Страница 68 из 99
Она припала к нему головой на грудь и крепко обвила его шею своими тонкими руками, — опять как тогда, в ту далекую, волшебную ночь.
— Господи, — шептала она, — какое счастье бывает на свете, как хорошо жить!
— Да, хорошо жить! — проговорил и он ей из всей глубины своего сердца.
XI. В ПЫЛИ
Генеральша собралась умирать. С ней это случалось аккуратно каждый год, только в различное время.
Она съездила по обычаю в Александро-Невскую лавру. Вернувшись домой и проходя по парадным комнатам, поддерживаемая Пелагеей Петровной, сделала воскресный смотр воспитанницам и прошла к себе в темный будуар. Там она сняла старомодную изумительной формы шляпу с целой башней из перьев и густую вуаль, под которой скрывала от дневного света, при воскресных выездах, свое набеленное и нарумяненное лицо.
Пелагея Петровна принесла ей кофе. Генеральша поместилась на обложенное подушками кресло, где проводила все свои дни в течение более двадцати лет, выпила кофе и потом долго, с каким-то особенным любопытством и страхом вглядывалась в портрет покойного мужа.
Пелагея Петровна, до тонкости изучившая свою благодетельницу, тревожно стала следить за нею и не смела нарушить ее размышлений ни одним словом. Она только время от времени слабо и сдержанно покашливала. Но вот генеральша вздрогнула, отвела глаза от портрета и обратилась к компаньонке.
— Чтобы девочки не приходили сегодня — не надо! — произнесла она глухим голосом.
Пелагея Петровна съежилась, втянула в себя губки, заморгала глазами и с неизбежным своим присвистом шепнула:
— Сейчас пойду, скажу им…
— Ступайте!
— А мне, ваше превосходительство, прикажете вернуться?
— Возвращайтесь!
Пелагея Петровна скрылась за спущенной портьерой. Генеральша встала было со своего кресла, но тотчас же с легким стоном опять в него опустилась. Глаза ее опять невольно будто какою-то силою потянуло к портрету. Но она сделала над собою усилие, закрыла их и стала креститься. В таком положении застала ее Пелагея Петровна, неслышно пробравшись в будуар.
— Гм… гм… фью!.. — дала знать о своем присутствии Пелагея Петровна, втягивая шею и изображая на лице что-то до такой степени умильное и постное, что даже генеральша, испуганно открывшая глаза, воскликнула:
— Чего это вы, матушка, гримасничаете?
— Я не гримасничаю, ваше превосходительство, — вертя головою, сжимаясь и расплываясь в сладкую улыбку, ответила компаньонка.
— Пойдите опять туда и скажите, чтобы никто не входил и чтобы гостям отказывали. Да распорядитесь — соломы побольше… у окон… сколько раз говорила… набросали кое-где и думают — дело сделали. Слышно все, слышно!.. Всю ночь не спала… у самого уха такой грохот… Они воруют солому, больше ничего!.. Или растаскивают ее там, что ли, на улице… На что же сторожа? На что же полиция? Соломы побольше!.. Ступайте и возвращайтесь…
Пелагея Петровна поспешила исполнить приказание. А когда вернулась, то застала генеральшу сидящею на кресле с трясущеюся головою, со страшным лицом и блуждающими глазами.
— Ваше превосходительство! Ваше превосходительство, благодетельница, что с вами?
Компаньонка засуетилась, семеня на месте ногами и заглядывая в лицо генеральши.
Та упала на подушки и хриплым голосом произнесла:
— Умираю!..
— Ах, Господи, да что же такое? Болит у вас что-нибудь — скажите, благодетельница, я разотру… За доктором послать прикажите?
Генеральша рассердилась.
— Не надо! — крикнула она. — Разве я когда-нибудь за доктором посылаю? Разве этим шарлатанам верю? Они и здорового человека, не то что больного уморить могут!..
— Да что у вас болит-то?
— Ничего не болит! Умираю… поманил!..
Она глазами указала на портрет.
— Поман-и-ил!.. — протянула она.
