Страница 57 из 84
Двое оперативников прибыли на деляну к Сеньке под вечер. Бригада поселенцев встретила их, как обычно. Ничуть не удивившись. Проверка… Что ж тут такого. К этому здесь привыкли.
На деляне еще не закончились работы. И Сенька даже не оглянулся на милиционеров. Те сделали перекличку, но уезжать не торопились. Сказали, что у них сломался мотор в лодке, а потому они заночуют сегодня на деляне. Никто не обратил внимания и на это. Мало ли кому что в голову взбредет. Пусть ночуют. Тем более, что эти милиционеры вот уже почти четыре года приезжают на деляну. Их здесь знали все.
Знали и доверяли. Эти милиционеры не вызывали настороженности. Они ходили по деляне, перекидываясь шутками с лесорубами. Рассказывали о новостях в районе. Держались просто. Все было как всегда.
Из пузатого рюкзака они достали газеты, журналы. А когда стемнело и поселенцы закончили работу, оперативники сели с ними ужинать. Никто не обратил внимания на то, как они не спускали глаз с Сеньки. Как следили за каждым шагом его, за каждым движением. Ведь разговор шел обычный. И только перед тем, как ложиться спать, бригадир сказал, словно ненароком:
—
Наверное, ревизия была серьезной, что-то раскопали дьяволы. Видно прораба нашего пометут. Совсем приуныл мужик, ходит — как пришибленный. С лица сник вовсе. Видать, неприятности у него. Даже кричать разучился. Притих… Вроде и нет его. А кого поставят взамен, еще неизвестно. Этот хоть свойский был. Понимал нас немного. А назначат нового — заездит.
—
Для нас один хрен, кто будет заместо его. А хрен — редьки не слаще. Начальство на то и держат, чтобы оно на нас ездило. Какая нам разница? К тому ж, тебе по осени срок поселения кончается. Помашешь им всем рукой, а через неделю забудешь, как их всех звали, — смеялся лохматый помощник Сеньки.
—
До осени еще дожить надо. А новому чуть не потрафь и все, — крутнул головою бригадир.
—
Чего ты беспокоишься? С чего взял, будто пометут прораба вашего? Если даже нашла что-нибудь ревизия, ну получит выговор, или начет — с зарплаты вычтут. И все! Ревизоров — пруд пруди, а прорабов по пальцам пересчитать можно. Не густо их здесь. Кадрами швыряться не станут. Да и что могла обнаружить ревизия? Прораб не воровал. Если б что было за ним, давно б попался, — вставил оперативник.
—
Оно и воры не сразу попадаются. Иной всю жизнь промышляет. А под старость и возьмут за жопу. На мелочи припутают и — крышка. Когда все с рук сходит, человек привыкает к удаче и забывает об осторожности. На том и попадается. А прораб, тем более, не вор. Навыков не имел. В работе без огрехов не бывает. Он не сумел скрыть. Могли придраться.
Я
ж вижу по нем, что-то неладное стряслось, — не унимался Сенька.
—
Много ль тебе с новым начальством работать? К тому ж тебя все знают, а к новому присматриваться еще будут, — успокоил Сеньку второй оперативник.
—
А и верно, прав! Ведь правду говорят, что свое родное говно — дороже чужого золота! — захохотал бригадир.
— Вот и спи спокойно. Что тебе прораб? Какая разница— кого на его место поставят? У тебя шикарные показатели. С ними, не будь ты поселенцем, на всю страну бы известностью стал. А ты голову ломаешь, — усмехался оперативник.
—
Ничего, скоро и мои муки кончатся. Уеду на материк. Стану жить, как пан — королю, кум — министру. Деньги будут. Устроюсь на работу. Буду жить, поплевывая в потолок, — хохотал Сенька.
—
А куда ехать хочешь? — спросил один из оперативников.
—
Тебе зачем знать?
—
Может, в отпуске буду, в гости нагряну.
—
Не-е, таких гостей не надо.
—
Что ж ты от меня плохого видел?
—
От тебя — ничего. Но ты ж и в отпуск в мундире приедешь. Не иначе. А я с прошлым завяжу.
—
Кто ж в отпуск при погонах ездит?
—
Ну тогда черкну. Из какой-нибудь деревеньки.
—
А почему в деревеньку? С твоими деньгами и в городе можно неплохо устроиться, — удивился оперативник.
