Страница 27 из 81
Когда верхушки гор стали розовыми, двуногие зашевелились. Их голоса доносились до него, как дальний комариный писк, но барс зло прижал уши, оскалился и глухо заворчал.
Потом двуногие пошли в горы. Барс пропустил их и пошёл следом. Древний инстинкт, который ещё в незапамятные времена заставлял его предков уступать дорогу человеку, подсказывал, что враги сильнее его. И потому выбрал тактику, которую применил когда-то в борьбе с волчьей стаей, — он решил нападать на двуногих поодиночке.
Случая пришлось ждать долго. И постепенно боевой пыл остывал, уступая место усталости. Тем более, что раненая нога ныла, ступать на неё было больно, и голод начал заявлять о себе. Барс проглотил на ходу несколько ящериц, ко это была не пища, а так, недоразумение одно.
Всё же терпение его было вознаграждено: двуногие решили наконец разойтись. Один направился дальше по джейраньей тропе, а другой стал спускаться, пробираясь сквозь заросли арчи. Барс поколебался несколько мгновений и двинулся за ним.
Он полз между камнями и сам походил на продолговатый камень. Он ступал мягкими подушечками лап по мягкой траве, и шаг его был неслышным, как полёт совы. Если бы ещё чуточку улеглось раздражение, не так бы сосало в желудке и не болела нога!..
Охотник присел отдохнуть. Барс тоже прилёг. Их разделяло не больше десяти шагов — два прыжка, а может, и один. Щелчок зажигалки заставил зверя вздрогнуть и подобраться. Но страшного ничего не последовало, лишь дым пощекотал ноздри барса и заставил его сморщиться, чтобы не чихнуть. Он смотрел на красноватый уголёк сигареты в руке двуногого, а охотник, озираясь, обводил биноклем вокруг.
Неизвестно, что заставило старого козла тёке — ворчуна и отшельника — спуститься с кручи. То ли искал уединения после драки с молодым и сильным соперником, то ли потянуло на свежую травку. Барс услышал его шаги и сварливое бормотание, когда козёл был ещё далеко. Но он шёл прямо на барса, и надо было что-то предпринимать. Случись это в иной обстановке, зверь не задумался бы свернуть козлу шею, но сейчас перед ним противник, и барс пополз в сторону.
В этот момент заметил тёке и охотник. Он знал, что этот козёл находится под защитой закона, но он и на джейранов охотился незаконно весной, когда у них маленькие детёныши, да и слишком сильным было искушение заполучить великолепные рога.
Охотник затаился, ожидая, когда козёл подойдёт. И тот действительно появился из зарослей.
Произошло что-то нелепое и страшное. Грянул гром, козёл рухнул подкошенный, но тут же стремительное, как молния, тело рванулось из кустов и упало человеку на грудь, сшибло с ног, и тот покатился….
После первой атаки барс отскочил — свирепый и взъерошенный. Он ждал ответного нападения, чтобы с новой яростью сомкнуть клыки на горле врага. Но двуногий лежал не двигаясь. Барс слизнул с усов незнакомую на вкус кровь и вызывающе зарычал.
Двуногий продолжал хранить молчание. Барс осторожно подошёл, понюхал, потрогал лежащего лапой, каждую секунду готовый ударить. Двуногий был жив, но почему-то притворялся мёртвым. Он не пытался укусить хотя бы раз — так не поступает даже суслик: один из них, пойманный барсом, довольно крепко цапнул его за нос, прежде чем испустил дух.
С врагом, который не сопротивляется и не бежит, барс драться не мог. Его сородичи пользовались у людей дурной славой, но разве ведомо людям, что у барсов существует своё понятие чести?
Он повернулся, чтобы уйти. И увидел второго двуногого. И тотчас увидел бледное жало пламени, но не услышал выстрела. Просто рухнула на голову гора и — свет померк.
Потом он вскочил и прыгнул. Не на двуногого, а в промоину, оставленную горным потоком. Сзади трескуче рвался воздух, а он мчался всё выше и выше, к спасителям-скалам. Из-под его лап с шумом сыпались камки — он не обращал на них внимания.
Добравшись до пещеры, барс забился в самый дальний угол, Он лежал там, пока зашло солнце. Но и с наступлением темноты не оставлял убежище, а только подвинулся к выходу из пещеры. Ныла нога, жгло голову, на которой пуля, ударившись вскользь, вспорола кожу. Недоумение и растерянность томили барса. Ночь, когда он чувствовал себя неподвластным владыкой, сегодня таила в себе что-то новое, угрожающее, неодолимое. Ночь стала не союзницей, а врагом, подкрадывающимся со всех сторон.
