Эгипет

В эти образы он низвел духов, говоривших голосами, и никто не мог пройти в ворота этого Города без их дозволения. Он посадил там деревья, а в середине росло огромное дерево, приносившее плод всякого порождения.

На вершине замка он велел возвести башню в тридцать локтей высотой, на верхушке которой приказал поместить маяк, цвет которого менялся каждый день, пока в седьмой день не возвращался к первому цвету, и этими цветами освещался Город. Около Города было изобилие вод, в которых водились разные рыбы. По окружности Города он разместил высеченные образы и расположил их так, что через их добродетели жители сделались добродетельны и удалялись от всякого зла и порока.

Имя Города было Адоцентин.

Имя города было Адоцентин.

Пирс отпихнул кресло на колесиках, в котором сидел, и с листом в руке (Адоцентин!) бросился вон из комнаты. Потом вернулся и положил его обратно. Опять вышел, заблудился в закоулках маленького домика, забрел во вторую гостиную, сообщавшуюся с первой, и грешным делом подумал, что ему просто примерещился тот застекленный книжный шкаф с ключом и содержимым, потому что нигде не мог его найти; наконец разобрался, зашел в первую гостиную, открыл шкаф и взял из него пластиковый конверт с пометкой PICATRIX.

Сердце непонятно почему бешено стучало. Но толстые листы вощеной бумаги, которые он вынул, были исписаны сверху донизу от руки убористым черным почерком, непонятным ему, то ли краткая монашеская латынь, то ли шифр.

Он снова запер рукопись и двинулся через весь дом к лестнице в прихожей, зовя Роузи.

— Я здесь, наверху!

— Я тут кое-что нашел, — проговорил он, взбираясь по ступенькам. — Ты где, Роузи?

Поднявшись по лестнице, надо было пройти до конца по коридору, стены которого украшали гравюры в рамочках: люди, места и вещи, так много всего, что бесцветная бумага за ними почти не видна. Он зашел в спальню.

Она стояла спиной к нему в душной полутьме, из-за закрытых штор казалось, что в комнате, чьей-то спальне, наступила ночь. Пирс вдруг ощутил себя запутавшимся в тенетах какого-то жуткого каламбура, непонятки, ребуса, палиндрома. Роузи обернулась; свет, который царил в комнате, исходил от ее глаз.

— Атласные простыни, — сказала она, махнув бутылкой в сторону большой кровати. — Убедись сам.

Глава шестая

— Это роман, — сказал Пирс Бони Расмуссену. — Вероятно, незаконченный. Там в конце сплошь какие-то заметки и наброски ненаписанных сцен.

— Вы до конца его прочли?

Дождливый день за окнами библиотеки сверкал серебром, омытая свежая зелень тоже блестела и переливалась разными оттенками, и от того казалось, что здесь наступили сумерки, а Бони, сидевшего за своим письменным столом, было труд но разглядеть.

— Нет, — сказал Пирс. — Я было начал, но… мы не хотели ничего трогать, — так, словно речь шла о месте преступления. — Так что я вчера читал, пока не стемнело.

Бони промолчал.

— Роузи уверена, что это не просто наброски одной из уже опубликованных книг. Что-то совсем новое.

Бони и на это ничего не ответил.

— Это такая… — начал Пирс и остановился; он не был уверен, что надо делать то заявление, то признание, которое он собирался сделать, когда Бони привел его сюда, в эту комнату, но потом он все-таки сказал: — Это такая странная и удивительная находка — и совершенно невероятное совпадение…

Он вдруг сам замолчал, так они и сидели молча, словно завороженные, слушая стук и шорох дождевых капель на улице; о чем думал Бони, Пирс не представлял себе, а его собственные мысли были поглощены тем чудом, которое с ним приключилось.

Адоцентин.

— Я сам пишу книгу, — сказал он после длительной паузы.

— Роузи мне сказала.

— Что удивительно, — продолжал Пирс, — события и герои этой книги — те же события и люди, изучением которых я занимался, о которых много думал, но совсем в другом ключе. Например, английский математик доктор Джон Ди. Джордано Бруно.

— Он писал о них и раньше.

— Ну да. Но немного не так.

