Прокаженный

Выбритый и пахнущий как штэмп, майор вышел на набережную и внезапно узрел мурика с такой мордой протокольной, что не удержался и, подойдя поближе, удивленно спросил:

— Товарищ, что это у вас на правом плече?

Фофан повернул витрину в сторону и, тут же получив сильный удар в челюсть, стал медленно оседать на землю. Майор бережно его поддержал и, облегчив карманы, быстро затерялся среди фланировавших без особого успеха профураток. Потолкавшись еще немного без всякого понта, он двинул по направлению к порту и вскоре, сам того особо не желая, оказался в блудилище. В зале было пусто: шлюхи еще давили харю после работы в ночь, только какая-то тощая шкица — наследие проклятого царизма — умножалась, как видно на халяву, холодной цыпой на крайнем столе. Майор хмуро глянул на ёе худые лопатки и, отогнув занавес, прошел в соседнюю, похожую на трюм, комнату. Несмотря на раннее время, там уже катали, был кое-кто из знакомых — Сенька Чиж, Витька Косой да Жора Француз, — а кроме них присутствовал еще какой-то с виду фраер захарчеванный, и что-то он Сарычеву не понравился страшно.

— Талан на Майдан, — поздоровался он с присутствующими и, бросив толстую пачку финашек на стол, спросил: — Катанем без кляуз?

— Третями, — предложил незнакомец и вполне профессионально «сделал сменку» — незаметно, как ему самому казалось, подменил колоду, — а майор это дело срисовал, но, виду не подав, пожелал удачи:

— С мухой.

Как только сьянцы попали в его щипальца, Сарычев сразу въехал в тему: игра шла «на шур» — пометки на картах отчетливо прощупывались руками, — и, бросив ахтари на стол, он процедил мрачно:

— Стиры коцаные.

Одновременно майор непроизвольно потянулся к пивной бутылке, и, заметив это, мутный партнер, оказавшийся вроде бы и не фраером вовсе, оперативно дернул внушительных размеров перо. По тому, как оно лежало в его пальцах, было хорошо видно, что он совсем не новичок, и Сарычев слызил, понтуясь:

— Лады, корешок, не бери в голову. Воткни перо, где оно торчало.

При этом он оскалился, и, посчитав это за улыбку, обладатель пера свой клинок опустил, а майор ласково продолжил:

— Ежели хотел бы я тебя расписать, то сделал бы вот как.

С этими словами, ударив бутылкой о край стола, он сделал из нее «розочку» и мгновенно «нарисовал» своему карточному партнеру «со шрамом», глубоко вонзив острые осколки стекла тому в вывеску. Для порядка он еще смазал пострадавшему по чердаку и, промолвив:

— Это тебе, сука, печать королевская на память, — цвиркнул и проснулся.

Несмотря на темноту, он разглядел, что времени было всего три часа, и, чувствуя, что навряд ли сегодня ему удастся снова заснуть, пошел на кухню попить чайку. Чувствовал он себя как-то необычно — голова была непривычно ясной, а тело неощутимо легким, и казалось, что он еще не проснулся. Сарычев зажег газ, поставил на него чайник и внезапно узрел самого себя со стороны. Было такое ощущение, будто, открыв какую-то дверь, он вышел из своего тела и нынче находится там, где цвета можно слышать, а звуки переливаются разноцветьем радуги. Это продолжалось всего одно мгновение, и изумленный пережитым Сарычев неторопливо сам себе сказал вслух: «Так, уже вольты пошли» — и, опустившись на табуретку, призадумался. СПИД СПИДом, но вот и с головой происходит что-то невразумительное: сны эти непонятные, обмороки, как у гимназистки-целки, козла вот черного ушатал третьего дня напрочь. Неужели от всего хорошего в этой жизни крыша поехала? «Завтра же спрошу об этом Машу», — успокоил себя майор и, тут же сообразив, что телефон ее не взял, сплюнул и до самого утра яростно стирал носки.

Он зря переживал — давешняя пассажирка позвонила сама и, категорическим тоном захомутав его нынче вечером в Мариинку на балет, назначила рандеву и отключилась. «Балет! — Сарычев вздрогнул и поморщился. — Только этого еще не хватало». Александр Степанович искусство танца не понимал совершенно и всегда недоумевал, почему это танцоры постоянно появляются на сцене в одном исподнем. Он вздохнул и двинулся вниз разогревать «семерку» — настало время платежей за гараж.

