Боже, спаси президента

Новый взрыв смеха.

— С коммунисткой, — продолжил Бабу, — все, по крайней мере, ясно. Но эта Элоди — дочь мясника-нувориша.

Я инстинктивно схватил Элоди за руку, испугавшись, что она может вытянуть из земли морковь и пульнуть в них.

— Ты продаешь этим людям теннисные корты, — заметил Даду.

— Ну конечно. Что делает умный мужчина, когда видит корову? Он ее доит. Но уж точно не женится на ней и не вводит в свою семью.

Мужчины снова рассмеялись и наконец отыскали свой розмарин. Сорвав пару веточек, они ушли, продолжая беседу.

— Ты действительно хочешь стать частью этой семьи? — спросил я у Элоди.

— О да, — ответила она. — И теперь больше, чем когда бы то ни было.

Начало ужина было не совсем удачным. Опять лингвистические проблемы. Даду вежливо поинтересовался, по какой дороге я добирался до бастиды. Из Хииэйра, сказал я, вовремя вспомнив, что прибыл на юг Франции «прямиком из Лондона». Мне казалось, что я правильно назвал аэропорт к востоку от Тулона. Но это вызвало смешки у взрослых Боннпуаров, собравшихся в столовой (дети ужинали на кухне).

— Йер-р, — поправил меня Даду и стал выспрашивать подробности, видимо в надежде, что я искорежу еще парочку географических названий. Он не был разочарован. Кавалер-сюр-Мер вышло у меня без сучка и задоринки, чуть похуже — Бормес-лес-Мимозас, но на прибрежной деревеньке Ла-Буйабез я застрял и только с третьего раза выдал что-то похожее. В свою очередь я спросил: это от деревни произошло название рыбного супа или наоборот? Французы сели в лужу — никто не знал, но все веселились от души, за исключением Му-Му, бледное лицо которой побледнело еще больше. Спасибо Элоди — она положила конец моим мучениям, прошептав, что правильно говорить на конце «с» вместо «з». В моем произношении по-французски это звучало как «вареный хрен».

— Ты не мог бы чуть-чуть помолчать? — заодно взмолилась она.

Пока мы ели горячее, я молчал, опустив глаза в тарелку, но потом, во время десерта, снова разговорился. Может, конечно, мой язык оставляет желать лучшего, но слушать, как Боннпуары всей семьей обсуждают окрас нового пони у кузена, не было сил.

Случайно или нет, но ужин был приготовлен из местных продуктов, так что мне удалось возобновить тему свадебного банкета.

Как мог, я описал свое изобретение: Pièce montée, огромная пирамида, приготовленная из карамелизированных тестяных шариков, наподобие профитролей. Мы бы могли заменить шарики свежим инжиром (эти мясистые плоды всегда представлялись мне недооцененным даром природы человечеству).

— Нет, нет, это невозможно, совершенно невозможно, — эмоционально проговорил Бабу.

Элоди, сидевшая рядом с ним, выглядела так, будто готова была заколоть его вилкой.

— Инжир и впрямь не так прочен, как теннисный мяч, — сказал я, вызвав одобрительный смех у большей части собравшихся за столом.

Бабу притворился, что подобная насмешка его только развеселила, но я не сомневался, что нажил себе врага. Так ему и надо, подумал я. После монолога в огороде он заслуживал и не такого наказания.

— На всякий случай я уже попросил менеджера моей чайной в Париже сделать пробный экземпляр, — сказал я.

— А что вы имеете против традиционного английского свадебного торта? — спросила одна из тетушек Валери, пресс-секретарь президента. Мне она представилась как Людивин Сент Арманд де Боннпуар. Да уж… Свою девичью фамилию она приткнула в самый конец, и теперь, когда ей требовалось подписать чек, теряла целую минуту.

Высокая и худая женщина, темные крашеные волосы, забранные в простой конский хвост, тонкие черты лица… Ничего особенного, более молодая версия Даду, подумал я. Высокомерия в ней было хоть отбавляй, словно, потеряв девственность, она выиграла в лотерею. Но должен признаться: возможность понаблюдать за пресс-секретарем, который по роду своей службы сделает официальное заявление в случае, если президента все-таки застрелят, в некотором роде возбуждала.