Барс лежал, обхватив лапами валун и положив на него голову. Прохлада камня немного приглушила боль. Но на сердце было тоскливо. И зелёные огоньки звериных глаз то разгорались, то гасли в кромешной тьме пещеры.
Перевод В.Курдицкого
Ташли Курбанов
Родинка
Кешек благодушествовал: завтрак был отменный (О, Хаджат, дорогая моя искусница!), и теперь так приятно попить чайку, сидя в любимого кресле у окна. А главное — воскресенье, спешить никуда не надо. Одного этого достаточно, чтоб у Комека стало хорошее настроение.
Вошла Абадан, положила перед отцом утреннюю почту. Комек жадно схватил газеты: без них и отдыха не мыслил. Читал он газеты на свой, особый лад. Три первые страницы его не интересовали, зато четвёртую он изучал (иначе не скажешь) с пристальным вниманием — выискивал заголовки: «Что где случилось», «Происшествия», «Из зала суда». Информации о пожаре, краже, аварии, разоблачения какого-нибудь мошенника перечитывал по два, а то и по три раза, наслаждаясь от души. Если же ничего такого не оказывалось — скучнел и бранил журналистов: сплошь ротозеи и лодыри, не могут ничего интересного сыскать, сохни тут по их вине без духовной пищи, чему их учат, за что только им деньги платят, зачем он, Комек Шазадаев, столько различных изданий на дом выписывает…
Вот и сегодня. Ну ни-че-го! Даже некролога завалященького нет. О чём редактора думают, составляя воскресные номера? Ведь самый досуг у людей, только и почитать.
В том, что материала для возлюбленного им чтива жизнь поставляет предостаточно, Комек Шазадаев не сомневался. По его представлениям, ограбления, драки и тому подобное каждую ночь совершаются десятками. Многие люди, днём выдающие себя за порядочных, с наступлением темноты становятся просто-напросто бандитами. Сам он после десяти вечера никогда из дома носа не высовывал.
Раздражённо перелистав принесённые дочерью газеты, Комек собирался отложить их, как вдруг взгляд его наткнулся на небольшую, в две колонки, заметку, набранную мелким шрифтом.
«Дорогая редакция!»
Письмо в редакцию? Ну, хоть письмо. Интересно, о чём?
«Я остался круглым сиротой, когда мне было шесть лет. Тогдашний секретарь нашего сельсовета Аманмурад-ага поместил меня в детский дом в райцентре, где я воспитывался и получил начальное образование. Потом поехал учиться в город, окончил сельхозтехникум, сейчас работаю в родном колхозе механизатором. Три года назад я женился, а прошлой осенью родились у нас близнецы — двое сыновей.
Недавно я был в гостях в одном доме и услышал от хозяина, яшули, что из родственников у меня должен быть жив дядя, и зовут его Комеком. Всплыло далёкое смутное воспоминание: когда я маленький почему-либо плакал, мама, чтобы успокоить меня, говорила: «Не плачь, сынок, вот приедет твой дядя с родинкой на носу и конфет тебе привезёт». Возможно поэтому, мой дядя Комек имеет родинку на лице. Я не знаю, где он и жив ли, и очень прошу, уважаемая редакция, помогите разыскать дядю, моего единственного родственника. Дорогой дядя, пожалуйста, отзовись, если ты жив.
Твой племянник Гельдымурад Гулманов».
Боже мой! Заметушка в двадцать строк, набранная к тому же самым мелким шрифтом, а что она сделала с Комеком! Он был растерян, потрясён. Племянник? У него? Откуда? Не можеть быть! Но, с другой стороны, — Комек… родинка на носу… Нет-нет, что-то тут не так, что-то он упустил важное, когда читал, такое, что сразу отметёт все опасения. Внимательно, чуть не по слогам перечёл заметку. В конце был указан адрес этого самого Гельдымурада Гулманова. Он, Шазадаев, как раз из тех мест родом… Да-а… «Но ведь нет у меня никакой умершей сестры! — вскинулся Комек и опять сник: — А может, это каких-нибудь родственников сын? У них ведь как — если не отец, значит либо брат, либо дядя…» Торопливо стал Комек перебирать в уме всех родственников, каких помнил. Но вот задача — далеко не всех он помнил-то. Добрых два десятка лет прошло с тех пор, как оборвались его связи с родными, мудрено ли перезабыть половину. Ах ты, чёрт! Вполне может быть, что этот с неба свалившийся деревенский тракторист доводится ему племянником!