Страница 19 из 142
— В Коране — священной книге мусульман — сказано:
«Если кто сделает один шаг навстречу милости божьей, божественное милосердие делает десять шагов вперед, чтобы принять его». А мудрецы из Китая, следующие Пути и называемые даосами, говорят: «Знающий не говорит, говорящий не знает». Мудрец молчит и подчас узнаёт гораздо больше того, кто не перестает задавать вопросы. А христиане утверждают, что бог в душе каждого человека, и чтобы познать его, достаточно познать самого себя. _
— Так что же получается, мне у себя, стало быть, спрашивать обо всем? — досадуя, спросил Илья. — А потом слушать, что пробурчит живот? Так, что ли?
— Живот лишь тогда отзовется, когда настанет пора его чем-нибудь набить. Сытое брюхо к учению глухо. Но и одними рассуждениями к таким ответам не придешь. Голова тут не поможет.
— Ну и как же тогда себя слушать?
— Знаешь, бабы, которых мужики почти на всей земле определили к себе в услужение, подчас знают много больше их. Едть у женщины способность к этому знанию. Спроси ее, как она почувствовала, что дитя, скажем, в опасности, и не ошиблась, так она тебе и не ответит, потому как не головой до этого додумалась, но именно что животом — у женщин там матка, которая и жизнь всему дает, и сообщает ей знания великие.
Илья молча соображал услышанное, а потом спросил:
— Но почему люди назвали бога многими именами? Ведь если бы у них был один бог, то они тогда, наверное, не враждовали бы друг с другом?
— Уверяю тебя, даже тогда люди непременно нашли, из-за чего стоило бы подраться. Христиане и мусульмане именно так и поступают, веруя в единого бога. И даже в стане самих христиан нет единства — одинаково толкуя деяния Иисуса Христа, они враждуют из-за способов поклонения ему.
— Вот ведь глупцы! — искренне восхитился Илья.
— Жаль, что они не слышат тебя. Не то непременно сожгли бы на костре.
— Зачем? Я ведь еще не умер.
— Для того и сожгли бы, чтоб умер, — рассмеялся Вежда. — Как еретика и богохульника.
— Но для чего же бог это все терпит? Неужели ему не все равно, как его называют?
— Именно потому, что все равно, он и терпит. Но ты опять за свое: я ведь сказал, что бога как бы и нет.
— Но что же тогда есть?
— Никто из самых великих мудрецов не знает этого. Но то, что что-то есть, — это точно. И это что-то настолько велико, что в этом мире возможны самые невероятные вещи. Однако обычным людям проще гуртом, сообща идти за тем, что они назвали «Бог», проповедуя особые правила этого похода. Это называется «религия». Ведь к этому неведомому, что именуют разными именами, можно идти самыми разными путями. Кому-то это делать проще вместе с другими, кто-то идет туда же один. Религии — это вообще одна из самых первых ступеней к тому неведомому, что некоторые называют вместо слова «бог» Истиной.
— Ты тоже называешь это так, — сказал Илья.
— Потому что вынужден рассказывать об этом тебе. Сам я это давно никак не называю. Слово — плохой помощник в поисках того, что называют богом.
— Как ты иногда сложно говоришь, Вежда. И слова у тебя какие-то чудные, и складываешь ты их чудно.
— В конце концов слова прогорят, и останется жар, — сказал Вежда и подбросил в очаг поленьев.
— …Исстари это искусство начиналось с умения ездить на лошади и стрельбы из лука, но постепенно его основой стал рукопашный бой. Сейчас его называют у-йи, что значит «боевое искусство». Когда-нибудь его станут именовать сначала у-шу, а потом и кунг-фу. Но не это главное. Китайское боевое искусство включает в себя не только кулачный бой, но и владение оружием. Ты прошел первую ступень ученичества, теперь настала пора подыскать для тебя подходящий меч, а также научиться владеть луком и еще много чем.
— Зачем подыскивать меч? Он уже есть — меч викинга, Сневара!
— Этот меч не для тебя. Его ковали для человека, почти вдвое уступающему тебе в ширине плеч. Несколько лет назад это еще было не так. Но ты здорово изменился за это время — успел побывать и калекой, и встать на ноги, и окрепнуть так, что теперь и те лен ка-двухлетку, за рога взявши, пожалуй, сможешь повалить.
