Опасное решение

Мучила ли его совесть? Пожалуй, нет. Ясно же, что каждому – свое. Замуж за него, как пытались «размечтаться» некоторые нравящиеся ему женщины, она не собиралась. Ее интересовал конкретно мужчина, то есть именно он. И в совершенно определенном плане. Но, может быть, у нее тоже имелись свои «заморочки», свои соображения на будущее? Тогда она определенно о них сказала бы, за долгую ночь у нее было немало поводов шепотком поведать о своих мечтах. Но она отделывалась лишь страстными оценками то его, а то и своих «человеческих» качеств, проявляя при этом недюжинные познания. Надо же, насколько стала в последние годы образованной и оперативно мыслящей былая глухая провинция! А все телевидение помогает настоящему воспитанию да «ихнее» кино!

Людка, как пообещала, явилась два часа спустя, но почему-то запыхавшись, будто бежала. Уставилась вопросительно, как если бы присутствие в квартире Турецкого стало для нее неожиданностью. А он смотрел и ждал продолжения. Непонятное молчание затягивалось.

– Я что-то сделал не так? – наконец спросил он.

– У тебя все так. А у меня… – она помолчала, передохнула и спросила: – Ты прочитал уже?

– Давно. А там ничего нового, ничего такого, о чем я не знал бы, нет. Вот, – он показал на папку с завязанными тесемками. – Я тут просто сидел и ждал тебя, наверное, было бы очень гнусным делом уйти, не дождавшись, да? А вот у тебя, мне кажется, что-то случилось?

– Случилось, – несколько скованным голосом произнесла она. – Скажи правду, тебе очень надо было сунуть нос в это заключение?

– Нет, всего лишь проверить некоторые свои мысли. А что? Кому-то уже не понравился мой интерес? – он усмехнулся, чувствуя, что становится «горячо» и, кажется, разгадка находится где-то совсем близко. Выяснить бы только, откуда подул ветер, уж это Людка должна знать. – Я прав, девочка?

– Вот именно, – она насупилась. – И теперь этот твой интерес может выйти мне боком… Скажи, ты собираешься как-то оперировать фактами из этого заключения?

– Так они же прекрасно всем известны, Людочка, дорогая моя! Ими два месяца назад, еще перед первым судебным заседанием, подробно занимался один опер, которого Привалов выделил в помощники Грязнову, и, кстати, по указанию самого же глубокоуважаемого Алексея Кирилловича. Того, который и мне дал разрешение ознакомиться с последним приговором. А тот опер, Володя Климушкин, он – майор из УСБ, буквально в деталях поведал обо всем моему коллеге, который занимался этими четырьмя делами в начале вашего жаркого лета. К слову, он – давний и большой друг Алексея Кирилловича, директор нашего агентства, тоже генерал милиции. Я – о Вячеславе Ивановиче Грязнове, к слову, и моем давнем друге. А потом, не забывай, что и адвокат, как его, Петровичев, кажется, эту фамилию называл мне Славка, тщательно изучил все эпизоды насквозь, именно и по нашим, так сказать, наработкам. Все эти вопросы Привалов уже обсуждал с Грязновым по телефону, и не раз. Так что тайны тут нет никакой. Хотя, скажу тебе, обращаясь к известному старинному принципу – «они не должны знать, что мы знаем о том, что они знают», – кое-кому бывает выгодно создать видимость проблемы. На пустом месте. Так иногда и делается в силовых структурах – для увеличения финансирования. Я понятно объясняю?

Людмила натянуто кивнула.

– Вот поэтому, дорогая моя, я не вижу решительно ничего опасного для тебя лично. Но если что-то где-то сейчас и прозвенело, могу дать деловой совет. Будем считать, что ты мне ничего не показывала, а я ничего и не просил, в глаза не видел. Кинь эту папку на ту же пыльную полку и забудь о ней. Как я уже забыл. Или, может быть, мне заодно уж и помочь тебе, пронести ее обратно через вашу охрану, скажем, под одеждой, под плавками, например? – Он ухмыльнулся. – Ты не стесняйся, говори.

