Страница 100 из 122
Конечно, и Олег не был чужд язычеству и был князем — вещим. Но Олег был свой, летописи его любят и хорошо знают его деяния. Почему любят его православные летописцы? На этот вопрос мы ответим чуть ниже. Определенно, какая-то оппозиция в его лице линии Рюрика все же угадывается. Приглядимся повнимательнее к Олегу.
С раннего детства каждому русскому человеку знакома «Песнь о Вещем Олеге» А. С. Пушкина. Слова седого волхва, сказанные князю, рисуют облик величайшего завоевателя нашей истории:
Поэтическая форма национального гения отчеканила для потомков память об апофеозе политического могущества молодой северной державы — языческой Руси даждьбожьих внуков!
Образ вещего князя еще тысячу лет назад обрел вечную жизнь в мифическом сознании народа, став былинным Вольгою. Фигура князя Олега ключевая для понимания всей тысячелетней парадигмы русской державной истории. Вероятный строитель первой каменной крепости на Руси, в Ладоге, объединитель двух самостоятельных восточнославянских государственно-династических центров, Новгорода и Киева, в единую державу, князь сочетал в себе функции древних арийских царей; был вождем дружины и верховным жрецом в одном лице.
Провозгласив Киев матерью городов русских, предопределив основание киевской митрополии через сто лет, он воссел на великокняжеский стол, обладая властью духовной и светской, прообразовав собой будущий принцип Русской Христианской монархии, в которой царь, через особое таинство миропомазания, наделялся священной властью главы Вселенской Церкви.
Великий князь киевский Олег нанес ряд ощутимых поражений Хазарскому каганату, путем искусной дипломатии спас Киев от нашествия переселявшихся в Европу венгров хана Арпада, поставил на колени сильнейшую державу мира — Ромейскую империю.
Не случайно, что именно этого князя творцы «норманнской теории» попытались отнять у русского народа. Трудами немецких «просветителей» и российской, но уже нерусской историографии, из Вещего Олега сделали норманнского конунга Одда, лишив нас на двести лет даже возможности помыслить о национальных корнях русской государственности. Древние предания, нашедшие отражение в новгородских летописных сводах, единодушны в том, что Рюрик и Олег находились в родственных отношениях.
По одним сведениям, Олег был шурином Рюрику, родным братом его жены. У преподобного Нестора он Рюриков свойственник. Ф. Гиляров в книге, выпущенной в 1878 году, носившей название «Предания русской начальной летописи», приводит такой малоизвестный факт, сохраненный летописями: «Ходилъ князь великиi рюрикъ с племянникомъ своим олгомъ воевати лопи и корелу воевода же у рюрика Валить».
Немного отвлекаясь от темы, заметим, что имя «Валит» с тех самых пор сделалось крайне популярным и у новгородцев, и у карел. В 1337 году воеводой новгородского города Корелы (ныне Приозерск) был некто Валит Корелянин, тайно сносившийся со шведами, замышляя против Господина Великого Новгорода. По летописному известию невозможно установить, был ли Валит XIV века русским или корелом. Однако вернемся к Олегу.
В раскольничьей летописи Олег вуй Игоря, то есть брат его матери. В «Прологе» под И мая Вещий князь назван дядей Игорю, что точно обозначало в древности только брата отца.
Очень важные для нас сведения доносят сказания о любимой жене Рюрика Ефанде. Татищев посчитал, что имя это норманнское. Отсюда делались следующие умозаключения. Раз Ефанда норманнка, то, следовательно, и брат ее Олег тоже норманн. То, что казалось столь очевидным сто лет назад, в свете нового осмысления старых фактов, которые донесли до нас предания седой древности, выглядит, по меньшей мере, ошибочным. Последователей норманнской версии мало заботил один значительный аспект этой проблемы. Скандинавия не может «похвастать» ни одним конунгом, обладавшим не просто государственным умом, а прямо-таки имперским мышлением, которым в превосходной степени обладал Вещий Олег. Конунгов хватало на снаряжение двух-трех кораблей для грабительского нападения на беззащитный ирландский монастырь.
В раннем Средневековье скандинавы продемонстрировали удивительную неспособность к государственному строительству. Вершиной государственного успеха норманнов было основание разбойничьего гнезда в Нормандии, которое получило государственную форму благодаря военным и политическим успехам королей франков, подчинивших дикарей Франкскому королевству. В лучшем случае, норманны могли некоторое время паразитировать на чужой государственности. Не знала Скандинавия и столь ярко выраженную древнюю арийскую традицию князя и первосвященника рода, духовного вождя и военного предводителя в одном лице. Основной доказательной базой для норманнистов являлись якобы северогерманские имена Олега и Ефанды. Но так ли это?
