Обручев

В маленьком кабинете, где принимались зачеты и экзамены, царила атмосфера внешне спокойная, но полная большого внутреннего напряжения. Отвечали обычно вполголоса, а Владимир Афанасьевич слушал, слегка прикрыв глаза веками и окутываясь дымом благовонного «капитанского» трубочного табака. Дополнительные к билету вопросы задавались им далеко не всегда, только в случае каких-либо сомнений. Вопрос задавался спокойно и лаконично. Наиболее ценным был точный, но очень краткий ответ.

Своеобразно проходили экзамены по курсу полевой геологии. Входящий в кабинет получал от Владимира Афанасьевича рукописный, им самим приготовленный и раскрашенный экземпляр геологической карты. Требовалось сделать к ней один или два разреза по заданным линиям. Экзаменовались сразу три студента. Двое корпели над картами. Третий предъявлял свои разрезы. Как правило, если все было благополучно, то экзамен шел в полном молчании. Слышно было только дыхание, скрип пера Владимира Афанасьевича, делавшего отметки в зачетной книжке, и хлюпание никотиновой жижи в мундштуке его трубки. Вся процедура напоминала церемонию древнего религиозного обряда».

Владимир Афанасьевич придавал большое значение студенческой практике. Павловский вспоминает:

«Мы должны были проходить длительные многомесячные летние практики с первого же курса и ехали по своему выбору в любую доступную часть Советской России, на окраинах которой еще горело пламя ожесточенной войны с белогвардейцами и интервентами. Благодаря такой постановке дел в 1920 году я в составе группы студентов работал откатчиком, забойщиком, запальщиком в шахтах и карьерах Черемховского каменноугольного бассейна, ознакомился с его геологией, впервые увидел Байкал и Слюдянское месторождение флогопита».

О лекциях Обручева вспоминает и другой его ученик — горный инженер Селиховкин:

«Отчетливо вспоминается аудитория академии зимой 1921—1922 годов. Вдоль кафедры ходит профессор Обручев в теплом пальто и шапке. В аудитории холодно, как на улице. Лекция по геологии рудных месторождений. На экране сменяются разрезы, графики, формулы.

Аудитория — напряженное внимание. Заледеневшие пальцы едва держат карандаш, но неустанно записывают. Тихо. Очень холодно. В желудке пусто.

Вот профессор Обручев — теперь уже академик. Молодые, совсем юные глаза его как-то гармонируют с седой бородой и седой головой. Какая тишина на лекциях, как внимательно схватывается каждое слово человека, за свою жизнь отнявшего у старушки Земли не одну ревниво скрываемую тайну!

Мне Владимир Афанасьевич особенно дорог. Никто так много не дал для геологии золота, как он. В своей последующей практической работе я не раз прибегал к его трудам, не раз пользовался его советами. Весьма солидная часть тех многих десятков тысяч килограммов золота, которые добыты или найдены при моем участии, может и должна быть отнесена за счет замечательного теоретического прогноза Владимира Афанасьевича».

Трудное время, вспоминаемое В. В. Селиховкиным, миновало. Жизнь налаживалась. Владимир Афанасьевич получил хорошую трехкомнатную квартиру в здании Горной академии в начале Большой Калужской улицы. Туда переехали он с Елизаветой Исаакиевной, Митя и Надежда Ивановна. Квартира в Калошином переулке стала коммунальной, там поселились чужие люди. В ней остались Владимир к Сергей.

В тысяча девятьсот двадцать первом году Обручев был избран членом-корреспондентом Российской академии наук. И за этим почетным избранием последовали многие другие: Владимир Афанасьевич стал почетным членом Гамбургского географического общества, членом-корреспондентом Китайского геологического общества, в 1925 году получил вторично премию имени Чихачева от Парижской академии наук за работы по геологии Азии.

В эти годы он выпустил третью часть «Геологического обзора золотоносных районов Сибири», свой курс «Рудные месторождения» в двух частях, научно-фантастические романы «Плутония» и «Земля Санникова». Он опубликовал курс «Полевой геологии» и большой труд «Геология Сибири» на немецком языке. За эту работу .Обручев получил премию имени Ленина. Награда, связанная с именем Владимира Ильича, была ему особенно дорога.