— А именно?

Пирс положил ногу на ногу и обхватил колени сцепленными пальцами.

— Книга начинается с того, что Джон Ди беседует с ангелами. Да, действительно, Ди оставил подробный отчет о предполагаемых сеансах, проводившихся вместе с человеком по имени Толбот, или Келли, который уверял, что видит ангелов в хрустальном шаре — или что там у них было. Ладно. Но в этой книге Крафта он на самом Деле видит их и беседует с ними.

Бони сидел все так же неподвижно, но Пирс почувствовал, что он слушает с растущим вниманием и интересом.

— Затем идет глава о Бруно, — сказал Пирс. — По-моему, с деталями биографии и описанием эпохи все нормально, но основания всего происходящего с ним — не те, о которых мы обычно говорим.

— Не те?

— Ну и что это за основания?

— Это как если бы… — заговорил Пирс. — В этой книге все так, словно на самом деле существуют не физические законы, а ангелы, словно волшебство действенно и помогает выигрывать сражения; и молитвы — тоже. И магия.

— Магия, — повторил Бони.

— В этой книге есть Гластонбери, — сказал Пирс. — И Грааль. Вообще книга, наверное, о Граале, как-то запрятанном в истории.

Пролистав дальше с таким же опасливым, но жадным любопытством, какое он чувствовал бы, заглядывая в собственное будущее, он заметил промелькнувшее имя Кеплера, и Браге, он увидел королей, пап и императоров, знаменитые сражения, замки, порты и договоры, но заметил он и Город Солнца, и братство Розы; Красного Человека и Зеленого Льва, ангела Мадими, «смерть поцелуя», Голема, жезл из железного дерева, двенадцать капель чистого золота на дне кратера.

— А ваша книга, — спросил Бони, — Она тоже об этом?

— Не совсем. Это вымысел. А моя нет.

— Но рассказывает о том же самом. О том же периоде.

— Да. А может, не такая уж и большая между ними разница; н-да, разница-то, вероятнее всего, совсем незначительная. Но замысел книги Крафта — как крепкое неразбавленное вино: никаких этих ваших утонченных оговорок, всяких не-кажется-ли-вам-что, никаких есть-вероятность, ни мы-склонны-полагать. Ничего подобного. Один только невероятно яркий игрушечный театр неисторичности.

— Может быть, вы заметили, — медленно сказал Бони, — не было ли в этой книге чего-нибудь про эликсир. Это не то чтобы лекарство, но…

— Я примерно представляю, о чем речь, — сказал Пирс.

— Там есть что-нибудь подобное?

Пирс покачал головой:

— Не встречал.

Бони поднялся из-за стола и, опираясь костяшками пальцев о край столешницы, подошел к окну и стал смотреть на улицу.

— Сэнди много знал, — сказал он. — Он все время иронизировал, невозможно было понять, когда он говорит серьезно. Но знал он так много, и было ощущение, что за каждой его шуткой скрывается ему одному ведомое знание. Вот только секретов своих он не раскрывал. Впрочем, нет, кое-что он говорил.

И довольно часто: а что, говорил он, если когда-то мир был другим, не таким, как сейчас. В смысле, весь мир вообще, мне трудно подобрать нужное слово; что, если он в принципе был устроен не так, как сейчас?

Пирс сдерживал дыхание, чтобы расслышать его слабый старческий голос.

— И что, если, — продолжал Бони, — где-нибудь в этом нашем новом мире остались маленькие частички того ушедшего мира, кусочки, сохранившие хотя бы часть той силы, которой они обладали тогда, когда все на свете было по-другому? Скажем, какой-нибудь драгоценный камень. Эликсир.

Он повернулся и посмотрел на Пирса с улыбкой. Сказочное чудовище — так называла его Роузи.

— Это было бы уже кое-что, говаривал он. Окажись это правдой. Это было бы кое-что.

— Такие вещи есть, — сказал Пирс. — Рога единорогов. Магические камни. Мумифицированные русалки.

— Сэнди говорил: они не пережили перемен. Но может, хоть где-нибудь хоть что-то осталось. Спрятано, понимаете; или не спрятано, просто никто его не замечает — на самом видном месте.