— Английский свадебный торт? Не думаю, — сказал я. — Мы, англичане, сильны в поп-музыке и комедиях, но не в выпечке.

— Но ведь Pièce montée — это ваша идея? А вы, простите, англичанин. Так что, где гарантия, что все получится?

— Идея родилась у англичанина, но была вдохновлена Францией, — сказал я, заработав короткий взрыв аплодисментов со стороны Сикстин.

Му-Му метнула в девушку, которая к тому же осмелилась подмигнуть мне, хмурый взгляд. Не надо было подмигивать ей в ответ…

После десерта (фруктовое ассорти в тарталетках, сделанное кем-то из кузин, чье имя я уже благополучно забыл) все разошлись в разные стороны с чашками травяного чая в руках. Я взял чашку с розмарином, который, судя по всему, собирала Бабуля, а может, и братья. По вкусу чай напоминал суп без мяса, соли и овощей.

Я прошелся по гостиной, раздавая улыбки направо и налево, и даже рискнул завести небольшую беседу с Бабулей, которая сидела рядом с Му-Му на длинном диване, попивая чай и рассматривая журнал с играми.

— А, судоку, — сказал я, — это мне по вкусу.

Старушка едва не выплюнула свой чай на колени Му-Му.

Подошедшая Элоди немедленно уволокла меня в сторону.

— Пожалуйста, заткнись, — взмолилась она.

— Почему? — Мне казалось, что со времени «вареного хрена» все шло очень удачно.

— Правильно говорить су-до-куу, — сказала она, повторяя слово почти в точности, как до этого произнес я.

— Я так и сказал.

— Нет. Ты неправильно произнес «у». Понимаешь, ты только что объявил, что любишь потеть задницей.

Ночью я лежал, согнувшись пополам в своей кровати (колени упирались в подбородок), и размышлял, какого хрена я вообще здесь делаю. Не только на этом чердаке и не только в Сен-Тропе, но и вообще во Франции.

Другой на моем месте, поблагодарив семейство — нет, всю французскую нацию — за гостеприимство, мотнул бы отсюда куда подальше. Но меня-то что удерживало?

Пораскинув мозгами, я решил, что всему причиной — дружба, путь это и звучит сентиментально. Что бы ни случилось с президентом, теми людьми, кто намеревался его убить, полицией и М., я должен был помнить о своих друзьях. Элоди и Джейк нуждались в моей поддержке.

Элоди несколько раз некрасиво поступила по отношению ко мне, но это ни о чем не говорит. Что касается Джейка, то он был полным разгильдяем, самым непризнанным из непризнанных поэтов и никаким лингвистом, но он послал крик о помощи, и я должен был ответить.

Решив, что с моего позвоночника хватит деформации, я сбросил матрас на пол и обложился плюшевыми медведями. Из этой берлоги я позвонил в Луизиану.

— Эй, Поль, упади, что я делаю. — Джейк имел в виду «угадай», понял я, но угадывать не было сил. — Принимаю кофе в ресторане, который мы посетили вместе. Где у людей не было десен.

— Не было зубов? — Да, конечно, я помнил это место. Забегаловка для водителей грузовиков неподалеку от Миссисипи, где на голове у каждого пожизненно была прикреплена бейсбольная кепка, а в самом ухоженном рту зубов хватало на пол-улыбки.

— Я приносу… нет, я принисил… как правильно сказать?

— Принес? — предположил я.

— Да. Я принос сюда моих студиентов для наблюдения за жизненным правдоподобием их региона, чтобы вдохновить их пози. Мы пишем некоторые об этом ресторане. На фринчужном языке, ясное дело.

— Я как раз по этому поводу тебе и звоню, Джейк. Насчет твоей пози.

— Моей пози? — В его голосе сквозило подозрение. В прошлом я не всегда относился к его стихам с большим уважением.

— Да. У меня есть идея, где ты можешь получить свой грант.

— Да? Ты речался? Встренулся?

— Встречался, — подсказал я, вспомнив, что именно мне предстоит платить за роуминг.

— Да. Ты завстренулся с министром франкофонии?

— Нет, но отец Валери работает в Министерстве иностранных дел, и я собираюсь с ним переговорить. У меня есть большие надежды, что он сможет тебе помочь.