— Да, может быть, это вам только так почудилось, ваше превосходительство? Это иногда так бывает… в глазах зарябит… ну и почудится… со мною тоже давеча было…
— Не сердите вы меня, Пелагея Петровна! — со стоном произнесла генеральша. — Мне никогда не чудится… никогда!.. Говорю: поманил… Сама, своими глазами видела… Сижу я и тянет мои глаза к портрету, так и тянет… Не могу удержаться… вы вот ушли… я взглянула… и вижу… прищурил глаза, качнул головою… рука шевельнулась, поднялась и… манит…
— Да вы не тревожьтесь, благодетельница, право, почудилось… уж поверьте мне… Как это можно… когда же такое бывает!.. И зачем вам умирать? Слава Богу, и личико у вас совсем как есть здоровое…
— Нет, не утешайте!.. — слабо стонала генеральша. — Уже ночью такие мысли приходить стали… во всю обедню о смерти думалось… а как пошла на кладбище, помолилась на его могиле… потом взглянула на свою приготовленную… и так это мне живо, живо вдруг представилось, что скоро в ней лежать буду… да, буду!.. А тут и он поманил… умираю!
Генеральша закрыла глаза и лежала неподвижно.
Пелагея Петровна не знала, на что теперь решиться, что делать.
Умирала генеральша часто и каждый раз были новые проявления этого умиранья. Но теперь Пелагее Петровне показалось что-то действительно не совсем ладное — такого лица она никогда еще не видела у благодетельницы, да и «покойник» еще ни разу не манил ее.
«Чего мудреного, — думала Пелагея Петровна, — может, и взаправду… час пришел… человек старый, хворый, шутка сказать — сколько-то лет лежит на одном месте, света Божьего не видит… да, куда ведь стара и слаба! В чем душа держится… как разденется — глядеть страшно… чего доброго?!.»
Она склонилась над генеральшей.
— Матушка, — прошептала она, — чего бы, коли уж так вам, ваше превосходительство, плохо… успокоились бы… батюшку призвать… Святых Тайн… авось, Бог даст, полегчает… я…
Но вдруг она как будто прикусила язык и замолчала. Она поняла, что сделала большую глупость. Генеральша при ее словах вскочила, откуда силы явились, с кресла и вся так и затряслась.
— Потом… потом, успею!.. — зашептала она, махая руками и будто отстраняя от себя что-то. — Я не хочу умирать… не хочу!..
Она упала на подушки и закрыла лицо руками.
— Пелагея Петровна! — произнесла она через несколько мгновений, но уже совсем иным тоном, более спокойным и в то же время робким.
— Асиньки? — нежным голосом отозвалась Пелагея Петровна.
— Да пойдите сюда, положите мне на голову руку, посмотрите — не горяча голова?
Компаньонка, осторожно подобравшись, приложила руку и потом, отняв ее, вдруг быстро-быстро закрестилась.
— Вот вам Христос, благодетельница… ей-Богу же… вот, вот… ни чуточки не горяча! То есть ни-ни… Да, полноте, бриллиантовая вы моя, успокойтесь… бросьте вы эти мысли… так это… притомились… ночку плохо поспали… а вы здоровы… Ну вот ей-ей здоровы…
— А что, Пелагея Петровна, только вы по душе, напрямик мне скажите, — может это… может это мне показалось, что он кивнул и поманил?
— Да я же говорю, что показалось!..
— Побожитесь!
— Ну вот… ей-Богу!..
И Пелагея Петровна опять закрестилась.
Генеральша глубоко вздохнула с облегченным сердцем. Тоска и ужас, выражавшиеся на ее лице, исчезли. Однако, видно, какая-то новая черная мысль стукнула ей в голову. Она простонала и опять несколько раз повторила:
— Умираю… нет, умираю… умираю!..
Пелагея Петровна сделала едва заметный нетерпеливый жест; потом глазки ее хитро засветились. Она, видимо, чему-то обрадовалась, присела на краешек кресла и самым спокойным голосом сказала:
— А я, благодетельница, хотела доложить вам — чудные дела у нас в доме творятся…
— Что такое — говорите! — внезапно оживляясь и приподнимаясь с подушек, воскликнула генеральша.
— Да что уж вас теперь беспокоить, коли вы так нездоровы…
Но генеральша совсем оживилась.
— Говорите, говорите! Видно, опять пакости какие? Ну, что такое? Что такое?
— Да уж как вам сказать, благодетельница, оно не то что… а уж и подумать не знаю как… Видите ли, Нина Александровна…
— Нина! Опять!.. Мало прошлогоднего!.. Упросила дочка… Видно, я ей не показала… Но говорила ведь: еще что-нибудь узнаю — не будет спуску, не стану держать в доме такую… А коли она ей дороже матери… Ну что ж — пусть вместе и уезжают… Что она еще наделала?