Снова мела метелица, на дороге было неуютно и скользко, а когда Сарычев уже возвращался домой, то буквально на капот ему кинулся совершенно ошалевший мужичок с чемоданом — болезный опаздывал в аэропорт. Ехать до Пулкова было недалеко, несчастный опозданец сразу бросил полтинник на торпеду, и майор судьбу гневить не стал, поехал. Несмотря на непогоду и совершенно не в жилу поставленный знак ограничения скорости, поспели вовремя, а вот на обратном пути опять с Сарычевым случилось непонятное.

При въезде на площадь Победы он вдруг заметил правый бок не пропустившей его иномарки и, чтобы избежать столкновения, дал по тормозам. Естественно, на такой дороге его вынесло в левый ряд, а степенно ехавший там «Икарус» в шесть секунд испоганил «семаку» заднее крыло и, не посчитав нужным остановиться, покатил дальше.

Виновник же всего этого безобразия, сидящий в удобном буржуазном кресле, видимо, врубился в ситуацию и резко нажал на газ своего заграничного чуда по принципу батьки Махно — «хрен догонишь». Родной автоинспекции в нужный момент, конечно, на месте не оказалось, и выскочивший из «семака» Сарычев, глядя вслед быстро удалявшейся беспредельной лайбе, громко и выразительно пожелал ее водителю: «Чтоб тебе, сука, тошно стало».

Уже через секунду он вдруг перестал доверять своему зрению, твердо понимая умом, что такого в природе быть не может: сразу же после его напутствия красные огоньки удалявшихся габаритов вдруг стремительно начали смещаться вправо, затем до майорского слуха донесся звук удара и впереди стало быстро разрастаться белое, клубящееся облако. Александр Степанович залез в машину и, приняв вправо, двинулся по-Московской трассе. Очень скоро он остановился, вылез из «семерки» и в изумлении замер: обидчица-иномарка буквально обняла бетонный столб уличного освещения. Парил изливавшийся ручьем тосол, из расколотого картера сочилось струйками масло, а пахло вокруг бензином и бедой. Сарычев подошел ближе и сквозь покрытое трещинами лобовое стекло взглянул на водителя и вздрогнул, вспомнив свое пожелание, — тому действительно было очень тошно.

Глава шестнадцатая

Заморочиваться с ушатанным «семерочным» крылом Сарычев не стал, а, купив банку «мовиля», чтобы не ржавело, щедро закрасил покореженный металл вязкой коричнево-красной жидкостью и успокоился до лучших времен. Приехав домой, майор с полчаса пообщался со своим мешком, основательно взмок и, приняв душ, почувствовал себя голодным, как изрядно недобравший в рационе хвостатый лесной санитар. Захотелось чего-то мясного, и, разморозив солидный кусище свинины, майор порезал его на тоненькие ломтики, посолил, поперчил и кинул на круто разогретую чугунную сковородку — всякие там «тефали» он не уважал.

Когда запахло жареным и на лангетах образовалось самое вкусное — хрустящая корочка, — Александр Степанович огонек убавил и, глотая слюни, стал дожидаться конечного результата. Момент был самый волнительный: передержишь — и мясо будет жестким, как подметка, поторопишься — тоже будет невкусно, однако интуиция майора не подвела, и свинина получилась как надо — сверху хрустящая, а внутри мягкая и истекающая белорозовым соком.

Умяв полную сковородку начисто, Сарычев стал несколько задумчив и сам себе показался обожравшимся удавом из популярного детского боевика про Маугли. Пришлось минут десять просто посидеть, размышляя о смысле жизни. Потом майор помыл посуду и отправился бриться по второму разу, потому как щетина росла у него буйно и уже к вечеру на щеках всегда появлялся синевато-черный отлив.

Убедившись, что действительно «Жиллетт» — для мужчины лучше нет, Александр Степанович отпарил брюки от своего выходного, еще, помнится, свадебного костюма-тройки, намазал кремом чешские туфли фирмы «Ботас» и глянул на себя в зеркало. Оттуда на него смотрел широкоплечий усатый дядька, одетый несколько консервативно, с благородной сединой в густой черной шевелюре, и все это очень походило на образ гангстера средней руки, созданный поганой буржуазной лжекультурой. Александр Степанович показал ему язык и, надев пальто из кожи монгольских коров, пошел заводить уже остывшую машину.