Эгипет

Камень. Порошок. Эликсир жизни. — Когда Бони стоял, Пирсу казалось, что он все время понемножку оседает, словно его позвоночник истлевает на глазах. — Видимо, он разыгрывал нас. Конечно, разыгрывал. Н-да… А все-таки как-то раз в Исполиновых горах…

Он вдруг замолчал и после продолжительной паузы отошел от окна и снова забрался в свое кресло.

— Значит, хорошая книга?

— Я только начал читать. Первые главы: Бруно, Джон Ди в Гластонбери. Судя по всему, Ди и Бруно в конце концов встретятся. Очень сильно сомневаюсь, что они встречались на самом деле. Хотя, конечно, нельзя исключать такой возможности.

— Может, имеет смысл вам ее закончить? — сказал Бони. — В смысле, дописать.

— Ха-ха, — ответил Пирс. — Не мой профиль.

— Тогда отредактируйте, — подумав, сказал Бони. — Для возможной публикации.

— Я бы и сам с удовольствием дочитал ее до конца, — сказал Пирс. — Хотя бы.

— Я тоже, но где уж мне теперь, — сказал Бони. — Я даже не уверен, что узнал бы ее, если б нашел. А вы — другое дело.

В этот момент в открытую дверь, подпрыгивая, вкатился большой звездно-полосатый резиновый мяч. Он подскочил еще пару раз и замер на ковре, как живой.

— У нее есть название? — спросил Бони.

— У нее нет титульного листа, — сказал Пирс.

Но я знаю, какое предполагалось название, подумал он про себя, как я, будь я редактором, хотел бы назвать эту книгу. Он подумал: мировых историй не просто больше, чем одна, и даже не по одному экземпляру на каждого из нас, их по нескольку штук на каждого, сколько нам нужно, столько, сколько могут наши головы и наши жаждущие сердца.

Роузи просунула голову в комнату.

— Ты готов? — спросила она.

— В дом я с тобой не пойду, — сказала она Пирсу, когда они ехали в Каменебойн.

— Не пойдешь?

— Мне сегодня надо забраться в другой дом, — объяснила Роузи. — Кое-какие дела. Заброшу тебя, а потом вернусь.

В дождь Каменебойн представлял зрелище безрадостное, заброшенное и жалкое. Какой-то человек стоял возле газовых насосов, под прогнувшимся навесом маленького магазинчика, и капли, как слезы, стекали с его очков.

— Во всяком случае, — произнесла Роузи, — ты хоть знаешь, зачем едешь. Я-то нет.

— А это еще бабка надвое сказала, — отозвался Пирс.

Они остановились у запертой подъездной аллеи к дому Крафта и несколько мгновений сидели, молча глядя сквозь закапанные дождем стекла на дом с закрытыми ставнями и темные сосны.

— Знаешь, — проговорила Роузи, — в своей автобиографии Крафт сказал, что хотел бы написать еще только одну, последнюю книгу.

— Да?

— Да, он сказал: чтобы можно было умереть, не закончив ее.

— А когда он умер? — спросил Пирс.

— Да лет шесть назад. По-моему. Году в семидесятом.

— А… Хм.

— А что?

— Вообще-то ничего. Просто я подумал об этой незаконченной книге. Похоже, над ней какое-то время работали, а потом вдруг забросили. Интересно, правда?

Роузи отцепила от своей связки ключ от кухни Крафта и вручила его Пирсу; он открыл громоздкую дверь фургона и сперва выставил наружу свой черный зонт, над которым потешалась Роузи, когда увидела его с ним; в свою очередь, он считал забавным, что никто в этих местах не ходит с зонтиком, так и шпарят под дождем с непокрытой головой, геройствуют, что ли.

— Ну давай.

— Я недолго.

Зонт раскрылся с хлопком.

— Автоматика, — сказал Пирс.

Провожая его взглядом, она видела, как он перешагнул через низенькую калитку и пошел по дорожке, огибая лужи, неуклюжий, долговязый. Его городской плащ выглядел серым и помятым.

Она могла заполучить его вчера, на атласных простынях Феллоуза Крафта, только он тогда казался слишком ошеломленным, чтобы включиться в ситуацию. И Роузи не стала торопить события.

Она хорошенько осмотрела дорогу, по крайней мере попыталась это сделать, и не очень изящно, по широкой дуге развернула фургон. Пока, Пирс.

