Страница 129 из 139
— Не могу не согласиться с тобой, Антон. И это тем более важно, что на долю далеко не каждого поколения выпало столько: война Отечественная, войны «холодная» и психологическая, культ личности, волюнтаризм, застой, теперь вот — перестройка, которая неизвестно куда вывезет Россию-матушку.
— А в общем — сплошная конфронтация, противостояние людей, классов, миров. О чем только сейчас начинаем говорить открыто.
— Пожалуй. И чтобы выбраться из этой ямы, придется всем нам избавиться от предвзятости. Я пожил в странах «загнивающего капитализма» и, поверь, многое понял.
— Да и я посмотрел, как живут там. Но сколько потеряно драгоценного времени, сколько загублено человеческих жизней, талантов, просто умов! Если хочешь, разрушен сам человек! Этого не вернешь, дорогой, как и не выкинешь из нашей истории.
— Должен же кто-то и ответить за все! — твердо сказал Стародубцев, подняв палку и резко стукнув ею об пол.
— Все мы виноваты — коммунисты, чекисты, токари, пекари, землепашцы. Почему не сработал коллективный разум народа и не остановил беззаконий, творимых против личности?
— О каком коллективном разуме ты говоришь, Антон? Народ-то был обезглавлен! Миллионы мыслящих людей были истреблены Сталиным, Ягодой, Ежовым, Берией. Над многими и поныне довлеет страх тех лет.
— Все это так, конечно… Но я вот о чем подумал. Все, что с нами произошло, — неужели это крах идеалов, иллюзий нашего поколения? А может быть, зигзаг истории? Тупик, в который нас завели вожди?
— Вероятно, все вместе взятое. Я так полагаю.
— Наверное… Наверное…
— Ты находился тогда в стране, — вывел его из состояния задумчивости Евгений. — Скажи, Берия действительно, шпион? А как отнеслась общественность к его осуждению? У меня такое ощущение, что здесь что-то не то.
— Как? — усмехнулся Антон. — Дружно клеймили, не зная и не вдаваясь в суть дела. Как шпиона, как врага советского народа. На митингах, на собраниях, в телеграммах в ЦК партии.
— Он и есть — преступник. И все же…
— У меня лично свое мнение на этот счет. Было и есть.
— Шел против течения. Или, как тот поручик, который из всей роты один шагал в ногу? — Евгений рассмеялся.
— Берия — одна из самых мрачных личностей всех времен и народов. Развратник, аферист, палач. Но он не был «агентом империализма». Вспомни, как было организовано судилище над ним. По той же схеме, что и все предыдущие процессы — над Бухариным, Зиновьевым и даже Ягодой. Сталину надо было от них во что бы то ни стало избавиться, вот и фабриковали дела, выколачивали из подследственных нужные показания.
— Однако приговор суда Военной коллегии подтвердил «Обвинительное заключение». Или и ему доверять нельзя, так что ли?
— Так ведь и его сочиняли те же следователи… И все же моя версия иная, и я уверен, что прав. В борьбе за власть после смерти генералиссимуса Берия встал на пути других сил — своих же и Сталина сподвижников. Возможно, были расхождения относительно того, по какому пути вести народ дальше. Либо не могли договориться, как заметать свои кровавые следы в истории. Во всяком случае, им необходимо было избавиться от него. Даже приговор приводили в исполнение не в подвалах Лубянки, а в здании, где проходил суд. И расстреливал его не профессиональный палач, а маршал Советского Союза. Это ли не подтверждение того, что его не только убрали с пути, с ним и поспешили расправиться.
Стародубцев прошелся вокруг стола.
— Но тогда следует восстановить истину! — требовательно произнес он, будто все зависело от Антона.
— Видимо, к этому когда-то придут умные историки.
Стародубцев вздохнул.
— Самое грязное пятно в российской истории — сталинские репрессии, — сказал он.
— И самое позорное! — продолжил Антон. — С тридцатыми годами все ясно: искали врагов. Ну, а после войны Отечественной… Создавали врагов.
— Создавали? — удивился друг.
