След грифона

– Эти батальоны – продолжение моей диссертации в академии. По своей сути – это отборные части. Это гвардия, но гвардия, при формировании которой решающим фактором являлась не знатность, а боевой опыт и заслуги офицеров. О степени боеспособности таких частей можно судить по одной их операции. Но боюсь, что это теперь секрет за семью печатями.

– Поясните.

– Командир одного из таких батальонов перешел на вашу сторону. По моим сведениям, именно он был одним из руководителей захвата Зимнего. Такой вот подарок новой власти. Вы-то должны знать, что матросы и рабочие, карабкающиеся на ворота под аркой Генерального штаба, – художественный бред какого-то кинодеятеля?

Судоплатов удивился, но оставил без комментария последние слова Суровцева. Он отметил для себя необходимость уточнить все вышесказанное, как и то, что нужно будет познакомиться с диссертацией этого умника.

– Командир батальона, – продолжал между тем Суровцев-Мирк, – подполковник Свечин когда-то был у меня в подчинении. Потом некоторые офицеры батальона раскаялись в измене и, как многие другие, оказались на Дону. Возможно, даже где-то сохранились их показания. В частности, они показали, что в составе батальона были немецкие офицеры из числа пленных. По имевшимся у меня тогда сведениям, еще весной Свечин имел встречи в Финляндии с Владимиром Ульяновым-Лениным. Хотя об услугах предателей стараются побыстрее забыть. Даю голову на отсечение, но Свечина наверняка успокоила пуля чекиста. А что касается того, как я оказался в Добровольческой армии, – это просто. Генерал Духонин устным приказом приказал спасать Корнилова и всех генералов. Потом главнокомандующего Духонина на перроне могилевского вокзала растерзали прибывшие из Питера во главе с Крыленко пьяные, обнюхавшиеся кокаина матросы. Заметьте, не расстреляли, а именно растерзали. Начали с обрывания генеральских погон, а закончили всем остальным, что только смогли оторвать. Всем нам стало ясно, что нас ожидает. Было принято решение бежать на Дон. Тогда верилось, что донское казачество поддержит наше выступление.

– Как к вам относились арестованные вместе с вами генералы Корнилов, Деникин, Марков? – спросил Судоплатов.

«А вот этот вопрос из сегодняшнего дня, – подумал Суровцев. – Думай, думай, – понукал он себя. – Что? Что за этим вопросом кроется?» Он отметил, что из троих в живых сейчас только генерал Деникин. Он где-то в эмиграции. Также чекист почему-то не спросил о генералах Романовском и Лукомском, которые до последнего дня перед побегом находились в Быхове. Он приказал себе запомнить эту деталь и, поняв, что его откровенность делает свое дело и располагает к нему, продолжал:

– Ко мне они относились по-отечески, даже с некоторой нежностью. Некоторым из них по возрасту я в сыновья годился. Не знаю, известно ли вам то, что я начал военную карьеру восьмилетним ребенком?

– Каким образом? – удивился Судоплатов.

– Я из военного рода. Все предки и по русской, и по немецкой линии были военные. Родители мои умерли рано, а воспитывавшие меня тетушки посчитали, что женское воспитание пагубно сказывается на моем юном характере, даже уродует его. Ребенком я был весьма своенравным. Из кадетского корпуса вышел в пятнадцать лет. В корпусе и в училище за выказанные способности мне было позволено сдавать экзамены экстерном. А в двадцать один год закончил академию. Это легендарный факт. Если среди нынешних ваших военных еще остались выпускники царской Академии Генерального штаба, то они подтвердят, что я был самым молодым выпускником академии за все время ее существования. И закончил я ее с отличием, – гордо произнес Суровцев, сразу же напомнив Судоплатову, что он из «бывших».

– Вы лично были знакомы с маршалом Шапошниковым?

Мирк невольно вздрогнул. Вопрос был слишком неожиданным. Ему пришлось признать, что за последние годы власть сумела воспитать грамотные кадры органов безопасности. Допрос велся мастерски. Он взял на заметку и этот вопрос. Но теперь, беря тайм-аут, спросил сам:

– Уж не хотите ли вы почерпнуть у меня сведения, порочащие красного маршала? И потом, почему вы спросили «был знаком»? Что-то случилось с Борисом Михайловичем?

