Страница 28 из 81
Придя к такому выводу, Комек почувствовал, как всё его существо пронизал ужас.
— Хаджат! Хаджат! — завопил он, вскакивая с кресла.
Хаджат в это время мыла на кухне посуду. Услышав отчаянный крик, она разбила тарелку. Опрометью бросилась ка зов. Из-за пустяка муж не станет так орать, значит, произошло нечто из ряда вон…
— Что?! Что случилось?!
Комек молчал.
— Умер кто?
— Нет…
— Война?
— Нет…
— Тогда что же? Да говори ты, аллаха ради! Чего кричал?
— Э-э… вот… у меня… значит… э-э…
— Ох, да не мямли! В чём дело, наконец?
Но решительно язык не повиновался Комеку!
Хаджат увидела, что муж держит в руке газету. Выхватила её, поспешно просмотрела, но ничего особенного не обнаружила.
— Вот тут прочти… — Комек дрожащим пальцем ткнул в злополучную заметку.
Хаджат прочла.
— Та-ак. Что это за племянник?
— Откуда мне знать? — заскулил Комек. — Сам ничего не понимаю!
— Ну, вот что, дорогой. Давай начистоту. Выкладывай всё, ничего от меня не скрывай. Тебе же лучше будет.
— Хаджат, душенька моя, клянусь, я сам только что о нём узнал!
— Ты о нём узнал сегодня — завтра он узнает о тебе. И никуда от племянничка не деться!
Сражённый очевидной и беспощадной правотой этих слов, Комек рухнул в своё любимое кресло и жалобно прошептал:
— Что же теперь делать?
Жена, не отвечая, каким-то странным, чужим и цепким взглядом уставилась ему в лицо. Потом жирным от мытья посуды пальцем потрогала маленькую коричневую родинку на носу.
Когда-то эта родинка её пленила. И до самого последнего времени она считала, что тёмная точечка на матовой коже украшает лицо мужа. Но сейчас родинка показалась ей отвратительной. Вроде бородавки.
— Комек!
— А?
— Знаешь, способ есть.
— Способ?
— Ну да. От племянника отвертеться.
— Как? Каким образом?
— Надо убрать вот эту штуковину. — Засаленный палец Хаджат снова коснулся его носа.
— Родинку?! — Шазадаев оторопел.
— А ты не сообразил ещё, что это главная улика… м-м-м… примета? И вообще — зачем она тебе? Чего ей дорожить-то? Уважающему себя мужчине родинка на носу ни к чему! Ах, какая я невезучая! Была бы эта родинка у тебя на спине, как у Аннадурды…
При последних словах жены кровь бросилась Комеку в голову. Даже шея побагровела.
— Э-э! Баба! А ну говори: где ты видела спину Аннадурды?
Спохватившись, что сболтнула лишнее, Хаджат смутилась, но только на миг. Муж даже не заметил. Зато увидел, как гневно раздулись ноздри её тонкого носа:
— Бесстыжий! Ты что подумал? Я это слышала от его жены! А ты смеешь меня подозревать?! — Она круто повернулась и вылетела из комнаты.
Оставшись один, Комек горько пожалел, что обидел единственную свою советчицу, да что там — единственную опору в жизни. Как он без Хаджат выпутается из этой дурацкой истории с племянником? Он поспешил за женой на кухню. Та, громко всхлипывая, домывала у раковины посуду.
— Хаджат, солнышко моё, ну будет тебе, не сердись. Лучше давай подумаем, как нам поступить…
Спика Хаджат выражала непреклонность. Женщина так рьяно драила кастрюлю, что брызги и хлопья мыльной пены летели во все стороны. Комеку в лицо тоже попадали.
— Хаджат-джан…
— Отстань! Отвяжись от меня со своим вшивым племянником! Оскорбить жену грязным подозрением — вот всё, что ты можешь. О-о, какая я несчастная! — Хаджат с грохотом водворила сверкающую кастрюлю на полку.
Нет, не удастся сейчас её умилостивить. Уныло поплёлся Комек в гостиную и сел в своё кресло. Картины, одна другой безотраднее, возникали перед его мысленным взором.
Самое позднее через неделю этот проходимец-племянничек узнает, что он, Комек Шазада, жив и здоров. А как узнает — тут же и заявится. И детей своих притащит со всеми горшками, пелёнками, распашонками… То-то визгу будет в доме!
