Путь Грифона

Он действительно не собирался ничего больше спрашивать. Хотя мог это сделать. В принесённой им папке находились весьма примечательные снимки из английской и немецкой газет. Английская «Sunday Times», 1931 года, в разделе «Светская хроника» поместила любопытное фото. На снимке были запечатлены: лидер немецких нацистов Адольф Гитлер, сын премьер-министра Великобритании Рендольф Черчилль и, кто бы мог подумать, Эрнст Ганфштенгль. Композитор и пианист. Все трое в лётных костюмах и шлемах. Похожая фотография нашлась и в немецкой газете. Надпись под ней гласила: «Рендольф Черчилль после полётов над Германией с новыми друзьями». Ганфштенгль – Путци действительно, точно тапёр в кинотеатре, сопровождал своим аккомпанементом кадры новейшей немецкой истории.

– Вы когда-нибудь слышали о Парвусе? – вдруг спросил Суровцев.

– Нет, – по обыкновению ответил Паулюс.

– Жаль. Любопытный персонаж. И Парвус, и Путци – это какой-то новый тип политических посредников-провокаторов. Парвус в своё время погостил в Турции – и последовал геноцид армян. Путци пообщался с Гитлером – и началось уничтожение евреев.

Генерал-фельдмаршал молчал.

– Ваше равнодушие к политике не имеет границ. Послушать вас – вы и о перелёте Гесса через Ла-Манш не слышали, – иронизировал русский. – Или вы тоже считаете, что Гесс сошёл с ума, когда полетел доложить англичанам о том, что все соглашения в силе и что свои обязательства Гитлер выполнит? Вот уж поистине, дьявол всегда расплачивается черепками… Англичане в этом отношении прилежные ученики…

Странным образом Москва становилась для него дорогим и даже родным городом. Москву дореволюционную он не знал и потому менее болезненно смотрел на перемены советского времени, чем коренные москвичи. Да и где они, коренные? Сейчас ему нравилось наблюдать, как город переставал быть городом фронтовым. И это не могло не радовать. Был демаскирован Кремль. Через маскировку и через перекрашенные исторические здания начали опять проступать черты столицы. Заблестели купола уцелевших храмов. А что до родства, то и это было понятно. И он приложил свои усилия к защите города. О чём свидетельствовала медаль «За оборону Москвы». Он был награждён и медалью «За оборону Ленинграда». Но медали не носил. Мало того, на самом высоком уровне обсуждался вопрос о его звании.

Только теперь он осознал слова Батюшина о том, что генерал контрразведки не должен в карьере подниматься выше генерал-лейтенанта. Всякий его карьерный рост было решено прекратить, чтобы не настораживать противника. Набравшая обороты операция «Курьеры» предполагала информирование немцев о том, что Демьянов получает разведданные из Генштаба. Этим источником якобы и является начальник одного из отделов оперативного управления генерал-лейтенант Суровцев.

Детали его прошлого немцы, надо полагать, попытались выяснить и по мере сил выяснили. Так получилось, что и его с Ангелиной венчание «сработало» на создание легенды. Теперь точно так же, как операция «Монастырь» перешла в операцию «Курьеры», последняя давала толчок к зарождению следующих оперативных мероприятий. Из-за особой секретности этим действиям даже не стали присваивать кодовое название.

– Жизнь подсказывает, – завершал свой доклад Суровцев, – мы должны готовить отдельно и передавать разную дезинформацию для абвера и для министерства имперской безопасности. Пусть Канарис и Гимлер с Гейдрихом иногда докладывают руководству взаимоисключающие данные.

Руководители разведки некоторое время молчали.

– Справимся? – спросил начальник разведки НКВД Фитин.

– Наше дело эту дезинформацию передавать. Готовить её всё равно должен Генеральный штаб. Но я не могу ухватить главную цель, – признался Павел Анатольевич Судоплатов, – чего мы этим добиваемся?

