Столетняя война

IV. УПАДОК ФРАНЦУЗСКОЙ МОНАРХИИ

 Король в плену: эти слова отражали всю трагичность положения Франции. Подобной ситуации не возникало уже более столетия. Но после Мансуры Людовик Святой пользовался в Европе таким престижем[55], что никто и не помышлял напасть на его королевство; он оказался в руках противника, легко удовлетворившегося хорошим выкупом; наконец, его подданные не страдали от этой далекой и славной войны, в которую его вовлекла вера. Совсем в другом положении оказался Иоанн. Конечно, лично короля ни в чем не обвиняли. Из всех провинций доносились изъявления сочувствия рыцарственному суверену — доказательства верности народа своей монархии, верности, которую не могли бы поколебать никакой промах, никакое поражение. Но тем, кому плохо, требуются виноватые; ругали знать, отважную, но легкомысленную, которая потребовала сражения и дала разбить себя на поле боя; обличали бездарность чиновников, королевских советников, ободравших население как липку, что не помешало разразиться катастрофе. Это чувство ненависти, в пассивной форме существующее по всей стране, открыто выльется не везде. По стечению обстоятельств восстание вспыхнет лишь в двух очагах очень ограниченной площади: в нем, с одной стороны, примут участие буржуа Парижа и городов Иль-де-Франса, с другой — крестьяне области Бове. Однако часто бывает, что небольшая, но смелая группа берет верх над апатичными массами. Почти на два года твердое сопротивление повстанцев поставит под угрозу всю систему управления монархией, плод терпеливых усилий нескольких веков, а может быть, и само будущее династии.

Действительно, в результате возник настоящий конституционный кризис. Он представлялся тем опаснее, что на корабле не было кормчего. Старший сын короля бежал с поля битвы при Пуатье; теперь, после катастрофы, этот очень молодой человек, восемнадцати лет, должен был сделаться наместником королевства. Его телесная слабость бросалась всем в глаза. Карл, щуплый, внешне непривлекательный юноша, слишком рано женившийся на своей кузине Жанне Бурбонской, не имевший ни настоящего политического опыта, ни смелости воина, до сих пор был не более чем игрушкой в руках активного окружения. Теперь он носил титул дофина, но провинцией Дофине от его имени управляли люди короля. Его сделали герцогом Нормандским, но, проведя всего несколько месяцев в своем апанаже, он беззаботно предавался развлечениям, подпал под влияние своего наваррского шурина и, может быть, злоумышлял вместе с ним против отца. Ничто не предвещало, что он сможет задолго продумывать планы, сумеет ловко выпутываться из сложных положений, хитрить с судьбой. Тот, кто, окрепнув от несчастий, станет Карлом V, пока выглядел лишь жалкой марионеткой. Он окружал себя самыми одиозными советниками короля Иоанна, учился у них притворяться, бравировать непопулярностью, демонстративно презирать народные бедствия.

Реакция не заставила себя ждать. Через месяц после Пуатье ему пришлось созвать в Париже Штаты Лангедойля, чтобы удовлетворить растущую нужду в деньгах. В этом многочисленном собрании сразу же дали о себе знать две оппозиционные группировки. Одна из них — это горожане, горящие желанием бороться за свои интересы во имя общественного блага, обеспокоенные расстройством коммерции и считающие, что как главные кредиторы государства они вправе требовать многого; вторая, более беспокойная и более лицемерная, — это группка честолюбцев, друзей короля Наваррского, желающих пропихнуть его на первую роль в покинутом королевстве. Их объединение могло стать крайне опасным для дофина. Олицетворяли их соответственно два человека: первую — Этьен Марсель, купеческий прево столицы, богатый суконщик, предки которого сколотили себе состояние в качестве поставщиков двора, искренний и честный, пламенный реформатор, убежденный в своей правоте и в своих способностях вождя; вторую — Робер Ле Кок, епископ Ланский, краснобай, подыгрывающий королю Наваррскому, и его намерения не были столь чисты. Чего хотели горожане? Прежде всего реформы правительства и системы управления, обуздания алчных чиновников, прекращения злоупотреблений в высших эшелонах управления государством, давно обличаемых депутатами «добрых городов», — буржуа не без наивности полагали, что все эти реформы позволят королю жить исключительно за счет домена и упразднить непопулярную фискальную систему. Они также требовали в первую очередь уволить и предать суду самых скомпрометированных советников. По их мнению, были необходимы и другие чрезвычайные меры. При слабом дофине следовало учредить совет, избираемый Штатами, настоящий орган опеки, куда надлежало ввести наряду с четырьмя прелатами и двенадцатью рыцарями добрую дюжину горожан. Наконец, они настоятельно требовали освободить короля Наваррского, популярность которого росла пропорционально усугублению бедствий королевства. Перед лицом этих категорических требований дофин решил схитрить и выиграть время: он отлучился из Парижа для встречи в Меце со своим дядей Карлом Люксембургским, уже десять лет правящим Империей, но добился от него лишь слов ободрения. Когда он возвратился, новая сессия Штатов вынудила его 3 марта 1357 г. издать Великий реформаторский ордонанс — это любопытная попытка поставить королевскую власть под контроль. Снимать, арестовывать и судить недобросовестных чиновников и конфисковать их имущество, не слишком глубоко вникая в дела, теперь должна была специальная комиссия по чистке. Отныне в Совете заседало полдюжины представителей Штатов — назначать весь состав Совета последние не хотели; высшие органы управления государства, администрация домена, местные чиновники оказывались под пристальным контролем. Экстраординарные субсидии, без которых, несмотря на все налоги, нельзя было обойтись при продолжении войны, должны были полностью контролироваться Штатами, невзирая на печальный опыт 1355 г.; предполагалось также периодически собирать депутатов трех сословий для выверки счетов.

