Схватка с чудовищами

Не выпуская сигару изо рта, Бартлоу спросил:

— Помнишь, как Буслаев сказал Кейлебу: «В способности на никому и ничему не подвластные чувства — величие человека, его цельность. Верность, мужество, самоотверженность без жертвенности…» Каково?

— Философ! А у нас какие козыри, Аллан?

— Козыри. Чтобы понять настоящего коммуниста, необходимо самому стать коммунистом. Настоящим. — И рассмеялся: — Как видишь, я тоже подвержен чуждым влияниям в исключительно трудных обстоятельствах. И ради Бога, не повторяй ошибку советологов. Для разведчика все эти рассуждения о коммунистах, как об автоматах, рожденных в условиях муравейника, неприемлемы. Среди них встречаются и идейные.

— «Муравейник». «Общее одеяло»…

— Стоп, стоп! «Уютно… Спокойно… Тихо…» Запомни, Джерри, интонацию в голосе Буслаева. Интонация — сорок семь процентов информации. Он сомневается в коммунистической системе. Преклоняется перед Западом. Двойственность натуры — то, что он из себя представляет.

— Запомнил, сэр. И Майкла, которого мы подставили ему под видом страхового агента, он определенно заподозрил после дурацкого случая с антисоветской листовкой, подброшенной ему в почтовый ящик энтээсовцами.

Бартлоу вспылил:

— Какая еще листовка?

Запутавшись в шнуре, он с раздражением бросил наушники на пол. На всю мощь включился звук магнитофонного динамика. Лодейзен торопливо его выключил.

— Буслаев непрактичен и неустроен в жизни, легковерен. Да, да, Джерри, легковерен. В том-то и дело, что он никого не подозревает. Ни-ко-го! И вот еще что не вызывает сомнений: ему уже плохо. «У вас уютно, фрау Шарлотта. Спокойно. Тихо». Он ищет покоя и, видимо, сомневается в самом себе. Он не считает, что состоялся в жизни, чувствует свою неполноценность. Сознает иллюзорность жизни дома, но ничего не может с этим поделать. И всюду добивается истины. Истина ему дороже и может затмить для него все: Родину, мать, семью, детей. — Взял досье, всмотрелся в фотографию. — Если могли бы подвергнуть его проверке на «детекторе лжи», мы узнали бы и другие его качества: упрям, не способен на компромисс… В экстремальных обстоятельствах собирается и может принимать неординарные решения…

— Пока Буслаев не поймет, что он у нас под «колпаком» и каждый его шаг, каждое слово нами фиксируется… — начал было Лодейзен.

— Ну, а когда узнает, операция будет уже завершена, — перебил его Бартлоу. — Используя человеческие трещины в нем, мы должны втянуть, втащить его в чистилище. Однако во всем нужна мера. Никаких провокаций, примитивизма. Он тонко чувствующая личность. А против коммунистического фанатизма… Против него есть верные средства: цепь личных неурядиц и одиночество, предательство близких людей. Надо устроить ему все это! Но самое важное — схватить его с поличным, лишить возможности связи с резидентурой. Теперь все будет зависеть от твоего мастерства, Джерри! От того, будешь ли ты знать, как дорого он оценивает себя в долларах, когда почувствует нашу готовность озолотить его. И помни: это ему ты обязан своей неудачей в Москве. Постоянно помни! Кстати, ты выяснил, зачем Буслаев летал во Франкфурт?

— Он там посетил Капустина и потребовал от него прекратить провокации против соотечественников.

— Капустин. Знакомая фамилия. Кто он?

— Из Сектора закрытой работы НТС. Мы его периодически привлекаем в качестве наводчика на русских, проживающих в России. С его подачи в Москве был завербован Обручев.

— Он-то тебя и погубил, этот ученый!

В четверг утром позвонил Эйхгольц и попросил Буслаева приехать по важному делу. «Уж не отказывается ли он от того, чтобы поехать в нашу страну с выставкой своих произведений?» — подумал почему-то Антон.

Вечером все объяснилось.

Встретил Антона Райнер Эйхгольц, как всегда, доброжелательно. Проводил в свою творческую мастерскую. Там находился мистер Кейлеб. Обеспокоенный и даже встревоженный чем-то. Это было неожиданно для него, и он уже не знал, что подумать. Эйхгольц удалился, оставив их наедине друг с другом.

