Страница 24 из 41
Или отец. Работал — всё имел. Выгнали — ничего не осталось. Он небось тоже скоро в это Общество любви к ближнему придёт. А может, и не придёт. Там, кроме воды, ничего пить не дают.
По-моему, неудачники — это все дураки; трудяги, правдолюбцы, трусы.
Сильным надо быть! Как я! Беспощадным! Род-малютка! Род беспощадный! Род — гроза города!
В общем, в этом доме есть касса. Разные там миллионеры, благотворители дарят своим «любимым ближним» монету. Это им нужно. Говорят, среди богачей считается неприличным, если кто не даёт на бедняков. А наш главный босс — ну, руководитель воровского синдиката, хотя он теперь считается честным миллионером, — он тоже туда жертвует. Я не знаю, кто он И слава богу. Лучше не знать, а то можно на кладбище проснуться.
Стив однажды здорово выпил и разболтался. Сказал: босс был когда-то телохранителем у Джианкана, потом помощником, потом хлопнул его и сам стал боссом. Теперь уж лет пятнадцать лично ничего не делает, только синдикатом командует а мы все на него работаем. Стив говорит, что все ворюги в городе тридцать процентов награбленного отдают синдикату. Пробовали некоторые утаивать, так потом все сто процентов отдавали да шкуру заодно.
Словом, босс теперь депутат, дочь за сенатора выдал. У него предприятий, банков, как у меня волос на голове. Он, конечно, должен на бедняков жертвовать. И что получилось? Он сто тысяч монет отвалил этому обществу — нужно было ему какую-то сделку заключить, Стив говорил, с городским муниципалитетом, он и шиканул, а теперь решил деньжата себе вернуть. Мы должны их свистнуть — и ему обратно. Он их нарочно не чеком, а наличными прислал и вечером, корда в банк уже поздно сдавать. Поэтому деньги в сейфе заперли. А охраны там нет — сторож только. Ну, подошли с заднего двора. Окна в комнате, где сейф, решёткой забраны. Но доверху она не доходит. А я ведь что червяк. Стёкла вырезали, я влез туда, по коридору прополз, открыл окно на втором этаже, сбросил верёвку — Стив и Нитти поднялись. За дверью притаились, ждём, пока сторож пройдёт, а он всё ходит и ходит взад-вперёд.
Словом, Нитти его дубинкой угостил. Ну, связали мы сторожа, рот заткнули и начали сейф открывать. Сейф старый. Нитти — он специалист — повозился полчаса, открыл. Лежат. Все сто тысяч! Взяли и ушли. Вот и всё. Я даже не волновался. Только спина вспотела. А на следующий день Нитти мне пять тысяч монет даёт и говорит:
— Босс доволен тобой. Велел дать. Молодец, говорит, парень.
Пять тысяч монет! Я две тысячи сразу матери. Отцу велел не говорить — всё равно пропьёт. А на три тысячи накупил барахла — костюмы, рубашки, ботинки. Комнату хорошую снял.
— Прощай, мать, — сказал. — Пойду пробиваться. Если получится, тебе помогу. Прощай, мать, да не реви. Отец подохнет, я тебя к себе возьму, — и ушёл.
А то чуть сам реветь не начал. Жалко всё же мать-то. Сидит, руки опустила, глаза как у собаки покинутой. Мать-то совсем одна. Ничего у неё не осталось, отец снился, я ушёл. Легко, думаете?
А вот мне легко… Целый день ни черта не делаем, толчёмся в квартире у Луизы. Коктейли пьём. Телевизор смотрим, спим, в карты играем. Потом Нитти уходит куда-то. Потом возвращается. Потом идём на «дело». И всё.
Ребят я редко вижу.
Юл Морено теперь Сын моря! Сын моря! Ха-ха! Морено — грязная лужа, вот он кто! Машина у него, как у миллионеров. Виллу строит.
Вот Ниса жалко, беднягу. То есть его-то не жалко. Его портреты уже в газетах печатают. Вроде у него и деньжата есть. Да что толку? Всё на Клода уходит. То операция, то санаторий, то доктора.
Клод-то, если б только о себе думал, может, теперь мастером стал, вверх полез. А за других старался — вот его и изувечили. А он пишет: «Всё равно наша возьмёт. Нас много, и с каждым днём мы становимся сильней». Кто же прав? Ну, стал бы Клод мастером. А через год его погнали бы.
