Страница 247 из 257
— А вот он кормил.
— Очень плохо! — взорвался мистер Риггс. — Очень! Если все начнут кормить муравьев вместо того, чтобы на них наступать, представляешь, какой ад нас ждет? В муравьях по самые подмышки!
— Ничего подобного, — сказала его жена.
— Ладно, лично я не перестану есть мясо только потому, что тебе… тебе это не нравится, — завершил спор мистер Риггс.
Миссис Риггс встала и провела руками по юбке, расправляя складки.
— Очень хорошо, — сказала она, — Но мне это не нравится. Во всем этом есть что-то такое, что мне не нравится.
— Я есть хочу, — сказал мистер Риггс проникновенно, — когда мы будем ужинать?
За ужином события получили новое развитие. В результате которого мистер Риггс по-настоящему вник в суть дела.
Он уселся за стол. Напротив него сидел сын, с вымытым в первый раз за последние семь часов лицом, причем волосы были приглажены с помощью большого количества воды, часть которой бежала ручейками из-за ушей на шею.
А в душной кухне миссис Риггс вынула из духовки толстый кусок коричневого сочного мяса и понесла его в столовую. Исходящий от мяса ароматный пар впервые в жизни вызывал у нее отвращение.
Ее пронзила кошмарная мысль, что она несет кусок жареного Простофили. От такого предположения что-то дернулось у нее в животе. Какая-то рука материализовалась там, в темных глубинах, и принялась сжимать внутренности ледяными пальцами. Она поняла еще раньше, чем села за стол, что не сможет проглотить ни кусочка мяса. Она казалась себе настоящим каннибалом.
— Ага, — сказал мистер Риггс, — бифштекс.
Он потер руки. Поточил нож об вилку. Он начал резать мясо, и кто-то ахнул.
Мистер Риггс поднял голову, всматриваясь пристальным инквизиторским взглядом.
Его сыну было очень, очень больно. Лицо кривилось, глаза поблекли от страха. Он смотрел на мясо.
И в этот миг произошло что-то такое, отчего у мистера Риггса кожа на голове покрылась мурашками и невидимый кубик льда съехал вдоль позвоночника.
Простофиля, сидевший у противоположной стены, заворчал, не на блоху, а на что-то нематериальное. Он просто заворчал. Но в этом ворчании угадывалась страстность сверкающего красными глазами волка, который подступает к своей умирающей добыче.
— Да что же здесь происходит? — спросил мистер Риггс, ни к кому в особенности не обращаясь, но желая успокоиться, хотя бы с помощью слов.
— Я не хочу есть. — Уилл соскользнул со стула.
Мать посмотрела на него, затем на мясо. Ей хотелось сказать то же самое.
— Сядь на место, молодой человек! — отрезал мистер Риггс, гнев прорвался, милосердно затопляя его страхи.
— Пожалуйста, па, — сказал Уилл. — Пожалуйста, я не хочу есть.
— Ты будешь есть!!! — заорал мистер Риггс.
Потому что теперь он ощущал ее.
Холодную, лишающую сил тревогу, которая заползала в его нервную систему, словно извивающаяся змея. Противоречащий всякому здравому смыслу ужас поднимался от давно умерших воспоминаний, от бесформенных страхов прошлого и сулил необъяснимую беду.
Простофиля завыл. Так воет в клетке дикий зверь, когда тоскует о свободе и мести.
— Заткните этого пса! — прорычал мистер Риггс.
Он бросил нож и вилку на стол, подошел к Простофиле и схватил за шкирку жесткими пальцами.
Он швырнул Простофилю в ванную комнату и захлопнул за ним дверь. И только вернувшись за стол, почувствовал боль, посмотрел и увидел на руке следы зубов, из которых сочилась кровь.
Лишь громадным усилием воли мистер Риггс сдержался в этот момент. Жил себе человек день за днем и никогда раньше не видел ничего подобного. За многие годы он пришел к сознательному или бессознательному заключению, что в жизни нет ничего странного, не бывает неожиданных крутых поворотов и нечего бояться.
А потом произошло вот такое. Человек совершенно не готов справляться с подобными сложностями. Он согнулся, почти сломался. Лишь гордость и запас давно не пригождавшейся силы духа помогли справиться с приступом ужаса и благополучно вернуться на безопасную почву.