— Так сходим в село, попросим нашего кузнеца Борыню — он и выкует!
Вежда покачал головой:
— Ваш Борыня горазд плуги тачать да коней подковывать, но как оружейных дел мастер он не годится.
— Что же делать? Я в округе еще только в соседней деревне кузнеца знаю. Да и как знаю — слыхал только…
— И тот не годится, — снова покачал головой Вежда.
— Да откуда ты знаешь? — удивился Илья. — Ты ведь нездешний!
— Знаю, — невозмутимо качнул своей белой бородой Вежда. — В Муром идти надо.
— Не близко!.. — присвистнул Илья и тут же спохватился. — Ой, дрова-дрова… Не прогневить бы домового… — И тут же махнул рукой: — Ба! Я и забыл, что его у нас нету…
— Не близко, да делать нечего — придется идти до Мурома. Вот навестим твоих родителей, поможем им на земле, да и в путь.
— Ох и соскучился я по ним, Вежда! Спаси боги! — обрадованно сказал Илья, но Вежда сейчас же передразнил его:
— «Спасибо»! Ишь возомнил награду. Ты идешь свой долг им отдавать, малую его толику — в хозяйстве помочь. Или забыл, что они тебя долго не увидят, — не ты ли собрался в княжескую дружину?
Илья сконфуженно опустил голову. Вежда легонько щёлкнул его по лбу:
— Эх ты! Вот одна из священных могил человечества: «Я это заслужил». Сказавший это однажды, повторит снова и снова. Пока не зароет себя окончательно.
Как просохла земля, Вежда сказал Илье:
— Завтра собираемся и идем в село.
Поутру поблагодарили лесного хозяина, подойдя к первому замеченному дуплу, да и пошли, намереваясь поспеть в село до свету.
Добрались засветло, и Илья сразу отправился к отцу — Чебот с одним из своих работников корчевал пни на недавно вырубленной под пахоту заимке.
— Батя! — крикнул Илья, увидев отца.
— Илюшка! — обрадовался Чебот, бросая прилаживать постромки от упряжи коня к очередному пню. — Ишь вымахал-то! Весь в деда Путяту!
Он прижал к груди сына, потом отстранился и с удовольствием оглядел опередившего его на целую голову Илью:
— И впрямь богатырь. Что ж ты не навещал-то нас?
— Да не до того было, батя. Я там как белка скакал — то одно, то другое. Никак не могли мы начатое бросить.
— А Вежда-то время находил, — покачал головой Чебот.
— Как находил? — удивился Илья.
— Да так, — удивился и Чебот тоже. — Пользовал тут болезных-то.
— Да когда?! Он со мной безвылазно там сидел! Чего ты говоришь-то?
— Что знаю, то и говорю, — досадливо пожал плечами Чебот. — Вон Береста подтвердит.
— Верно. Недавно совсем бабу Акулину от какого-то лиха спас, — подал голос от коня здоровяк Береста, уже третье лето работавший у Чеботов, а сам Чебот добавил:
— Он когда с тобой-то уходил, сказывал нам: занедужит кто или еще какая напасть, вы, мол, повяжите тесьму в своей кумирне на какого хошь идола. Я, говорит, и приду к вам.
— Ну?.. Дальше-то!.. — вытаращив глаза, сказал Илья.
— Ну и приходил! — опять пожал плечами Чебот. — Как обещал…
— Когда же он успевал-то?.. — задал вопрос самому себе Илья, морща лоб, а Чебот восхищенно развел руками:
— Вот ведь святой старик! Всюду поспел… Не зря я за него Перуну свинью принес на самый солнцеворот. И еще принесу — им нам послан твой Вежда.
Чебот повернулся к солнцу и низко, да самой земли, поклонился, шепча молитву.
Отложив думы до вечера, Илья остался с отцом и Берестой, помогая корчевать пни.
Вечером в избе за столом, обильно уставленном снедью радостной Славой, сидели все Чеботы с Веждой и двумя работниками. Улучив момент, Илья спросил Вежду:
— Как же ты в село-то успевал наведываться?
Вежда равнодушно пожал плечами:
— Успевал, да и весь сказ.
И как ни пытался разговорить его Илья, старик отмахивался от него как от осенней мухи, переводя разговор в другую сторону.
Уже когда собирались укладываться спать, Илья снова пристал к Вежде, ехидно вопрошая: