Ришелье

Королева-мать, к счастью, была награждена и другим прозвищем — «Мать Европы». Она стала тещей Филиппа IV, короля Испании; Карла I Стюарта, короля Англии; Виктора-Амадея I, герцога Савойского. Она была тетей императрицы Элеоноры Гонзага, жены Фердинанда II; двух герцогинь Лотарингских и герцогов Мантуанских (Ферранте и Винченцо II). Однако многочисленных знатных родственников оказалось недостаточно, чтобы защитить ее от злой участи. «У нее было мало добродетелей и мало изъянов, — писал Ларошфуко. — Тем не менее, после такого блеска и величия эта принцесса, вдова Генриха IV и мать стольких королей, была упрятана в тюрьму собственным сыном-королем и кардиналом Ришелье, обязанным ей своей фортуной. Она была покинута другими королями, ее детьми, которые не решились даже принять ее в своих государствах, и умерла в нищете и голоде в Кельне после десятилетней травли».

Когда будущий кардинал привлек внимание королевы-матери, та, разумеется, не была еще Матерью всей Европы. Однако она пользовалась значительным авторитетом, ставшим следствием ее возвышения. Период ее регентства при дворе можно описать следующими словами:

Так судит об этом Франсуа де Ларошфуко, разоблачитель кардинальской диктатуры, ностальгически вспоминающий эпоху правления королевы-матери, как золотой век. Так же судит об этом Малерб, считавший себя пророком:

Королева-мать, что говорит в ее пользу, поощряла и поддерживала своих сторонников. Вокруг нее вились всячески угождавшие ей дворяне из ее родни, которые позже разделили с ней черные дни (ссылку в Блуа, войны матери и сына и т. п.). Сама Мария также была привязана к вернейшим своим слугам, и епископ Люсонский долгое время был ее любимцем. В мае 1617 года в Блуа он уже являлся главой совета королевы-матери и хранителем ее печати; два года спустя (июнь 1619 г.) он становится по совместительству сюринтендантом ее дворца и финансов. Именно по настоянию своей матери все еще колеблющийся Людовик XIII добился для Ришелье кардинальской шляпы (1622), а впоследствии ввел его в Совет (1624). Поступая так, Мария Медичи имеет двойную мотивацию. Она хочет вернуться в правительство через парадный вход и рассчитывает иметь в лице епископа Люсонского безоговорочного союзника. Она страстная натура, во всех отношениях легковерная и наивная; эмоции она мешает с серьезными планами; она либо любит, либо ненавидит. И недалек день, когда она возненавидит того, кого так любила и кто предаст ее.

Столь иррациональный и чувственный характер сильно влияет на ее критический ум. Как и ее сын Гастон, Мария Медичи подвержена влиянию маленького клана сторонников крайних мер. В него входят кардинал де Бонзи († 1621), отец Шантелуб († 1641), аббат Луи де Рюсслей († 1622), доктор Вотье. Двое последних вскоре станут злейшими врагами Ришелье; в 1630 году, когда короля сочтут умирающим, Вотье решит, что кардинал собирается унаследовать его трон. В окружении королевы в Блуа также возникают конфликты на почве непомерных амбиций. Именно Рюсслей благодаря своим клеветническим инсинуациям был виновен во встрече «маркиза» Анри де Ришелье с «маркизом» де Темином — двух военных с горячей кровью, — встрече, ставшей роковой для старшего из братьев Ришелье. Они оба ждали от Марии Медичи назначения на пост губернатора Анжера…

По сравнению с другими начиная с 1619 года Арман Жан дю Плесси, с одной стороны, и Пьер де Берюль — с другой, придерживаются при королеве-матери умеренных позиций. Берюль из миролюбия стремится положить конец нелепому военному противостоянию королевы-матери и короля; Ришелье делает то же самое из политических устремлений. Остаться верным своей благодетельнице, при этом максимально угождая Людовику XIII, — вот его постоянная забота. Принижая роль Берюля, Ришелье претендует на то, чтобы убедить потомков, что именно ему Франция обязана быстрым и счастливым окончанием двух семейных войн. Обещание, а затем и получение кардинальской шляпы станет компенсацией за его осторожность и гибкость.

