Страница 248 из 257
Животные. Что означает это слово? Для него — существ с четырьмя ногами. Львов, тигров, коров, свиней, лошадей, кошек, собак. Животных.
— Нет, нет и нет, — бормотал он. — Отродясь не слышал большей глупости.
Но он все равно думал об этом. И посматривал на встречных кошек. По соседству жило много кошек. Они устраивали свары при луне, мерзко орали в ночной темноте, когда людям хочется спать. Он вдруг вспомнил, как лежал без сна, проклиная их на чем свет стоит, отмечая, как жалобно они мяукают, как невероятно похоже на грудных младенцев, обезумевших грудных младенцев, брошенных в переулке.
Он заглянул в ближайший переулок.
Словно электрический разряд прошел через тело, вызывая онемение.
Он еще никогда не видел столько кошек разом. Создавалось впечатление, что у них тут собрание. Они сидели на задних лапах, и ни одна не издавала ни звука. Но благодаря своему воображению мистер Риггс почти физически ощущал, как поток злобных мыслей передается от одной усатой головы к другой усатой голове.
— Нет, — отрезал он. — Это просто мое воображение.
Он повернулся и быстро дошел до угла, стараясь забыть, как одна кошка обернулась и посмотрела ему прямо в глаза… ухмыляясь. Другого слова он не мог подобрать. Это была настоящая ухмылка.
Мистер Риггс остановился и сжал кулаки.
— Быть того не может, — произнес он вслух. — Просто не может быть.
На углу мистер Риггс увидел конного полицейского, который проезжал мимо. Мистер Риггс уставился на лошадь. Он ощущал себя полным идиотом, однако какой-то внутренний голос приказывал смотреть.
Он едва не отпрянул назад, когда лошадь повернула голову и их взгляды встретились.
Человек имеет о некоторых вещах устоявшееся мнение. Например, он привык считать, что у всех лошадей добрые и ясные глаза.
Лошадь одарила мистера Риггса самым что ни на есть ледяным взглядом. И вдруг у него в голове сформулировались слова. Они явились словно ниоткуда. Хотя что значит — ниоткуда? Несомненно, он это подумал сам. Вернее, слова пришли из подсознания. Или же… Нет, нет, это невозможно!
Однако они пришли, ничто не могло их удержать.
«Молчи. Тебе не полагается знать. Ты каким-то образом проведал, но единственное, что тебе остается, — молчать. Ты не сможешь, ты не станешь рассказывать об этом никому».
Мистер Риггс так и стоял с открытым ртом и глядел на лошадь, пока она не скрылась за углом. Он помотал головой и осмотрелся, пристыженный. Проходящая мимо парочка с любопытством взирала на него. Он опустил глаза и заторопился к табачной лавке.
Медленно бредя домой, выпуская колечки сигарного дыма, мистер Риггс вдруг понял с грустью, что человек может прожить всю жизнь, но так ни разу и не задействовать свой мозг в полную силу. Хуже того, он может прожить жизнь и не заподозрить, что его разум так и не вышел из тесной клетки, в которую его поместила природа.
Он думал о словах Риты, о страхах Уилла, о том, как выл и ворчал Простофиля.
Если все это сложить? Неужели и вправду животные тайком готовят переворот, коварно дожидаясь того момента, когда человек утратит способность понимать, что он может быть свергнут?
Если согласиться с этим — разумеется, только ради поддержания дискуссии, — возникает вопрос: что лично ты способен предпринять? Правда ли, что ты не можешь поделиться своей догадкой с другими? Что какое-нибудь неведомое наказание подстережет тебя в ночи, если заговоришь об этом вслух?
Кругом воровато шныряли кошки. Да, за всем этим что-то кроется, мистер Риггс теперь был уверен. Он как будто ощущал исходящую от животных злобу.
Похоже, они знали, что мистер Риггс раскрыл их жуткую тайну. Провожали его взглядами и беззвучно двигались вслед на мягких лапах, перебегая от укрытия к укрытию, прячась за живыми изгородями, скользя вдоль стен, подкрадываясь…
Преследуя!
Он кинулся бежать, уже не пытаясь анализировать свой страх. Страх был слишком силен. Он сочился из всех его пор, пронизывал каждый дрожащий дюйм организма, ледяными струями тек по венам и артериям.
