Изгои

Куда ей, курице? Такая ни на что не способна! Не только отомстить за себя, говорить вслух о нем боялась, а уж до крутых мер никогда бы не дошла! На это другая натура нужна, не ее сопливая! Не верю! Она на такое не пошла бы никогда!

А при чем она? Ведь не своими руками сводила счеты! Кстати, она ничего не говорила о бывшем адвокате?

Упомянула. Ведь я ничего не знала, с чего они расскочились. Ну, адвокат помог. Да как она может сожительствовать, если снимает крохотную комнатуху и меня звала к себе? Брехня это! Да и нет пистолетов у бомжей. И не захочет ни один бомж с ней путаться. Она себя еле держит. Куда такого мужика прокормить? Сама не жравши сидит. Кому нужна? Теперь бомжи ушлые! Норовят на бабьей шее дышать. Хватили лиха в семьях, враз жалеть разучились. И этот, адвокат, подставили его. Не верю, чтоб бомж на «мокроту» решился. Ну, припугнуть, оттыздить по бухой, куда ни шло. Но гробить, да еще средь бела дня, такое только крутые утворят. Наши ни за что!

Это если нет повода. А твой отец добился того, что адвокат лишился работы и ушел в бомжи… За такое любой способен свести счеты.

Выгнали с работы? Ну и что? У нас все безработные! Живой, свободный остался. Такое даже в кайф! Голова ни о чем не трещит. Первый месяц еще обижаются, пьют, а потом забывают и даже радуются. Ни один бомж не мстил никому за то, что с семьей развязался. И этот, я его не знаю, но не мог убить. Ведь столько времени прошло.

А мать не собиралась вернуться к отцу?

Нет! Она отвыкла заботиться о ком-то. Отца она не любила. Я не знаю, но раз не смогла с ним жить. Хотя… Баб он часто менял. Наверно, не простила. У нее даже мысли не было примириться с ним.

А если тебе предложат жить в квартире отца вместе с матерью, согласишься перейти?

Нет! Я люблю отца и теперь. Он ошибался, но не прогонял меня, не отказывался. Мы просто не поняли друг друга. Если б он был жив, к нему бы вернулась, — опустила голову Катька.

Но с матерью почему не хочешь? Видно, чувствуешь за нею вину в смерти отца?

Ничуть! Совсем не потому! Она давно отвыкла от меня. И я от нее, даже не помнила. У ней нет живучести. Она, что сосулька — вся на сопли. Чуть припечет — растает. Ни характера, ни гордости у ней нет. Будь она настоящей бабой, одна б не

дышала. А и я

выросла! Зачем мне лишняя обуза?

Тебе бомжи не показывали, не знакомили с бывшим адвокатом матери?

Нет. Да и зачем он мне? Помог он ей, а я здесь при чем? Да и ему без понта меня знать.

Катя! Сейчас идет следствие по делу об убийстве отца. Все, о чем мы здесь говорили, должно остаться между нами. Никому ничего не рассказывай, — устало попросил капитан и добавил: — Еще одна маленькая формальность: я хочу показать нескольких людей. Возможно, ты их видела у отца. Вспомни!

Я уже видела фотки баб!

Это не они! Не хочу причинять тебе лишнюю боль. То другие люди! — открыл двери в соседний кабинет. Катька увидела хмурых мужиков, сидевших на стульях. Приметив ее, они вмиг смолкли.

Девчонка внимательно всмотрелась в лица. Нет, ни одного из них не знала.

Кого-нибудь вспомнила? — внимательно следил за выражением лица девчонки капитан.

Никого. Никто из них при мне не приходил к

отцу…

Ну, что ж… Иди домой. И я прошу помнить о моей просьбе.

Не трепаться? Так это заметано! — выпорхнула из милиции легко и быстро.

Она шла по улице, не оглядываясь, не зная, как смотрит вслед ей из окна следователь милиции.