Мы почти ничего не знаем о древнем славянском именослове. Лишь в последнее время усилиями отечественных исследователей А. Гришина-Алмазова и Н. Васильевой удалось выяснить, что наиболее архаичный именослов скифов, сарматов и славян имел много общего с иранскими именами в силу общего арийского происхождения этих народов, прародиной которых, несомненно, был север Восточной Европы.
Удивительно, но это факт — имя Ефанда имеет точный иранский аналог: «Эсфанд», название двенадцатого месяца года у персов. У иранцев была традиция давать имена по датам календаря, в какой месяц родился ребенок. Но главное, что и само имя Олег имеет иранский аналог «Халег» — творец, создатель, святейший. Из иранского в тюркские языки это имя попало в форме «Валег».
Интересно, что и в церковных святцах имя «Олег» «переводится» как святой, невзирая на то, что имя указывается то как славянское, то как скандинавское. А ведь в Скандинавии нет подобной формы, и пришлось нашим норманнистам изрядно измарать бумаги, чтобы сделать из Олега Вещего — Одда, в запасном варианте Олафа или Хельга.
Конечно, общеарийский именослов сохранялся в разных вариантах и у северогерманцев. Нет сомнений, что скандинавский Хельг и литовский Ольгерд родственные имена нашему Олегу — Ольгу. Но это доказывает только одно — Вещий князь, как и его сестра, получили при рождении древние имена славян Русского Севера, ведущие свое семантическое происхождение от времен общеарийского единства. Попытка привязать имя «Олег» к скандинавскому «Хельг», своего рода «контратака» норманнского лагеря, оказалась крайне неудачной в строго научном отношении.
Исследовательница из Нижнего Новгорода Нина Серова пишет: «...в русских летописях Олег ни разу не назван Хельгом, зато многократно фигурирует как «Ольг» или «Вольг». (А княгиня Ольга названа Вольгой или Волгой (!) 26 раз — в Лаврентьевской, Софийской I и других летописях.) В справочнике известного историка С. Б. Веселовского «Ономастикон» имя Волга (Волга Морозов, Волга Подосенов и др.) как славянское встречается много раз. Русские былины вообще дают один вариант этого имени: «Вольга и Микула», «Вольга Буславлевич».
Большое внимание имени величайшего князя древней русской эпохи уделил гениальный русский историк Дмитрий Иловайский. Он писал: «Олег и женское Ольга будто бы суть не что иное, как норманнские Holgi и Holga, что есть сокращенное мифологическое имя Halogi, означающее высокое пламя; по другому мнению, это имя происходит от heilig, святой. Вообще норманнисты не только русские имена делают исключительно германскими, но и подыскивают им значение из немецкого языка... Эта система довольно соблазнительна, и благодаря ей многие хотя и сомнительные толкования сделались как бы общим местом, вроде Полян от полей, Немей от немой... и т.п. Многие собственные имена народные, географические и личные хотя и делаются неотъемлемой принадлежностью известного языка, однако, чтобы добиться до их значения, надобно восходить к общим индоевропейским корням... Об Олеге и Ольге мы можем сказать, что они были в числе самых любимых имен у наших предков. Олег встречается до четырнадцатого века включительно; а Ольга перешла в христианскую ономантологию. (Другая ее форма, судя по Константину Багрянородному, была Ельга. Переход начального «е» в «о» и обратно был у Славян обычным; например: озеро — езеро, ерел — орел, елень — олень, Волос — Велес и т.п.) В летописях это имя можно встретить и с начальной «В», т.е. Волга вместо Ольга (Лавр. 24 и 27), Вольгович вместо Ольгович (Ипат. летопись. Под 1196). Форма Вольга употреблялась у нас и в мужском значении; напомним известного Вольгу, богатыря наших былин. Чуждое имя никогда не могло получить такую популярность в народе. Никогда не могло оно распространиться и на имена рек, которые вместе с личными именами по большей части ведут свое начало от времен мифологических. Название главной русской реки Волга несомненно есть то же самое имя... Кроме известной Волги, есть еще река Вольга во Владимирской губернии. Река Олег упоминается летописью (Ипат.) под 1251 годом, в походе Даниила Романовича на Ятвягов. А первая половина имени литовских князей Ольгерд и Ольгимунт не есть тот же Ольг или Олег? Литовское племя, как известно, находилось в более близком родстве со Славянским, чем с Германским. У других Славян, именно у древних Чехов, тоже встречаются; Olek, Oleg, Olha (ольха? — Авт.)».