Став кардиналом (1622), а затем и весьма влиятельным министром (1624), Его Высокопреосвященство старается отдалиться от дома королевы-матери. В плане политическом ему это удается. Если верно, что с 1624 по 1629 год управление королевством подобно триумвирату — король, королева-мать и кардинал, — то добрые отношения между министром и королевой-матерью близки к тому, чтобы перенести их на короля. Капитуляция Ла-Рошели в 1628 году является лучшим свидетельством усиления этих связей. С другой стороны, министр-кардинал поддерживает и оттачивает свой художественный вкус, поскольку королева-мать покровительствует искусствам. Вольтер пишет, что Париж обязан Ришелье «Люксембургским дворцом, акведуками, достойными Рима, и местом для публичных прогулок[51], до сих пор носящим имя королевы». Ришелье обязан ей Малым Люксембургским дворцом, знакомством с каноником Можи, эрудитом и меценатом, а также с великими художниками — Соломоном де Броссом и Рубенсом.

Отметим, что Ришелье еще не был министром, когда 22 января 1622 года Рубенс приступил к написанию 24 полотен «Истории Марии Медичи». Ришелье выступает в этом деле посредником. Королева-мать пожелала сделать западное крыло Люксембургского дворца «символом королевского примирения и единства» (Пьер Кайе) после пяти лет ссор. Соломону де Броссу доверено строительство, Рубенсу — живопись, Ришелье и Пьереску — иконографическая схема. Здесь представлены все известные события в жизни Марии от ее рождения до примирения с Людовиком XIII: свадьба с Генрихом IV, рождение Людовика XIII, коронация королевы, испанские свадьбы, мрачные картины семейных ссор, радость примирения и в конце «Триумф истины». Эта галерея Медичи, не аллегорическая, не мифологическая, но полная символов, имеет ценность как историческая и политическая хроника. Оказывается Рубенс, как и Ришелье, был политиком…

ФРАНЦИЯ И ЕВРОПА

Монсеньор, мы получили огромное удовольствие, узнав, что король призвал Вас вести его великие и важные дела.

Дела Европы сделали его более чем когда-либо необходимым его господину и государству.

Возвращение Ришелье в Совет датируется 29 мая 1624 года. Одиннадцать дней спустя, 10 июня, Франция, согласно двенадцатилетнему перемирию, заключенному в 1621 году, берет на себя обязательства помочь Фландрии, которой угрожает Испания. Пять месяцев спустя Кёвр, будущий маршал д’Эстре, начинает оккупацию Вальтеллины, стратегической долины, связывающей испанский Милан с Франш-Конте и Бельгией. Эти два события показательны. Благодаря им становится понятно, что кардинал-министр очень быстро включился в ведение и внешней и внутренней политики. Они также показывают, что Людовик XIII, несмотря на свою набожность и противостояние с королевой-матерью и Берюлем, наконец избавился от парализующего волю почтения к Австрийскому дому. А Ришелье, долгое время вынужденный лавировать между королем (доверие которого ему необходимо было завоевать) и Марией Медичи (с которой следовало вести себя осторожно), обладал необходимыми гибкостью и трезвостью, чтобы повести странный «триумвират» по путям, намеченным еще Генрихом IV. В основе такого выбора лежала расстановка сил — демографических, религиозных и политических.

Франция с населением приблизительно в 20 000 000 человек[52] являлась в то время самым большим государством Европы. За ней шла Испания (7 000 000 человек на полуострове, 2 000 000 в Нидерландах, не считая Франш-Конте и итальянских владений) и Священная Римская империя (около 15 000 000). Польша (около 9 700 000 жителей) и Россия (8 500 000) не имели политического веса на континенте. Англия с ее значительным военным флотом насчитывала едва ли 5 000 000 жителей. Голландия, сражавшаяся с Испанией, имела всего лишь 1 700 000 жителей, а Дания и Швеция — по 1 100 000 душ каждая.

50

Лилии — геральдический символ французских королей.

51

Речь идет о Кур-ля-Рен (королевском дворике).

52

Пусть ученые-демографы простят мне дерзость статистика-любителя.