Если погостит да уедет, — ещё куда ни шло. Только вряд ли! Что он — дурак жить в деревне, когда в городе у него есть дядя, с хорошей квартирой, в солидной должности… Не-ет, этот наглый тип не дурак. Додумался же через газету искать… Бот он и свалится на шею Комеку со своим выводком и скарбом: «Ах, дядечка, на всём белом свете ты мой единственный родственник и благодетель, прими же меня под крылышко с моими драгоценными чадами…»
Представив, во что тогда превратится его жизнь, такая доселе спокойная и благополучная, Комек только что на стену не полез. Злоба кипела в груди, душила его.
Да как этот, тип смеет!.. Комек заметался по комнате. Сколько он помнит, у него в доме вкушали хлеб-соль, ходили по коврам, сидели в мягких креслах только члены его собственной семьи да изредка — нужные люди! А тут…
Тут зазвонил телефон. Комек Шазада вздрогнул всем телом. Кто? Кто может звонить ему воскресным утром? Неужели уже?..
В панике шарахнулся он от телефона, зажал уши, но звон всё равно проникал в мозг, напоминая назойливое комариное зуденье. Настойчив, подлец! Конечно!
Вошла Абадан.
— Пап, ты здесь? Почему не берёшь трубку?
Комек притворно зевнул, словно только что проснулся.
— Задремал я, доченька. Если меня, скажи — сплю.
Абадан взяла трубку.
— Алло? Да. Здравствуйте. Папу? Он… спит. Что? Какие поздравления? Нет. Какой племянник? Где, в сегодняшнем «Яшкоме»? А мы и не знали! Спасибо. Обязательно передам! Всего хорошего.
Положив трубку, Абадан бросилась к столику, где в беспорядке лежали газеты.
— «Яшком».. «Яшком»… Ага, вот!
Комек Шазада неожиданно для себя самого рявкнул:
— А ну пошла вон отсюда!
Абадан была так изумлена, что даже не обиделась. До сих пор отец ни разу голоса на неё не повысил. Что с ним? Но, взглянув на него, ничего спрашивать не стала, взяла нужную газету и вышла из комнаты, притворив за собой дверь.
Неверной походкой Комек приблизился к зеркалу и стал разглядывать свою родинку. Потрогал её, потёр и… попробовал отщипнуть. Жгучая боль исторгла из глаз его слёзы. Что же будет, когда начнут её выковыривать?!
Телефон зазвонил снова. Одним прыжком очутился Комек у аппарата и рванул трубку.
— Да!
— Комек? С добрым утром.
В тот же миг Комек Шазада преобразился. Взгляд, поза, голос — всё излучало приветливость и почтение.
— С добрым утром, Артык Назарович!
— Я на всякий случай позвонил, вообще-то застать тебя не надеялся. Думал — ты уж на базаре, барашка выбираешь для тоя.
— Вечно вы шутите, Артык Назарович…
— Мы с Селимом к тебе собираемся. Поздравить хотим. Думаем, что по такому-то случаю ты устроишь нам пир, а?
— Артык Назарович, да я всегда…
— Нет, кроме шуток, мы за тебя очень рады, Комек. Я уж и с директором созвонился, выпросил для тебя недельный отпуск, чтоб ты съездил к племяннику.
Комек Шазада весь покрылся испариной. В глазах у него потемнело. И ноги подкосились. Но надо отвечать. Он забормотал:
— …Спасибо, Артык Назарович… Вы такой чуткий всегда и заботливый… Но здесь какое-то недоразумение…
— То есть?
— У меня нет племянников… И быть не может… Уверен в этом.
— Но ведь всё совпадает: имя, район, а главное — родинка на носу.
— Сам удивляюсь, Артык Назарович… И тем не менее…
— Ладно. Мне заранее следовало знать, что на угощение ты не раскошелиться!
— Ах, что вы, Артык Назарович! Да я вам всегда рад! Приходите, пожалуйста! Приходите, будем ждать!
— Спасибо, Комек Шазадаевич, но сегодня я обещал ребятишкам в цирк пойти, поэтому не могу принять твоё радушное приглашение. Просто обрадовался за тебя — думаю, вот хорошо-то, что и у Комека родные нашлись. И решил поздравить. А недельный отпуск можешь взять. Поезжай, разберись на месте. Вдруг всё же… Впрочем, смотри сам. Привет Хаджат и Абадан. Будь здоров.
— До свидания, Артык Назарович… — пролепетал еле живой Комек. Хорошо, что на том конце трубку положили, а то упал бы.
Чёртов племянник становился всё реальнее. Вот уже и начальство о нём знает… Надо действовать! Надо немедленно что-то предпринять! Комек ринулся было к жене, но вспомнил, что она на него дуется. Он уселся в своё кресло и стал звать: «Хаджат! Хаджат!» — как ни; в чём не бывало.