Ритм допроса, казалось, был сломан. И теперь, когда чекист должен будет пуститься в уточнения, появится время еще раз задуматься о том, что от него хотят в этот раз. А ведь что-то им нужно, о чем прямо говорить они не желают. Нет. Судоплатов оказался человеком опытным. Он не только не сбился, но и стал набирать обороты в ведении допроса, правда, выказав на этот раз крайне серьезный интерес к Суровцеву со стороны НКВД:

– Мы спросили Шапошникова о вас. Он вас, оказывается, помнит. А вы?

– Я был с ним знаком как с командиром Мингрельского полка на Юго-Западном фронте во время германской войны.

– У вас замечательная память.

– Сам удивляюсь, как до сих пор не выколотили при допросах.

– Чем сейчас занимается маршал Шапошников, вы знаете?

Здесь осторожничать не приходилось, и без всякого напряжения Мирк признался:

– Только то, что писали в газетах до моего ареста.

– Маршал Шапошников охарактеризовал вас как блестящего офицера. Искренне пожалел, что вы были по другую сторону баррикад. Вы, оказывается, владеете почти всеми европейскими языками...

«Чего же он от меня хочет? – продолжал гадать арестованный. – Сдается мне, и сам ты иностранными языками владеешь. Сначала вопрос о Деникине, теперь вот о Шапошникове». Кстати, именно Шапошников вполне мог просветить чекистов о некоторых фактах его биографии. Во время Гражданской войны по обеим сторонам фронта кадровые военные очень ревниво и тщательно отслеживали судьбы своих коллег и сослуживцев по царской армии. И не раз можно было слышать проклятия и ругань от бывшего гвардейца-семеновца, дерущегося с красными, в адрес бывшего сослуживца, в прошлом поручика того же полка, а теперь красного командарма Михаила Тухачевского: «Чтоб он сдох, христопродавец!» По другую сторону фронта также не скупились на крепкие выражения. «Я этого фон Дергольца еще по германской знал. Таких скотов еще поискать надо», – говорил какой-нибудь красный военспец о своем бывшем сослуживце. Тут Суровцев неожиданно для себя вспомнил, что барон фон Дергольц был одно время непосредственным начальником нынешнего советского генерала Жукова, чья звезда так головокружительно взошла в последние годы. Смешно, но и с Жуковым сводила его военная судьба. Незадолго до ареста в кинотеатре перед фильмом он смотрел кинохронику. Была такая практика в советское время: перед самим фильмом обязательно показывали фильм документальный. Так их называли. И вдруг с экрана на него взглянул Георгий Жуков, которого он сам лично представлял к Георгиевскому кресту за захват в плен немецкого полковника. На момент выхода фильма на экраны Егор Жуков командовал ни много ни мало военным округом. Сказать кому – не поверят. Но этого говорить он никому не собирался. И без того хватало проблем. Да и сам этот факт только повод лишний раз сказать, что «мир тесен».

– А генерал Степанов Александр Николаевич так же по-отечески, как Корнилов и Деникин, относился к вам? – резко и неожиданно спросил чекист. – Отвечать быстро! Когда в последний раз вы виделись и говорили со Степановым?

– Осенью 1917 года.

– Выполняли ли вы особые поручения Степанова?

– Да.

– Почему вы не сказали ничего этого следователям?

– Их интересовало только золото Колчака.

– Это Степанов посоветовал вам на время войны избавиться от немецкой составляющей вашей фамилии?

– Да.

– Почему Степанов не перешел на сторону советской власти, как другие генералы контрразведки?

– Не знаю.

– В Белом движении он участвовал?

– Я этого не знаю.

– Нет, знаете! – почти крикнул Судоплатов.

– Не знаю.

– Где теперь находится бывший генерал Степанов?

– Мне это неизвестно.

После таких перемен в манере ведения допроса обычно следовало избиение допрашиваемого. Оба об этом знали.

– Встать!