Он распахнул дверь подъезда и с грохотом закрыл за собой. Взбежал по лестнице, заскочил в квартиру. Привалился к двери, тяжело, сипло дыша. Услышал звон посуды в кухне.
А потом стало еще хуже, гораздо хуже. Он ощутил на себе чей-то взгляд, волны чужих жестоких мыслей сжимали его разум.
«Давай, рассказывай, — звенели мысли, раздирая материю мозга. — Некоторые, может, и поверят. Но большинство — нет. Расскажи, и тебя поднимут на смех».
Он повернулся.
На коврике сидел Простофиля: розовый язык висит, уши торчком, глаза недобро сверкают.
Мистер Риггс попятился к двери, его сердце превратилось в кулак, бешено колотящий в грудную клетку.
— Рита! — закричал он, — Кто выпустил собаку из ванной?
Он с трудом поверил, что это его собственный голос, такой дрожащий и слабый.
Жена быстро вышла из кухни, вытирая руки о фартук. Когда она увидела мистера Риггса, жмущегося к двери, его глаза, круглые от страха, она лишилась дара речи.
Дрожь прошла по телу мистера Риггса, и он ринулся вперед. Подхватил Простофилю на руки, открыл дверь и вышвырнул его за порог. Простофиля взвизгнул, проехав по сверкающему полу лестничной площадки. Дверь захлопнулась, и мистер Риггс привалился к ней спиной.
Жена смотрела на него, не находя слов. Они услышали, как Уилл выскочил из своей комнаты.
— Простофиля! — выкрикнул мальчик, вбегая в гостиную. — Где Простофиля? Где?
Вместо ответа раздалось настойчивое царапанье с другой стороны двери, жалобная просьба впустить.
Уилл негодующе смотрел на отца. Тот молчал, его глаза бегали.
Простофиля на площадке завыл, тонкий голосок разнесся по воздуху, словно жалоба мятущегося призрака.
И тут мистер Риггс нашел слова. Они слетали с его губ, робкие и в то же время дерзкие.
— Ты сюда не войдешь, — сказал он собаке. — Не войдешь!
Щенок
Когда закат расстилал по небу золотисто-розовое одеяло, Сара Нильсен вышла из трамвая и зашагала вдоль квартала к дому сестры. Она бросила взгляд на наручные часы. Уже седьмой, Дэйви переживает, крутится у калитки, нетерпеливо глядя на проспект. Она прибавила шагу.
Ее взгляд упал на сверток, зажатый под мышкой, и тонкие губы растянулись в улыбке. Это для Дэвида, хотя день рождения — у нее. Иначе он может расплакаться, глядя, как она распаковывает подарки, которые ему не принадлежат. Эвелин не уставала твердить, что мальчик слишком избалован. «Он — все, что у меня есть». Так всегда отвечала ей Сара.
Она поднялась на цыпочки, пытаясь увидеть его, но пышная листва отбрасывала слишком густую тень. Сара поспешила дальше, лицо горело от влажного зноя, пряди белокурых волос липли к потным вискам.
Вон он, с кожей почти такой же светлой, как его волосы, хоть и играет все лето на палящем солнце вместе с двумя кузенами. Он увидел Сару и замахал. Она махнула в ответ, а Дэйви уже кинулся к калитке, улыбаясь.
Сара наклонилась и подхватила его. Тонкие ручки обвили ее шею. Сверток и сумочка выскользнули и упали на дорожку.
— Я так тебя ждал, — сказал он, тяжело дыша. — Долго-долго.
— Сладкий мой.
Она крепко обняла мальчика и поцеловала в горячую щеку.
— Приходится работать допоздна, — сказала она. — Ты скучал по мамочке?
— Да! — сказал он, потянувшись за свертком. — Это для меня?
Жара окутала ее облаком, стоило только распрямиться. Сара погладила Дэйви по голове и заморгала, когда все поплыло перед глазами.
— Потерпи, увидишь, — улыбнулась она и подняла сверток. — Подай мамочке сумку, милый.
Он протянул сумку и взял мать за руку. Они вместе двинулись к дому.
— Смотри, мам. — Он показал левую руку.
— Милый, что случилось? — с тревогой спросила она, останавливаясь.
Слабый интерес, отражавшийся на лице, сменился беспокойством. Дэйви прочел в ее глазах привычный сигнал. Шесть лет материнского воспитания заставили его скривиться.