Странное создание. А может, врет? Хотя к чему? С матерью у нее впрямь не склеилось. А вот к отцу, хоть и прохвостом, тянулась и простила все без оглядки и злой памяти. И даже теперь его любит. Эх, мне б такую дочь, ни за что от себя не отпустил бы! Умная девчонка. И не гляди, что среди шпаны живет, держаться умеет. А логика какая? Положила меня на лопатки насчет бомжей. Да еще как! Играючи! Высмеяла, сама того не зная. А ведь права! Так

если

она вот эдак, не докажу, что бомжи убили. У них и впрямь никогда не водилось оружие. Разве только ножи? Но убит из пистолета. Хотя мог выбросить, но нет, не тот путь. Надо искать снова, уже других…

…Катьку долго расспрашивали, зачем ее вызывали в милицию. Зинка никак не верила, что из-за чепухи, и все приставала:

Расскажи! У нас от тебя нет секретов. Почему ты у себя тайну завела?

Отвали, вобла! Никакой тайны! Просто хотели узнать, почему я к матери не линяю? Что скоро всех бомжей за жопы достанут. Я сказала, что все равно не вернусь к ней. Даже если подыхать стану с голодухи. С матерью все равно у нас не склеится.

Видно она лягавым настучала на тебя, чтоб силой забрать. Да не обломилось ей, — успокоилась девчонка.

А мальчишки, довольные тем, что Катька вернулась даже не побитой, и вовсе не допекали расспросами, о своем заговорили:

Мы эти дни на другие погосты возникали. Аж на трех поспевали бутылки собрать. И жратву тоже. Туда, где старик, не ходили. Пужались. А что, как впрямь, жопу вывернет? Нынче плетемся мимо пивбара, нас окликнули. Глядь, тот дед к нам бегит. Хотели стрекануть, да вспомнили, что середь улицы ничего

не

сделает. Он подошел и спрашивает: «Чего ж меня забыли? Я вам посуды целую сумку насобирал. Когда заберете?». Женька и ляпни, что

хоть

сейчас! Дед и предложил: «Ступайте ко мне. Там, за избой сарай. В ем дверь на гвоздь закрыта. Все забываю замок купить. Так вот гвоздь вытащите с петли. И когда войдете, справа сумка стоит, прикрытая мешком. Берите посуду. Да дверь в сарае закрыть не запамятуйте». Мы, понятное дело, бегом припустили. Забрали бутылки и в обрат. Еле дотащили, так много набралось. Набрали хлеба, гля сколько, по мороженому взяли. Выходим, а навстречу тот старик шкандыляет. Подозвал опять. От него как от пивной бочки. И плачет. Говорит, что вчера он последнего друга похоронил. Хороший был человек. Теперь вот у него вовсе никого не осталось. И если сам помрет, даже могилу выкопать станет некому. Тут Женька сказал: «Зачем вам помирать? Не надо! Кто станет нам бутылки собирать? Вы нам кормиться помогаете! Мы ж без вас пропадем!».

Старик

аж

весь с лица разгладился. Морщины на уши заскочили. Женьку по голове погладил, спасибо ему сказал за доброе слово. И просил не обходить его. Хоть когда-нибудь водицы принести иль пару поленьев для печки. Мы пообещали. А коль подмочь просит, плохого не утворит. Завтра мы к нему лыжи навострим. Справим все как надо. Теперь бояться нечего. Правда?

И все ж долго не засиживайтесь у него. Не

приведись,

прикидывается старым да слабым. А свое на уме держит, — предостерегла Катька.

Когда во дворе совсем стемнело, в окно кто-то резко постучал. От неожиданности все перепугались. Димка даже в штаны пустил. Но Голдберг подскочил к двери и завизжал, требуя скорее открыть ее.

Кто-то из знакомых, — поняла Катька и, открыв дверь, впустила Толика.

Не соскучились без меня? — вывалил на стол пакеты, кульки, свертки. Подав Катьке сумку, сказал: — Разгружай!

Из карманов куртки достал кучу кассет с записями для магнитолы.

Это все ваше! — смотрел на удивленные радостные детские мордашки.

Ребятня растерялась, не зная, за что хвататься вперед. Ветчины поесть с сыром или заварных пирожных? А может сметану с пирожками? Или халву ореховую прямо из банки пальцев выковырнуть. А может, сало с маслом: на хлеб толстым слоем положить? Булки с маком, изюмом, орехами, витые, обсыпные, слоеные, крученые сбили с толку. А сколько сыра? Пять сортов! Как донес все это богатство?

Толик довольно улыбался. Достал со дна сумки палку докторской колбасы, отдал Голдбергу!

Жри, дружбан! И тебя не забыл!

А вот это вам! — протянул Катьке с Зинкой по