Мистер Риггс сел, сжав рот, и отрезал изрядный кусок мяса. Плюхнул его на тарелку Уилла.
— Нет, папа! — рыдал сын. — Пожалуйста!
— Ты это съешь, — сказал отец тихо, невероятным усилием сдерживая крик.
— Дорогой, если он не хочет… — начала миссис Риггс.
— Ешь, — велел мистер Риггс.
— Не буду, не буду!
И тут все услышали новый вой, приглушенный, но точно такой же зловещий, как и в первый раз.
Мистер Риггс перегнулся через стол и дал сыну пощечину. У него была тяжелая рука, и на красной щеке Уилла остаюсь белое пятно. На глаза мальчика навернулись слезы, рот растянулся в истерическом всхлипе.
— Иди к себе в комнату! — приказал мистер Риггс. — И не надейся, что сегодня получишь другую еду.
Уилл посмотрел на мать, горло его дрогнуло. Она сжала побелевшие губы, стараясь утешить его взглядом.
— Делай, как велит отец, — сказала она.
Медленно, бросая через плечо умоляющие взгляды, сотрясаясь от рыданий, Уилл пересек комнату. Его неровные шаги отдавались у родителей в ушах, когда он вышел в коридор. Дверь захлопнулась.
— Тебе обязательно было его лупить? — спросила миссис Риггс, и в голосе звучали страх и осуждение.
Мистер Риггс, не сумев подобрать нужные слова, сделал то, что обычно делают мужчины в подобной ситуации.
— Я даже есть теперь не могу, — проворчал он и резко встал.
Стул с грохотом упал у него за спиной. Мистер Риггс не стал поднимать. Прошел в гостиную и остановился перед окном, наблюдая, как небо медленно темнеет.
И он сказал чистую правду. Его желудок сжался в такой тугой узел от беспричинного страха, что он даже думать не мог о еде. Грудь вздымалась от каждого вдоха, что-то застряло в горле, и никак не удавалось проглотить. Ему даже показалось, что это его собственное сердце.
Откуда взялось это жуткое чувство? — недоумевал он. И почему оно подавило все остальные, даже голод?
Человек имеет полное право на вечерний отдых после напряженного рабочего дня, имеет право на хорошо прожаренный бифштекс, на приятный разговор за столом. И вот вам пожалуйста. Какое-то дурацкое помрачение рассудка нашло на всех. Крик в мясной лавке привел к этому… этому безумию. Хуже того… привел их в тупик. Какой отсюда, ради всего святого, может быть выход?
Мистер Риггс решил пройтись до табачного магазина и купить сигару. Он надел шляпу и зашел в столовую.
Жена все еще сидела там, глядя на стол, тыча в белую скатерть кончиком ножа. Кажется, она была совершенно подавлена.
— Я выйду, — сказал он.
Миссис Риггс кивнула так, что ему стало ясно — пропустила его слова мимо ушей.
— Знаешь, о чем я думаю? — спросила она.
— О чем?
— Помнишь, я сказала, животные должны ненавидеть нас за то, что мы делаем с ними?
Он поморщился. Подобные разговоры не доставляли ему удовольствия. Они слишком расплывчатые, вызывают невнятные страхи, ведут к нелепым выводам.
— Может, они совсем разозлились на нас, — продолжала она. — Может, они что-нибудь затевают. Может быть… Простофиля их вожак.
У мистера Риггса отпала челюсть. Невыразимое изумление смешалось со страхом за жену. Неужели она сходит с ума?
— Ради бога! — воскликнул он, стараясь отодвинуть от себя проблему, словно кучу палых листьев. — О чем ты вообще говоришь? Ладно, я пошел.
У двери он обернулся.
— И не давай Уиллу никакой еды, — сказал он, ощетиниваясь в воинственном стремлении к справедливости. — Я научу его слушаться.
Он пошел вниз по лестнице, стараясь думать о бейсбольном счете, о результатах скачек, о кинозвездах — о чем угодно.
Но ничего не получалось. Жена произнесла эти слова. Они теперь громыхали у него в мозгу, никак не желая уняться.
Он изо всех сил пытался отшвырнуть их, заставить их пристыженно отступить.
Но они не уходили, они кидались ему в лицо. И если поверить в эти слова хотя бы на мгновение, они сбросят целый мир в неведомую бездну. Они все исказят, покажут, словно в кривом зеркале. Все на свете потеряет смысл, если они… правдивы.