– Мне было крайне неудобно просить тебя об этом… Но если ты соглашаешься, тогда помоги. Чего-то они там бучу подняли. Кто-то, очевидно, позвонил и сказал. Не знаю точно, но – похоже, так. У нас уже не первый случай. Они вчера меня разыскивали, но телефоны, ты сам знаешь… – Она лишь развела руками. – А ты сделай вид, что меня ищешь для уточнения каких-то фактов по последнему приговору областного суда. Ну, а я скажу, что в аптеку бегала. Голова у меня вчера весь день и вечер дико болела. И сейчас, мол, болит. И мы пройдем ко мне, где я заберу у тебя папку и суну на место, ладно?

– Нет вопросов, дорогая. Главное, чтоб ты была спокойна. После вчерашних событий я могу относиться к тебе исключительно с искренним восхищением и горячей благодарностью. Поэтому пусть этот тайный поступок станет моим скромным вкладом в дело твоей личной безопасности, – он улыбнулся, – ну и так далее. Можешь рассчитывать на меня полностью. А этой папки, повторяю и всем остальным скажу, даже на Страшном суде, а не только на вашем, я никогда и в глаза не видел. Они ж не станут меня на контроле обыскивать, надеюсь? Или уже и до охраны доведено, что я ворую уголовные дела в прокуратуре? Нет?

Она наконец с облегчением улыбнулась.

– Я тебе так скажу, Сашенька, – проникновенным низким голосом, который его так возбуждал, произнесла она и приблизилась вплотную, вздрагивая от странного нетерпения, причина которого, впрочем, Александру Борисовичу, тонкому знатоку женской души, была понятна, – если выручишь и не подставишь меня, обещаю, что и следующая ночь – тоже твоя.

«Эва, – отстраненно подумал он, – а что ж я Зинке теперь скажу? Чего я тут делал двое суток? Впрочем… Этот вопрос следует хорошенько потом обдумать…».

– Я буду трогательно счастлив, дорогая. На такую поразительную щедрость я не мог и рассчитывать…

И он резво поднялся, чтобы жарко прижать ее к своей груди и… пока только поцеловать. Однако ей уже и этого вполне хватило, чтобы издать тонкий, жадный стон. Но – время! Она заторопилась и выпустила его из квартиры первым, сказав, что придет следом, после него…

Турецкий подкатил на машине к зданию прокуратуры, с озабоченным видом прошел пост охраны, небрежно сунув милиционеру под нос свое удостоверение, и тот даже рассматривать «ксиву» не стал, мельком взглянул и махнул – проходите.

Естественно, Людмилы на месте не оказалось, и Турецкий поинтересовался в секретариате, когда появится сотрудница архива? Секретарь позвонила, очевидно, Людке, не дождалась ответа и, пожав плечами, предположила, что Егоркина, наверное, вышла, на несколько минут на воздух – отдышаться. В кабинетах-то не продохнуть, кондиционеры, как всегда, не тянут, а вентиляторы вовсе не спасают, а только гоняют без конца из угла в угол осточертевшую жару, поэтому надо просто подождать Людмилу Васильевну возле ее кабинета. Александр Борисович приветливо улыбнулся и поблагодарил. А вскоре и встретил запыхавшуюся сотрудницу архива.

Неужели прошедшая ночь до такой степени измотала девушку, что ей становилось трудно дышать, поднимаясь по лестнице? А что же тогда с ней будет завтра? И Александр Борисович, из-за пазухи вытащив папку, которую Людмила немедленно отнесла на место и воткнула между другими, аналогичными, с мягким юмором спросил, не слишком ли он был вчера горяч и стремителен? Она не поняла, и он, облизываясь, словно сытый кот, объяснил насчет ее одышки.

– А-а! – она облегченно рассмеялась, будто у нее гора с плеч свалилась, и ответила со знойной такой интонацией: – Это мы еще поглядим, кто из нас жарче и стремительней… А у меня головная боль, не забывай об этом.

В этот момент на ее столе зазвонил телефон. Люда взяла трубку.

– Слушаю вас, Арсен Гаврилович… – и, зажав микрофон ладонью, шепнула: – Прокурор… выйди на минутку. – Выходя, он услышал: – Да как обычно, все на своих местах! Как это не могли найти? Спросили бы… ах, да, у меня же вчера башка прямо раскалывалась, ничего не слышала… могла не услышать… А я сейчас сама посмотрю и принесу. У меня ничего пропасть не может. Слушаюсь, Арсен Гаврилович…

Турецкий обернулся и посмотрел вопросительно, потом с вопросом в глазах кивнул в сторону стеллажа. Она утвердительно кивнула в ответ и пошла за папкой. Взяла в руки, посмотрела, сощурившись, на Турецкого: