Отель "Калифорния"

— Хэй, сумасшедший татарин, ты же не собираешься поджигать мой дом. А такие поездки для меня уже привычное дело, как в супермаркет съездить!

Поджигать дом Дика Настя не собиралась, но устроить пати в его доме с винным погребом решила обязательно. После интервью.

Она стала репетировать к приходу PR. Как она встанет на кухне, где много русских вещей. «Это я привезла из России», — скажет она и сменит пластинку балалаечного оркестра на хор цыган.

Но Публичная Связь «Плейбоя» не захотела увидеть Настино «гнездышко». Она повезла русскую модель в знаменитый замок М. Хефнера. История замалчивает, была ли Настя первым, пусть и бывшим, советским человеком, посетившим Playboy Mansion[97]. Она не первый раз ехала в дом reach and famous[98].

Шины шуршали, как по морской гальке, на въезде к замку. День был серый, и серый камень здания казался еще более невеселым. Впрочем, все здание как-то и не было видно. С одной стороны был холм, заросший кипучей зеленью. От любопытных. Замок поэтому часто снимали сверху, с вертолета. О, он казался угрожающим на фотографиях.

Бассейн, в который перепрыгало бессчетное количество блондинок разных комплекций, пустовал. Работники сачками вылавливали из него листья. Садовники со шлангами опрыскивали японские садики. Корейцы граблями ровняли морскую гальку. Знаменитая игральная комната производила впечатление посредственного бара на Венис Бич. Толпы игральных автоматов молчали. Замок был пуст.

— Как тебе удалось сбежать? — спросила Публичная Связь, приземлившись на камешке мини-водопада.

Настя, сидевшая рядом на другом камне, сразу вспомнила Виктора и Джорджа Коста. Как они объясняли ей о значении red tapes, через которые Настя якобы прошла. Как Джордж уверял, что красный в данном случае не значит коммунистический. В случае с мисс PR сбежать именно и значило сбежать. Красный и был коммунистический. То есть плохой. Поэтому Настя и сбежала оттуда! То есть Настя должна была преподнести портрет девушки, выбравшей свободу В общем-то Настя ничего не имела против приукрашиваний. Говорят же сидевшие в тюрьме год что отсидели пять, за политику! Хотя на самом деле за жульничество. Она решила сказать, что фиктивно вышла замуж за американца, потому что хотела… хотела… увидеть свое лицо на флаконах шампуня? мечтала всю жизнь позировать голой?

— Не надо очень акцентировать на сексе. Вы ведь были несовершеннолетней, — мисс PR сама же смутилась, сказав это.

А в «Плейбое» была своя мораль… Тем не менее какую бы историю Настя ни придумала, она сведется к фотографиям голой Насти в семнадцать лет! Ей в голову лезли всевозможные образы фоторепортажа о ней. Вот она в советской классной комнате, и из-под парты видны ее раздвинутые ноги в чулочках, и подпись: «Уже в школе Настя не была простой советской школьницей!»

— Вы меня слышите, Настия? Нам надо составить подробный план вашего побега. О! Я имела в виду эмиграции. И хорошо бы указать конкретные причины.

Они решили, что Настя наговорит историю на магнитофон, а мисс PR ее отредактирует.

— Вот так, пускай русского человека в дом с винным погребом! — захохотал Друг, уходя из дома Ричарда и вынося пакет с пустыми бутылками.

Вечеринка закончилась. Настя выпроводила гостей — все тех же Сашу с Ромкой, Таню-художницу с мужем Валеркой, так и несдавшим экзамены, Леньку с гитарой… Никто не удивился, что знакомые оставили Насте ключи от дома. Все были очень рады, что знакомых нет и что дом с погребом в их распоряжении. Все, кроме Саши. Он обругал и дом, и район. Настя крикнула ему, что у него и такого нет, что он жил бы с родственниками, если б не Ромка. Крикнула, взмахнув рукой, и Друг сфотографировал ее на фоне повешенной на стену фотографии Спаса на Крови. Полученное фото она собиралась отправить в Москву родителям: «Вот мое гнездышко!»

Теперь она снимала свои фотографии со стен, убирала медвежонка и прожженную уже почему-то шаль. Она взяла пару бутылок вина — «Медок» ее года рождения, — чтобы забрать с собой. И она все думала о причине своего отъезда для «Плейбоя» — почему же она уехала, то есть сбежала (!) в Америку. «Ну да, конечно, никому не интересно читать о малолетней дурочке, вышедшей замуж в шестнадцать, эмигрировавшей и разведшейся с евреем просто потому, что не любила его. А как же КГБ, ночные аресты, голодовки у зданий посольства и ОВИРа? Ведь все хоть чуточку известные советские через все это прошли. Неважно, что, может, на самом деле они пили шампанское и ели икру в «Национале», страдали от бессонницы не от ночных допросов, а из-за боязни пропустить очередь на новую модель «Жигулей»…» Об этом говорить не стоило. Пока во всяком случае. Пока Америка воспринимала советских граждан, да и принимала к себе, жертвами.

Настя уже собрала свои вещи и все не уходила, шатаясь по комнатам. «Кого я люблю? Сашу? Ричарда? Друга? Или никого?» Она подумала, что Одинокая Леди Хэрольда Робинса, которую она с трудом, но одолела, тоже никого не любила. «Может быть, это правильно — для времени, меня, страны…»

На углу Беверли и Ла Брея Настя заметила полицейскую машину. Они включили жирофары, и Настя остановилась у тротуара как раз рядом с бензоколонкой.

— Добрый вечер, — сказал наклоняющийся над окном полицейский. Настя уже знала, что из машины ни в коем случае без их требования выходить нельзя. Она аккуратно достала из сумки лайсенс — делать резких движений тоже не надо, знала Настя, а то он, полицейский, подумает, что вы лезете за пистолетом, и… сам выстрелит в вас. На всякий случай! Полицейский спросил, пила ли она, и Настенька не обманула, сказала, что да — один дринк, это было можно. Затем ее попросили посчитать до десяти и обратно. Она извинялась, что медленно считает, но объясняла это своей усталостью и русским происхождением. Полицейский попросил повторить алфавит. По-русски!

— О, вы говорите по-русски?! — обрадовалась Настя.

Но полицейский сказал, что он вовсе не говорит по-русски, а заодно попросил Настю выйти из машины. Она стояла на тротуаре и вслух произносила русский алфавит. До нее дошло наконец-то, что важно просто говорить ровно и спокойно. Хотя она подумала, что даже в трезвом виде навряд ли смогла бы сказать русский алфавит без запинки. Полицейский тем временем спросил, далеко ли она живет, и обрадованная Настя сказала, что нет, за углом почти. Тогда полицейский сказал ей, чтобы она заперла машину, и, когда она это сделала в недоумении, он взял ее ключ… и швырнул в кусты!

— Вам лучше домой пешком дойти. В следующий раз мы вас сами отвезем, только не домой… — отдав честь, полицейский укатил.

Настя заплакала и бросилась звонить Саше. Тот вскоре появился, без машины, но с большим фонариком в руке, оглядываясь, перебежал Беверли-бульвар.

— Что же, пешком?

— Настенька, ты не плачь, ключ сейчас найдем… а машину брать не будем. Я тоже ведь пил. Будет достаточно дыхнуть в блядскую трубочку, и…

Они действительно очень быстро нашли ключ в кустах. Настя достала из багажника портфолио и вино. Она все-таки не понимала, почему они не могут поехать на машине.

— Да потому, что эти полицейские не уехали! Они где-нибудь за углом ждут, чтобы тебя арестовать. У них же тоже план! У полиции. Деньги им надо ведь зарабатывать.

Настя хмыкнула, не веря, и, покачиваясь, вдвоем с Сашей они пошли пешком. Перейдя бульвар и оглянувшись, они увидели медленно проехавшую полицейскую машину.

4. New York. New York!

В конце ноября в Нью-Йорке в одной из комнат пансиона только для женщин каждое утро начиналось в семь тридцать. Душ — вода была или ледяной, как воздух за окном, или ошпаривающей кипятком, как и батарея, от которой на обеих коленях у русской модели Насти уже были розовые шрамики.

Сок, если он не скис за ночь в комнате. Сигарета. Мэйк-ап. И так уже две недели.

97

Замок «Плейбоя».

98

Богатый и известный (устойчивое словосочетание).