Страница 19 из 74
Освальд предложил сходить за ним, но тут вмешался Уэнлок:
— Нет, святой отец, останьтесь с нами, мы нуждаемся в ваших духовных наставлениях, а Джозефу незачем с вами видеться с глазу на глаз.
— Вы хотите очернить меня и Джозефа перед бароном? — произнес Освальд. — Ваш злой язык не щадит никого, но наступит день, и все поймут, кто на самом деле нарушает покой в этом доме. Я буду ждать того дня, а пока промолчу.
Пришел Джозеф; услышав, куда все собираются идти, он с тревогою взглянул на Освальда. Это не укрылось от Уэнлока.
— Ступайте первым, святой отец! — потребовал он. — А Джозеф последует за нами.
Освальд улыбнулся:
— Мы пойдем, куда нам укажут Небеса, человеческому разумению, увы, не отдалить и не приблизить предначертанного Ими.
Вслед за Освальдом все поднялись по лестнице и направились прямо к заброшенным покоям. Барон отпер дверь и приказал Джозефу отворить ставни, чтобы впустить свет, много лет туда не проникавший. Они обошли комнаты, находившиеся на верхнем этаже, затем спустились по лестнице и осмотрели нижние помещения. Однако никто не заметил скрывавшей роковую тайну комнаты: вход в нее был завешен гобеленом, подогнанным к тем, что украшали стены зала, столь аккуратно, что сливался с ними. Уэнлок язвительно предложил отцу Освальду представить собравшихся привидению. Священник в ответ осведомился, где он намерен искать Эдмунда.
— Может быть, вы думаете, — спросил Освальд, — что он прячется в кармане у меня или у Джозефа?
— Не важно, что я думаю, — произнес Уэнлок. — За мысли не судят.
— Мое мнение о вас, сударь, — возразил Освальд, — основано не на помыслах. Я сужу о людях по их делам, но для вас такое правило как будто невыгодно.
— Оставьте ваши оскорбительные нравоучения, святой отец! — вскричал Уэнлок. — Сейчас не время, да и не место для них.
— Вот это, сударь, верно сказано, вы и не догадываетесь, до чего верно. Впрочем, менее всего я собираюсь сейчас спорить с вами.
— Замолчите! — потребовал барон. — На сей счет я поговорю с вами позже. И смотрите, будьте к этому готовы! А сейчас, Дик Уэнлок, ответь мне на несколько вопросов. Думаешь ли ты, что Эдмунд прячется в этих покоях?
— Нет, сэр.
— Что здесь сокрыта некая тайна?
— Нет, милорд.
— Есть ли здесь привидения?
— Я думаю, нет.
— А не побоишься ли ты проверить это?
— Каким образом, милорд?
— Ты уже показал свое остроумие, теперь яви нам свою храбрость: вместе со своим закадычным другом Джеком{49} Маркхэмом проведи здесь три ночи, как Эдмунд.
— Но зачем, сэр? — спросил сэр Роберт. — Я ничего не понимаю.
— У меня есть свои резоны, сударь, так же, как и у ваших кузенов. Ни слова, господа! Я требую повиновения. Джозеф, проследи, чтобы постели просушили и всё как следует приготовили. Если меня хотят одурачить ловкой проделкой, уверен, вам доставит удовольствие разоблачить обманщиков, если же нет, я наконец смогу убедиться, что это помещение пригодно для жилья. Освальд, ступайте за мной, а остальные могут быть свободны до обеда.
Барон вошел с Освальдом в залу.
— Скажите, святой отец, — спросил он, — вы не одобряете мои распоряжения?
— Напротив, милорд, — ответил Освальд, — я одобряю их всем сердцем.
— Но вам неизвестна вся подоплека. Вчера Эдмунд был сам на себя непохож, я еще никогда его таким не видел. Обычно он искренен и откровенен во всем, а тут держится замкнуто, молчит, задумчив, глубоко вздыхает, я даже заметил, что в глазах у него стояли слезы. Словом, я всё же подозреваю, что те покои и вправду таят в себе нечто странное, а Эдмунд, узнав эту тайну и боясь выдать ее, бежал из дому. Что до письма, возможно, он и написал его, как бы намекая, что знает больше, чем смеет сказать. Я страшусь намеков, которые угадываются в этом письме, хотя и сделал вид, будто не придаю ему значения. Но я и моя семья невиновны, а если Небесам угодно открыть вину других, мне остается со смирением подчиниться воле Всевышнего.