—
В городе? Нет. Там народ сквалыжный. Все напропалую завистники. А в деревне — сама простодушность. Да и с харчами проще. Тут тебе и молоко, и мясо. Есть деньги — ешь от пуза. Все по дешевке. Свежее. А мне, с моим желудком, того и надо. Отращу пузо, заведу свиней, курей. Хозяином сделаюсь, — мечтал Сенька.
—
А что? Тоже дело. Выйдешь на базар торговать, гаркнешь: «Покупай — подешевело! Расхватали — не берут! А ну, бабка, бери яйца, сам топтал, свежие!» Иль молоко продавать станешь. Халат белый натянешь, напялишь колпак. Сущий лекарь. Хрен узнает кто! — хохотал Сенькин помощник.
—
А что? В деревне сытней живут, — соглашался оперативник, — и дешевле — добавил.
—
У тебя родня на материке имеется, к кому ехать можно? — спросил второй оперативник.
—
Нету. Никого нету. Сирота я круглая. Но ничего…
—
А у меня дома трое детей. Уже выросли. Дочка замуж вышла в прошлом году. Когда меня забирали, совсем махонькой была. А теперь вот матерью на днях станет. Хоть бы внука, увидеть, дожить бы, — вздохнул угрюмый мужик из угла.
—
На хрен ты им нужен? Они на твое мурло не повернутся. Дед! Ха! Всю жизнь на Северах. Героический строитель по принуждению! Да ты что ж думаешь? Внук с тобой говорить не сумеет. Он же «фени»
[12]
—
Подпустят. И язык сыщем. Родная, кровь поможет объясниться, — заморгал глазами старик.
Разговор увял. Поселенцы поскучнели. Скоро воля! Свобода. Ее они ждут каждую минуту. Но что-то их ждет? Как встретят родные? Может и руки не протянут для приветствия повзрослевшие сыновья? Не кинутся навстречу. Не прижмутся щекой к лицу. Не успокоят усталое сердце. И, отвернув лицо, как от чужого, взрослым, изменившимся голосом скажут: «Не позорь наш дом. Уходи! Мы чужие!». И пойдет отец, опустив плечи, прочь от сыновьего порога. Пряча слезы, горе, боль. А отойдя на несколько шагов, остановится, оглянется и, пожелав сыну другой — светлой, не своей судьбы, поплетется в пустоту, простив ребенку изгнание свое. И до самой могилы станет корить себя, что потерял в жизни самое дорогое — свое дитя.
Кого-то из них ждет эта участь. Не все дети умеют прощать. Не всем дано понять. За ошибки каждого ждет своя расплата. С нею они столкнутся, выйдя на свободу. Может, не сразу. Может, через годы. Но она будет. И еще не раз увидит кто-то из них презирающие глаза детей. А может и услышит:
— Тебе ли учить? Не забывай — кто ты? Может, оттого — все они с нетерпением ждут прихода почты. Может, письмецо пришло из дома? Как они там? Что нового? Ждут ли его? Захотят ли увидеть, принять? И уходят мужики кто куда читать эти долгожданные, такие дорогие весточки из дома. От своих. И целуют каждую строчка, прижимают к сердцу. А иные… Да что там. Ведь разлука делает все. На расстоянии и постаревшая жена кажется самой лучшей на свете. А дети — самые умные и добрые! Потому что они — его, родные…
Спят поселенцы… Стонут, вздыхают во сне. Разговор не окончен. Вон как охает старик. С добра ли? По лицу печаль и радость вперемешку бродят. Сейчас он дома. Внучонка нянчит. Пусть во сне, не взаправду. Но тот его дедом зовет. А детям — виднее. Они не ошибаются.
Не шуми ветер. Не буди его. Сон старику — большая, единственная награда. К реальности еще дальняя дорога предстоит. Сбудется ли этот сон?
Спит и Сенька. Лицо озабоченное. Даже во сне задумчивые складки лоб прорезали. На словах все просто. Деревня… В жизни все куда сложнее. И трудней.
Спят оперативники. Им проще. Но нет. Прислушайся! Дыхание выдает. Не спят. Скоро полночь… Спать нельзя. Работа — есть работа. Она — их жизнь. Она — ее смысл.
Не спит и Яровой, не до сна ему. Не до отдыха. Сегодня Клещ не мог послать на Сенькину деляну ветку. Опоздал. Плоты встретил около Ныша. Хотя…
12
Т. е. воровского жаргона.