Страница 52 из 94
Обездоленные порой проявляли потрясающий героизм, вызывая восхищение даже у хронистов, обычно склонных повествовать только о деяниях рыцарей. Так, от множества подвигов, оставшихся неизвестными, до нас дошло сообщение о делах могучего крестьянина из области Бове по прозвищу Большой Ферре, который в самый разгар наваррской войны в 1358-1359 гг. боролся с утвердившимися в Крее бандами англичан и встретил здесь славную смерть.
Однако о патриотизме в современном смысле слова говорить еще нельзя. Большинство не заглядывало дальше своей колокольни. Люди хотели одного — чтобы прекратились беспорядок, бедствия, грабеж. Когда они боялись мериться силами с рутьерами, то откупались, тем самым позволяя им грабить соседний кантон. Несомненно, народ даже в беде сохранял верность королю и династии. Но национальное сознание возникало лишь проблесками. Существовало Французское королевство, но не французская нация. Это уже продемонстрировали Фландрия, Бретань. Даже самые верные провинции были связаны с королевской властью лишь тонкими нитями личной преданности. Так, по призыву сюзерена дворяне из центральных областей поспешили на гибель под Пуатье, как позже отправятся под Азенкур. Но в завещаниях, составляемых перед отъездом, они сообщали о своем намерении ехать на службу королю во Францию, как будто Францией был только бывший королевский домен севернее Луары. От бедствий гражданской войны эти смутные чувства еще более ослабнут. Когда именем короля страну станут разорять банды грабителей и врагов, многие из подданных возмечтают о возвращении порядка пусть даже ценой иностранного вторжения. И, как всегда в подобных случаях, пример отступничества покажут имущие классы, удельные князья, торговая буржуазия, высшее духовенство. Не будем бросать камень в современников Жанны д'Арк: с тех пор мы насмотрелись и не такого[100]. Чтобы страна опомнилась, понадобится урок долгой оккупации, всегда целительный. До 1400 г. его не было. Пришествие Ланкастеров сделало его возможным.
I. ПРИШЕСТВИЕ ЛАНКАСТЕРОВ
Противопоставляя двух соперников, Ричарда Бордоского и Генриха Болингброка, которые в последние месяцы 1399 г. боролись за английский трон, Шекспир сделал первого прожектером, поглощенным своими мечтами об авторитарном правлении, о мире с Францией, о легкой и роскошной жизни, второго — принцем холодным, практичным, хитрым, приземленным, скрывающим свои намерения до тех пор, пока он не соразмерит их со своими возможностями. Это поэтическая интерпретация характеров, но она имеет под собой основания. Генрих Ланкастер был совсем иным человеком, чем его кузен Ричард II, хотя детство и юность они провели вместе. Долгое пребывание за границей, в Пруссии, в Святой земле, ссылка во Францию все-таки не привили ему того космополитизма, который характерен для всех Плантагенетов вплоть до Ричарда II. Хотя он еще говорил по-французски, как почти вся аристократия его страны, он оставался прежде всего английским принцем и землевладельцем, добавившим к обширному уделу предков значительные владения на западе Англии, которые принесла ему жена, последняя представительница прославленного англо-нормандского рода Боэнов. Этот зрелый человек долго скрывал свою игру. Были ли у него убеждения или замыслы, кроме желания захватить трон и удержать его? В этом можно усомниться. С холодным и расчетливым цинизмом он использовал все средства, чтобы победить соперника, в том числе подчеркнутое почтение к привилегиям парламента и войну с Францией. Это, однако, не значит, что, сделавшись сувереном, он станет искренним почитателем конституционности или рьяным милитаристом. В его показном благочестии, которое унаследует и его сын, также сильно недоставало христианских чувств. Двуличие во время подъема на вершину, но смелость в беде — вот две черты, лучше его характеризующие, чем долгий анализ. Мы ближе познакомимся с ним, узнав о его действиях.