— Простите, господин Буслаев, за беспокойство. Это я хотел вас повидать и прибег к столь конспиративному вызову на рандеву. Вас это шокирует?

— Я слушаю вас, мистер Кейлеб, — все еще не понимая его замысла, сказал Буслаев и присел на табуретку рядом со скульптурной композицией. Ждал поворота в их отношениях, и он наконец наступил. Без подстегивания и форсирования событий.

— Дело в том, что я работаю в разведоргане и мне стало известно, что в скором времени в Советский Союз выезжает один из моих слушателей. Человек этот готов на все. Я считал своим долгом каким-то образом конфиденциально поставить об этом в известность советские власти, но не знал, как это сделать. Не подбрасывать же в посольство анонимку. Так и меня могут вычислить наши контрразведчики, да и у вас могут не поверить безымянному сообщению.

— Если доверите, я мог бы связать вас с соответствующим специалистом в этой области, — взвесив все, сказал Буслаев. Неожиданное откровение Кейлеба он расценил, как вынужденное. Теперь понятно стало, почему все он присматривался к нему. Видно, думал, можно ли довериться этому дипломату.

— Я не хотел бы встречаться ни с кем, кроме вас.

— Расскажите об этом вашем слушателе.

— Его фамилия — Сысоев Андрей. Возможно, это — кличка. Тридцати трех лет. Из семьи врача. Работал журналистом в каком-то бульварном издании. Женат. Вот его фотография.

— Я могу взять ее с собой? — разглядывая фото, спросил Антон.

— Да, пожалуйста. Для вас я и отпечатал этот экземпляр.

— У вас могут появиться и дополнительные сведения о нем?

— Не исключаю этого. Каким образом вам их передать?

— Лучшего связного, чем ваш свояк, не придумаешь.

— Согласен. Надежно и безопасно. И для меня, и для вас. И тем не менее посвящать его в наши дела не стоит. Это может разволновать его. Он человек впечатлительный.

— Договорились. Не удивляйтесь, если приду не я, а другой человек — специалист по делам, не имеющим отношения к культуре, — предупредил Буслаев, все еще не исключая того, что Кейлеб затевает с ним нечистую игру. Даже отказался от более подробного разговора о Сысоеве.

— Тогда приходите вдвоем.

Это прозвучало требовательно, почти как ультиматум. «Что стоит за этим?» — спрашивал себя Антон.

Вскоре Кейлеб через Эйхгольца снова вызвал Буслаева на встречу. Был весьма доволен тем, что пришел именно он. Сообщил, что Сысоев назначен администратором выставки скульптур Эйхгольца в Ленинграде. Сделано это немцами без согласования с ним, с подачи спецслужбы «Отряда-P». Сказал, что обеспокоен этим, поскольку это может бросить на свояка тень подозрения, вызвать негативное отношение к нему советского ведомства безопасности. Но как предотвратить такой ход событий?

Это Буслаева не удивило. С подобными случаями ему приходилось встречаться.

— Сысоев что же, едет с заданием? — попросил уточнить он.

— В том-то и дело! — оживился Кейлеб. — Используя прикрытие должностью администратора выставки, он должен будет восстановить потерянную связь с агентурой. Насколько мне известно, один из агентов имеет доступ к секретам Генштаба Министерства обороны СССР. Другой — Совета Министров СССР. Кроме того, ему поручено осуществить вербовку агента из числа советских ученых, контакт с которым был им установлен во время пребывания того в научной командировке в Западной Германии. Кстати, я и готовил, и прихватил для вас фотокопии кое-каких документов и на Сысоева, и на этих агентов. В них отражена работа с ними, перечислены материалы, которые от них получены. Пленка не проявлена. Я заделал ее в обычную фабричную упаковку. Так что, можете не опасаться.

Опасения же у Буслаева были.

Из-за предательства источника-провокатора, подставленного немецкой контрразведкой одному из сотрудников резидентуры в ФРГ, и без того нелегкая оперативная обстановка, еще больше ухудшилась, значительно затруднив контакты с агентурой. По радио, телевидению, со страниц газет развернулась истерическая антисоветская кампания. Заметно усилилась деятельность спецслужб контршпионажа против сотрудников советских представительств и членов их семей; в этих условиях центр предписывал соблюдать величайшую осторожность и конспирацию, отказаться от встреч с сомнительными источниками.