– Цель простая, провокационная, подрывная, – размышлял вслух Фитин, – рассорить окончательно два немецких ведомства. И потом, если два разведывательных органа представляют руководству разную информацию, то что руководство должно думать о работе этих органов?

– Думаю, своё неудовольствие оно выскажет, – так же вслух размышлял Судоплатов.

– А если оно узнает, допустим, что абвер делится полученной от нас информацией с англичанами? – в свой черёд задал вопрос Суровцев.

– Об этом можно только мечтать, – действительно мечтательно проговорил Фитин, – тогда как минимум немецкое начальство перестреляет и перевешает всё руководство ведомства Канариса.

– Вы меня не понимаете, – живо отреагировал Судоплатов, – одно дело, если мы хотим, чтобы Гитлер так думал, и совсем другое, если дело обстоит именно так.

– Я убеждён, что дело обстоит именно так, – твёрдо заявил Суровцев. – Канарис делится разведданными с англичанами. А если среди германского генералитета завелись английские агенты, то в скором времени следует ожидать заговоров и переворотов.

– Против кого ожидать заговоров? – спросил Судоплатов.

– В данном случае против Гитлера, – ответил генерал.

– Смелое утверждение. Очень смелое, – не без иронии заметил Суровцеву Павел Анатольевич.

– Скажу ещё смелее, – оживился Суровцев. – Если произойдёт покушение на Гитлера, санкционированное из Англии, союзники сразу же откроют второй фронт. И со всех ног бросятся спасать Европу от «красной заразы». Я говорю о нас с вами. Хотя скорее всего последовательность будет другая: сначала второй фронт, а затем покушение на Гитлера.

– Подождите. Нам для начала нужно хотя бы понять, есть или нет утечка информации из абвера к англичанам. Работаем и ждём подтверждения, – подвёл черту под разговором Фитин.

Косвенное подтверждение утечки разведывательной информации из абвера к англичанам пришло с самой неожиданной стороны. Через семь месяцев после описываемых событий, на Тегеранской конференции, в присутствии Рузвельта Черчилль сказал Сталину, что английская разведка располагает точными сведениями о том, что в советском Генеральном штабе работает немецкий агент. Сталин лишь кивнул. Но уже вечером этого дня из Тегерана в Москву ушла радиограмма, общий смысл которой сводился к тому, что предположения советской разведки о непрерывающихся во время войны контактах Канариса с англичанами верны. То что в Лондоне знали об агенте абвера в советском Генштабе, не вызвало в Москве никаких сомнений, откуда англичане об этом узнали.

Можно было только поражаться, с какой лёгкостью Сталин осваивал искусство дипломатии. В беседах с главами Великобритании и США был всегда сдержан, с внешней демонстрацией доброжелательной готовности к переговорам. Вместо прямого возражения – только ирония. Вместо согласия – обещание подумать. А вместо отказа – требование помочь в осуществлении чужой просьбы, но таким образом и с такими условиями, что просьба часто сама собой исчезала.

Это, впрочем, не мешало ему устраивать традиционные нагоняи подчинённым. Так в Тегеране досталось Ворошилову. Но отчитал он Климента Ефремовича не при главах иностранных государств, а при своих. Причиной послужила неловкость маршала. От имени английского короля Георга IV, в знак признательности и восхищения перед мужеством жителей и защитников города Сталинграда, премьер-министр Черчилль вручал главе советского правительства меч. Сталин, уже получавший в своей жизни наградное оружие, меч принял. Поцеловал, как это заведено во всех армиях мира. Показал оружие Рузвельту, затем передал его Ворошилову.

И тут произошло то, что едва не вывело вождя из себя. Маршал, не сообразив, что меч, в отличие от шашки, не имеет в ножнах фиксатора, неловко повернул оружие, и двуручный меч ударился рукояткой об пол. Головка рукояти, изготовленная из горного хрусталя, едва не разбилась. Сталин в тот момент не сказал по этому поводу ни слова, зато после приёма Ворошилов наслушался многое из того, что не принято фиксировать на бумаге, про руки, про ноги, про голову и про другие части маршальского тела.