— Разумное и благочестивое решение, милорд. Будем делать, что должно, а решать предоставим Небесам.
— Однако у меня, отец мой, есть и другая причина заставить племянников ночевать в восточных покоях. Если им явится нечто, лучше, чтобы об этом было известно только в кругу моей семьи, а если там ничего нет, то я испытаю храбрость и честность двух родственников, о которых держусь весьма невысокого мнения. Я слышал много нелестного о них в последнее время и намерен вскоре разобраться в этом, и в случае, если их вина подтвердится, им не избежать наказания.
— Милорд, — сказал Освальд, — вы судите справедливо. Я желал бы, чтобы вы учинили расследование, касающееся этих людей, и уверен — итог его будет плачевен для них, а ваша милость наконец восстановит мир в своем доме.
Во время беседы Освальд был постоянно настороже, дабы чем-нибудь не навлечь на себя подозрение. Он удалился, как только позволили приличия, оставив барона размышлять о том, что означали эти происшествия: больше всего барон опасался, что его семье угрожает беда, хотя и не знал ее возможной причины. Он отобедал вместе с детьми и племянниками, стараясь казаться веселым, но уныние сквозило во всем его облике. Сэр Роберт держался за обедом невозмутимо и почтительно, мистер Уильям был внимателен, но молчалив, остальные — подчеркнуто учтивы с главою семьи, только Уэнлок и Маркхэм выглядели угрюмыми и расстроенными. Барон задержал молодых людей у себя до конца дня, он старался развлечь их и развеяться вместе с ними, выказывал величайшую любовь и отеческое внимание к своим детям, стремясь расположить их к себе и любезностью снискать их признательность. С приближением ночи мужество начало покидать Уэнлока и Маркхэма. В девять часов старый Джозеф пришел проводить их в восточные покои. Они простились с родственниками и поднялись наверх с тяжелым сердцем.
К их приходу комнаты были чисто прибраны, а на столе стояли еда и лучшие напитки, чтобы поддержать в молодых людях бодрость духа.
— Похоже на то, — сказал Уэнлок, — что с твоей помощью твой друг Эдмунд жил тут припеваючи.
— Сэр, — ответил Джозеф, — в первую ночь он испытал немало тягот, но потом по приказу милорда покои благоустроили.
— Твоими усилиями? — осведомился Уэнлок.
— Я позаботился об этом, — признал Джозеф, — и не стыжусь того.
— А ты не горишь желанием узнать, что с ним стало? — спросил Маркхэм.
— Нет, сэр. Я верю, он под защитой лучшего из покровителей. Такой прекрасный молодой человек, как он, везде в безопасности.
— Ты видишь, кузен Джек, — заметил Уэнлок, — как легко этот негодяй завоевал сердца дядюшкиных слуг. По правде говоря, старый ханжа, вероятно, знает, где он.
— Какие еще будут распоряжения, джентльмены? — спросил старик.
— Больше никаких.
— Мне приказано явиться к милорду, когда я больше буду не нужен вам.
— Ну так убирайся.
И Джозеф ушел, радуясь, что его отпустили.
— Как бы нам скоротать время, кузен Джек? — спросил Уэнлок. — Сидеть тут такая тоска.
— Веселого мало, — согласился Маркхэм. — Пожалуй, лучше всего лечь в постель и проспать до утра.
— Сказать по чести, мне не хочется спать, — признался Уэнлок. — Кто бы мог подумать, что наш старик заставит нас провести здесь ночь?
— Прошу тебя, не говори «нас», — возразил Маркхэм. — Это всё из-за тебя!
— Я не думал, что он поймает меня на слове.
— Значит, тебе не мешает быть осторожнее в речах, а я-то всегда по глупости слушался тебя, вот и наказан: ты распускаешь перья, а мне из-за тебя достается. Но о твоих интригах и ухищрениях начинают догадываться, и я уверен — рано или поздно ты получишь по заслугам.
— Что я слышу! Ты хочешь оскорбить меня, Джек? Знай: одни рождены вынашивать замыслы, другие — исполнять их. Я — из первых, ты — из вторых. Помни, кто твой друг, не то…
— Не то что? — перебил его Маркхэм. — Ты хочешь запугать меня? Попробуй!
— Нет, сударь, — сказал Уэнлок, — я испытаю вас, и увидим, чья возьмет!