Обручев с огромным интересом и уважением относился к деятельности Ленина. Его радовали высказывания Владимира Ильича о роли естественных наук в строительстве социализма и взятый Лениным курс на развитие производительных сил страны. Он считал, что труд Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» имеет большое значение в научном творчестве всякого прогрессивного естествоиспытателя, будь он химиком, физиком, биологом или геологом. Владимир Афанасьевич следил за распоряжениями Ленина относительно Курской магнитной аномалии, изучения нефтяных залежей и месторождений горючих сланцев. Он знал со слов академика Губкина, что широкое промышленное освоение Урало-Эмбинского нефтеносного района было начато по инициативе Ленина.

Это внимание вождя народов к развитию естественных производительных сил страны, а следовательно, и к его науке — геологии — очень ободряло Обручева. Забота Ленина об ученых, создание специальной комиссии по улучшению их быта в трудные двадцатые годы трогали Владимира Афанасьевича, как и других советских научных деятелей.

Кончина Владимира Ильича была в жизни Обручева событием большим и скорбным. Он навсегда сохранил в памяти туманно-морозные январские дни, длинную извивающуюся очередь к Дому союзов, огромный мертвый лоб Ленина и слезы множества людей, пришедших проститься с вождем...

Нет, Владимир Афанасьевич не ошибался, когда говорил, что жизнь только начинается, хотя и встретил революцию пятидесятипятилетним человеком.

Как ученый, писатель, общественный деятель он только теперь работал так, как ему хотелось, и сознавал, что ни одна плодотворная мысль, ни одно его начинание не будет встречено равнодушно и казенно. Все — от скромного первокурсника до маститого академика — хотели работать для своей республики много, честно, плодотворно. Великое время, когда людскими поступками движут великие идеи!

Это празднично-деловое настроение подчас омрачалось. Он не мог уже, как в молодости, уходить в любимую природу, путешествовать... Теперь он планировал путешествия других, как старший геолог Геологического комитета, как член ученого совета Института прикладной минералогии и металлургии- Молодые работники теперь ездили по стране, вели разведки, изучали месторождения, а он проверял результаты их поездок. Вся геологическая служба страны, все успехи горной промышленности были ему известны. А в новых советских учреждениях, ведавших золотодобычей, — «Лензолото» и «Алданзолото» — он возглавлял разведочные отделы.

Самому Обручеву в эти годы приходилось довольствоваться поездками в полюбившийся ему Крым. Ездил он и в Кисловодск для лечения и доставлял немало беспокойства своим врачам, делая далекие экскурсии в горы.

В 1926 году удалось побывать во Владикавказе для осмотра Садонского рудника, месторождения цинка и свинца. С прежней неутомимостью ходил он по штольням и забоям и открыл продолжение рудной жилы, раньше не обнаруженное, хотя другие геологи считали этот рудник неперспективным.

Когда в Ташкенте собирался Всесоюзный геологический съезд в 1928 году, Владимир Афанасьевич, ни минуты не раздумывая, решил в нем участвовать. Тут он особенно почувствовал любовь и всеобщее уважение к себе. Участники съезда сердечно приветствовали популярнейшего геолога страны и единодушно избрали его председателем. Он работал в номере гостиницы над докладом о китайском лёссе, когда ему сообщили об этом избрании. Пришлось отложить подготовку доклада и приступить к руководству собранием.

Доклад Обручева о китайском лёссе слушали с огромным вниманием. А после съезда вместе с экскурсией геологов Владимир Афанасьевич ездил на места скопления лёсса, проехал всю Туркмению и увидел Каракумы через сорок лет после своего путешествия по этим краям.

Во время этой экскурсии снова вспыхнул старый спор о лёссе. Одни геологи, стоявшие за почвенное происхождение лёсса, уверяли, что он может образоваться из любого мелкозема в связи с химическими и биологическими процессами, происходящими в почве и зависящими от климата. Те же, кто, как и сам Владимир Афанасьевич, защищал эоловую теорию, считали, что лёсс — образование пылевое. Пыль приносится из пустынь в степь ветрами и, постепенно накапливаясь там под влиянием тех же химических и биологических факторов, превращается в лёсс.