Означало ли это все контроль над королевской властью? Если присмотреться, это не более чем карикатура на конституционную реформу. Штаты не имели политической традиции: это разношерстные ассамблеи, собираемые при необходимости, которые не умели создавать органы постоянного контроля. Чистка утолила чувства ненависти, но не дала никаких гарантий на будущее. Стремление к административным реформам из-за отсутствия искренне преданных исполнителей не возымело никакого практического эффекта. Чего-то можно было бы ожидать от ввода депутатов в состав Совета; но там они оказались в меньшинстве; едва минует опасность, бывшие советники поднимут голову или займут их место. Никто не рискнул предложить обойтись без дофина — носителя монархической власти. А его упорное нежелание проводить реформы ставило непреодолимую преграду усилиям реформаторов. Движение, начатое в порыве энтузиазма, очень быстро иссякло, и у обеих сторон не было иного выхода, кроме как прибегнуть к силе.

Ведь, вопреки видимости, последнее слово осталось за королевской властью, представленной тщедушным дофином. На его стороне были чиновники, традиция, преемственность в управлении. Делегаты Штатов, кому поручено собирать субсидии и управлять этим процессом, натолкнулись на косность податных людей, крестьян, убогих ремесленников, которые не желали платить налог новоявленным сборщикам; надменный купеческий прево, вынужденный прибегать к худшим уловкам, в точности как королевские чиновники, сам объявил о новой девальвации, хотя программа реформ включала требование возврата к полноценной монете. В конечном счете Штаты не пользовались авторитетом. Слишком частые сессии утомляли депутатов, их беспокоили дорожные опасности и расходы. Вскоре в Штатах останутся почти одни парижские буржуа.

Предстояла еще проба сил, опасная для дофина, у которого не было ни войск, ни денег. Летом 1357 г. Карл попытался снова захватить власть: Великий ордонанс не претворялся в жизнь, дурные советники снова возвращались в милость. Этьен Марсель быстро поставил его на место. В ноябре благодаря обилию сообщников из тюрьмы бежал король Наваррский — к великой радости Штатов, которые уже снова заседали. В Париж возвратился ненадолго изгнанный Робер Ле Кок. Чтобы сохранять опеку над дофином, его надлежало держать в постоянном страхе. О чем речь: пародия на Штаты в феврале 1358 г. вынесла постановление, что отныне заседания будут проходить только в столице. Наваррца пригласили в Париж, и дофина вынудили с ним примириться. Карл унизился до того, что приказал провести покаянные церемонии в память жертв руанской драмы. Наконец, купеческий прево организовал мятеж, и восставшие прямо в покоях дофина, на глазах у него, вырезали его приближенных, убили маршалов Шампани и Нормандии и надели на наследника престола сине-красный шаперон — цветов парижских горожан.

55

Французский король Людовик Святой в ходе седьмого крестового похода потерпел поражение при осаде египетской крепости Мансуры и 6 апреля 1250 г. попал в плен (прим. ред.).