Помню, отец ещё работал, ещё всё у нас было, а он всё равно каким-то прибитым, испуганным ходил. Ну и действительно выгнали его. А Клод калека, немой, на том свете уж одной ногой гуляет, а ведёт себя словно генерал, который армиями командует. Кто же прав?
Сегодня я даже пьяным не напился! На следующий день утром нам предстояло большое дело. Решили мы магазин «Калипсо» облегчить!
Восемь месяцев готовил Нитти это дело. Никому, даже нам, не говорил. За неделю только открылся. Собрал нас, Луизу выгнал в другую комнату, радио включил на полную железку и сказал:
— Берём «Калипсо». В субботу и воскресенье банки закрыты. Значит, выручка за субботу и воскресенье в ночь на понедельник остаётся в магазине. Они её всю собирают в одно место — в несгораемую комнату. Войти в комнату невозможно. Вскрыть сейф ещё трудней. Он в стене. Автоген его не возьмёт, да и времени не хватит. Взрыв услышат. К тому же мы не знаем системы сигнализации. Но к четырём утра туда приходит доверенный кассир. Он считает деньги, и в восемь за ним приедет машина, чтоб отвезти деньги в банк. Дверь в магазин кассиру открывает дежурный сторож. (Кассира он в лицо но знает, кассиры меняются.) Дверь в несгораемую комнату — охранник. Этот охранник запирается в ней с вечера и открывает только кассиру. Они друг друга в. лицо знают, и охранник наверняка, раньше чем открыть, посмотрит в глазок.
План такой. Проникаем в магазин. Оглушаем сторожа. Он парень крепкий. Мэррей переодевается в его форму. Ждём кассира. Мэррей впустит. Пригрозим и заставим сказать охраннику, чтоб открыл дверь в несгораемую комнату. Сейф заперт на два запора. Комбинацию одного знает кассир, другого — охранник; друг без друга они сейф открыть не могут. Кассира заставим — у него единственная дочь, она сейчас гостит у бабки за городом, — соврём, что она у нас в руках. Но охранник кремень. Мы ему вколем кубиков сорок пентатола, и он выболтает комбинацию.
Пойдём вчетвером. Иначе мешки с деньгами не донести. В машине оставим надёжного парня. Угонит любую, какая попадётся под руку. Куда повезём мешки, скажу, когда сядем в машину. Хорошо бы обойтись без покойников. Поэтому берём маски. Всё. Вопросы есть?
Сидим, молчим. Вопросов нет.
В назначенное время собрались. У меня прямо зуб на зуб не попадает.
— Ничего, привыкай, парень, — Нитти говорит.
Всё у него отрегулировано, как по часам. Ровно в три к подворотне, где мы собрались, подкатывает здоровенный драндулет. За рулём какой-то малый. Влезаем, молчим, едем к «Калипсо», молчим, останавливаемся неподалёку от дверей, вылезаем, молчим.
Нитти подводит меня к окошку в подвал, где огромный вентилятор. Я между лопастями вентилятора пролез и на третьем этаже оконце открыл. На первом и втором этажах окна с решётками. Спустил верёвку. Стив влез, посветил фонариком на план магазина. Идём. Поскольку в этой части здания сторож, комната несгораемая и кассир сюда приходит — собак нет. К ботинкам у нас подклеен пенопласт. Спускаемся тихо-тихо. Грузовые двери широкие, и проход за ними широкий. У самых дверей деревянная будочка с большими окнами, внутри сидит сторож и читает газету. Окно у него открыто.
Стив надевает маску и ползёт под окошко. Я вынимаю пистолет с глушителем и стою наготове: в случае чего буду стрелять. И вдруг мне этого сторожа жалко стало. Сидит, бедняга, улыбается, наверное, в газете что-нибудь смешное. А потом как вспомнил я мать в голой квартиренке нашей. Всё забрали, всё увезли, сволочи. Нищими оставили! И такое зло меня взяло на этот «Калипсо», на хозяев его, на всех хозяев, на всех этих сволочей! Стою, стиснув зубы, и, честное слово, если надо, даже в сторожа выстрелю. Не моргну! Мы не воры, а старушки из того Общества любви к ближнему по сравнению с этими акулами! С миллионерами этими! Для них миллиончик потерять, что плюнуть!
Пока и так думал, Стив уже подполз к окошку, вскочил, как пружинный чёрт, и сторож газету не успел уронить, как он его по башке дубинкой. Здорово!
Потом мы впустили Нитти с Мэрреем. Стив быстренько стащил со сторожа его форму, переоделся. Сторожа мы связали, рот пластырем заклеили и всунули в какой-то ящик, где тряпки и веники хранились.