинка умеет. Оказалось, что немного.

«Ладно! Дотяну!» — решила про себя и впустила в дом обоих.

Катька рассказала Зинке о себе. Скрывать не стала ничего. О Чирии и Червонце предупредила, мол, конечно, придут.

А ты не бойся! С нами Голдберг! Он не даст нас в обиду! — отмахнулась Зинка.

Я не боюсь, но они могут дом поджечь!

Нет! Голдберг сдалека чует. А если услышит рядом с домом, выскочит и в клочки порвет. Он умный!

— кормила пса хлебом. Тот ел жадно, глотал, не жуя.

Вот это — Катя! Ее любить надо и охранять как меня! Мы теперь здесь жить будем! Сторожи всех! — разговаривала Зинка с собакой. Пес, казалось, не слушал, уплетал хлеб, но вот насторожился. Зарычал. Пошел к двери, толкнул ее и выскочил во двор с рыком, леденящим душу.

Вскоре до девчонок донеслись вопли.

Прижучил! — обрадовалась Зинка и выскочила следом за Катькой во двор.

Первое, что сразу бросилось в глаза обеим, так это голая задница, застрявшая в штакетнике. Обрывки брюк висели на ногах, голова и плечи человека болтались на улице и стали добычей пса.