Получилось так, что, когда она стояла с ним в темной спальне, она в какой-то момент поняла, что сама забыла, зачем это делают: соблазняют, лезут к людям в штаны.. Просто забыла, из головы вылетело, и все. Вот она и передумала Конечно, она могла бы заполучить его. При мысли об этом она почувствовала вдруг не тепло, а необъяснимый холод, словно она повернула не тот кран в ванной.

Дом, в котором они жили с Майком, располагался на другом конце широко раскинувшегося городка под названием Каменебойн, в новостройках: ряд широких, расчищенных от леса и продуваемых всеми ветрами террас, уставленных домами в два с половиной этажа, совершенно одинаковыми, вот разве что одни были зеркальным отражением других, что у одного слева, у другого справа, а другие для разнообразия повернуты задом наперед. От этого все они, вместе с лужайками, обсаженными жизнерадостными молодыми березками, казались Роузи до странного неуместными. Как будто каждый строился сам по себе и понятия не имел, что за дома будут стоять вокруг. Улицы, разделявшие их, назывались Еловая, Багряничная и Падубная, а весь райончик именовался — вероятно, по имени стоявшей тут раньше деревни — Лабрадор.

Она подъезжала к дому медленно, готовая повернуть обратно, если там окажется хоть одна машина. Но машин не было. У Роузи вошло в привычку (и привычки этой она стыдилась) забираться в дом, когда Майка там не было, чтобы отыскать вещи, которые понадобились ей или Сэм, такие, из-за которых она не хотела вступать с Майком в переговоры. Поначалу она была уверена, что прекрасно без них обойдется, но шли месяцы и вдруг оказывалось нужным то одно, то другое, и она вдруг так ясно представляла себе, где эта вещь лежит дома в Каменебойне, а следом она отправлялась на вылазку, чтобы эту вещь стащить.

Конечно, это нельзя назвать кражей со взломом. Она просто поднималась в дом по лестнице через гараж — эта дверь никогда не запиралась.

Она понятия не имела, замечал ли Майк эти кражи. Жалоб он не предъявлял.

Припарковавшись на Багряничной, она вытащила из кармана коротенький список. На сердце была тяжесть, свинцовый холод весь день; и всю весну так.

Девять месяцев она обходилась без зеркальца заднего обзора, но пришло время проходить техосмотр, а без зеркальца вряд ли это получится. Ее «пеликановское» чертежное перо словно воочию лежало перед ней на подоконнике лоджии, за телевизором; прошлым летом по вечерам она писала им письма.

Она положила список обратно в карман. Книжка о семье мышат, отправившихся путешествовать на воздушном шаре; далеко не сразу она поняла, что это за «мысы на сале», о которых толкует Сэм, пока наконец не вспомнила давно просроченную и считавшуюся потерянной библиотечную книгу.

Поразительно, как долго Сэм ее помнит. Все из-за завтрашнего весеннего праздника воздушных шаров в Верхотуре; и нелепое обещание, которое дал дочери Майк; он в последнее время готов наобещать ей с три короба. «Полет на сале». В любом случае книжку надо забрать. Надо.

Противозачаточные таблетки, трехмесячный курс, последний раз она пила их еще здесь, за день до того, как ушла от Майка и из этого дома; они были в маленьком шкафчике возле туалета, и там же еще лежал запас детской присыпки, двенадцать пачек бумажных салфеток, которые Майк упер из «Чащи», ароматическая смесь для ванны из парфюмерного магазина в Откосе.

Она была уверена, что все так и лежит.

Майк относился к жилью как белка или как пещерный человек, в общем, существо, не способное представить себе, что окружающие условия можно как-то поменять, чтобы приспособить их под себя. С прошедшего лета ничего не изменилось во время прошлой вылазки ее старая ночнушка все еще висела на дверце в шкафу. И таблетки тоже будут на месте. Роузи прервала курс в тот месяц, когда съехала отсюда, а теперь вот подумала, что неплохо бы опять начать их принимать, а эти маленькие розовые крупинки чертовски дорогие, ведь ей еще придется идти за рецептом, если она не найдет эти, уже выписанные; стоя в сыром и пахнущем цементом гараже, она уже не могла вспомнить, зачем они вдруг ей понадобились.