— Я не оговорился. Сталин дал указание тогдашнему министру госбезопасности Абакумову собирать компромат на всех, кто стоял у власти. Располагая компроматом, он получил возможность интриговать, шантажировать, запугивать и расправляться даже со своими соратниками. Вот тогда-то Берия и попал к нему в опалу.
— Берию арестовали и расстреляли после кончины Сталина, — возразил Стародубцев.
— Совершенно верно. Берия являлся соперником Хрущева в борьбе за личную власть в партии и государстве. Так что мотивация прежняя. Из соперника сделали врага народа.
— Д-да. Дела!.. Знаешь, о чем я думаю?
— Даже не догадываюсь, — улыбнулся Антон.
— Объективно и ты, и я, все мы, граждане великого государства, — заложники веры в идолов власти — советской, партийной, губернской. Жертвы догматизма и двойной морали, которые навязывали народу те же идолы от политики, от культуры, от идеологии. А ведь жизнь интересна прежде всего движением мысли, а не застывшими формами, какими бы привлекательными они ни были. В противном случае может наступить всеобщая безропотность, а значит, людская безликость. А это уже — катастрофа!
— Логично, Женя. Никому не дано переделать натуру человека — ни Богу, ни черту, ни царю, ни герою, кроме него самого. Каждый имеет право думать и выражать себя в меру своего таланта, и поступать, как считает нужным, на страницах книг, в театре, живописи, архитектуре. Даже в политике. Кто-то из наших современных философов справедливо заметил на этот счет, что закон жизни строится не на постулатах той или иной идеологии, а на естественных устремлениях и здравом смысле людей. Да и свобода творчества — не одолжение власть предержащих, а естественное состояние души и ума талантливого человека, сознающего свою ответственность перед обществом, перед человечеством. Я понимаю так, что государство обязано предоставить своим гражданам возможность получить всестороннее гуманитарное образование. А заодно и научить его…
— Разномыслию! — рассмеялся Евгений.
— Диалектическому мышлению, — уточнил Антон. — Общество должно быть заинтересовано в созидательном инакомыслии своих членов, поскольку именно из него вытекает свобода их действий, инициатива и, если хочешь, предприимчивость. У нас это, кажется, начинают осознавать, в том числе и на высоком уровне. В конце концов, не инакомыслие, а двойная мораль и двоемыслие, двуличие, как защитное средство человека с целью выжить, породили теневую жизнь, когда происходит раздвоение личности: убеждение, дескать, одно, а жизнь — совсем другое.
— Твоими устами да мед пить, Антон! Но пойми, дорогой! Да, стремление человека к счастью так же естественно, как жажда, голод. Счастье, в моем представлении, — свобода выбора жизненного пути, возможность творчески трудиться. Но способно ли наше общество на это? Желает ли сегодня наш гражданин добровольно сбросить с себя привычные оковы и вырваться на простор? Присмотрись и увидишь: далеко не каждый. Многие привыкли к тому, что у нас все распределяется. Благоденствия ждут не от себя, а от государства.
— Что же, мы так и не выберемся из трясины застоя?
— Непременно вырвемся. Но должно, наверное, пройти значительное время для всеобщего осознания необходимости этого. Лишь тогда гражданин способен будет потребовать от властей: «Дайте мне спокойно жить, делать то, что я хочу, зарабатывать столько, сколько мне необходимо, чтобы иметь достаток, быть независимым и свободным». Я убежден: это — ключ, которым открываются ворота в будущее.
— Помнишь, у Монтескье: «Каждый народ достоин своей участи».
— И имеет тех правителей, которых он заслуживает, — добавил Евгений Стародубцев.
— А это откуда?
— Где-то читал… А еще говорят, талантливая эпоха — та, в которой человек находит себе пути, а бездарная — такая, в которой он этих путей не находит. Кстати, сам-то ты веришь, что социалистический выбор не был ошибочным?
— Верю. Ошибка в другом: мы пошли не по Ленину и лгали, что опираемся на его учение. Обман, какого человечество не знало!
— Я тоже над этим не раз задумывался. Теперь важно не перечеркнуть прошлое, сохранить то, что было наработано хорошего за десятилетия адским трудом всего народа.