Высадившись в мае 1399 г. в Англии, Генрих подчеркнуто потребовал только наследия Ланкастеров, несправедливо отобранного у него. В этом он получил поддержку всех недовольных: баронов, оттесненных от власти, изгнанных прелатов, жестоко притесняемых лондонских бюргеров. Когда Ричард поспешно вернулся из Ирландии, сторонников у него больше не было. Несколько недель он блуждал по Уэльсу, зря потерял время, потом, чувствуя, что игра проиграна, попросил о переговорах. Во Флинте он согласился простить мятежников, отдать им власть, созвать новый парламент. Он надеялся такой ценой спасти трон и вернуться к униженному положению времен «апеллянтов». Но это была лишь комедия. В Лондоне его бросили в Тауэр, сделав узником. Выступая перед парламентом, Генрих напомнил о дурном правлении короля и предъявил документ, согласно которому пленник якобы «с улыбкой на устах» при свидетелях сознался в своих провинностях, признал себя недостойным царствовать и наконец отрекся. Потом Ланкастер потребовал себе корону, и ассамблея в сентябре-октябре 1399 г. даровала ему право ее носить. Так Генрих IV стал королем по праву завоевания и с согласия парламента, но это был не тот человек, чтобы удовлетвориться узурпацией. Ему нужно было задним числом придать себе легитимность. Был пущен слух о незаконности брака Черного принца. Словно этого недоставало, Генрих IV объявил, что занимает трон как прямой и законный потомок Генриха III Плантагенета, умершего в 1272 г. Он цинично воспользовался бытовавшей в народе легендой, согласно которой младший сын Генриха III Эдмунд Ланкастер был на самом деле старшим, но его отстранили от наследования трона из-за физического дефекта — горба. Будучи по матери правнуком Эдмунда Ланкастера, узурпатор сделал вид, что поверил, будто славная линия трех Эдуардов, чьим потомком он был по отцу, совершенно нелегитимна. Эта наглая уловка (но кого она обманула?) отстраняла от наследования английского трона разом всех потомков Эдуарда III — дочь Кларенса, сыновей герцога Йорка и даже узаконенных бастардов Джона Ланкастера, не задев только Генриха IV и его потомство.
Если этот тезис еще выглядел благовидным, когда речь шла об английской короне, то какое отношение он имел к титулу короля Франции, который Генрих тоже присвоил? Отказавшись считаться наследником Эдуарда III, хотя и его наследником он был не самым прямым — Кларенс, второй сын старого суверена, оставил дочь, вышедшую за Роджера Мортимера, графа Марча, — по какому праву он домогался наследия Капетингов, будучи связан с ними лишь дальним и сомнительным родством? Но подобные юридические тонкости его не смущали. Титул французского короля входил в Англии в комплект королевского реквизита. Никто и не думал оправдывать его — он составлял часть наследства. Кстати, своей популярностью Генрих был обязан тем, что афишировал антифранцузские чувства. Было известно, что к политике примирения, проводившейся предшественником, он относится враждебно. С самого момента восшествия на престол он заявлял, что надо возобновить войну и отвоевать его континентальное «наследство». Доказательства такого рода были убедительней, чем генеалогическое древо.
Во Франции узурпация Ланкастера вызвала удрученные чувства. Политика мира, продолжавшаяся десять лет, держалась на персоне Ричарда. С тех пор как его не стало, можно было опасаться чего угодно. Поначалу здесь надеялись, что реакция будет кратковременной. Ричарда после коронации Генриха держали в Тауэре, потом перевели в донжон Понтефракт в Йоркшире. Еще оставалась возможность похищения, побега, возможность восстания его сторонников. В ожидании лучшего надо было выиграть время. А поскольку Генрих, еще непрочно сидящий на троне, только того и желал, что отсрочить выполнение своих воинственных планов, то в мае 1400 г. Франция спешно приняла выдвинутое им предложение ратифицировать то самое Лелингенское перемирие, которое он клялся прервать. Это была передышка и для узурпатора, позволявшая ему упрочить свое положение. Карл VI, отчаявшись увидеть свою дочь Изабеллу королевой, теперь требовал ее возвращения, как было оговорено в брачном контракте принцессы. Здесь Генрих мог в свое удовольствие унижать могущественного Валуа, уверенный, что это не поставит под угрозу мир. Свергнутая королева служила для него средством шантажа: он незаконно ограничивал ее свободу, сокращал ее французскую свиту, отказывал ей в свиданиях с послами ее отца, заламывал непомерные условия ее освобождения. Когда в августе 1400 г. он наконец согласился вернуть ей свободу, то приданое и драгоценности несчастной королевы оставил себе, якобы в качестве компенсации за не полностью уплаченный выкуп за короля Иоанна.
100
Здесь можно вспомнить, что эта книга писалась в 1943-1944 гг. в оккупированной Франции (прим. пер.).