Знамя Быка

Затем он вспомнил о Бьянке де Фиорованти, которую уже не придется увидеть. Все последние месяцы он испытывал странную нежность к ней и в сладостной меланхолии сложил несколько весьма посредственных стихов в ее честь.

Что ни говори, ничего особенного у них не было; в его короткой жизни были любовные истории и поярче; но синьорина Бьянка вызывала в нем более возвышенное чувство, чем любая другая женщина, которую он знал. Отчасти этому способствовало то, что она — дочь знатного синьора, потомка великого рода, — стояла неизмеримо выше простого кондотьера, получившего в наследство лишь голову и шпагу. Он вздохнул. Как сладко было бы перед смертью вновь увидеть ее и излиться ей в своей любви, как лебедь — в своей предсмертной песне.

В эти роковые минуты мысли о ней занимали его куда больше, чем мысли о спасении своей души. Ему хотелось знать, услышит ли она о его кончине, а услышав, почувствует ли к нему сострадание или хотя бы просто вспомнит о нем добрым словом. Ему казалось странным, что он встретит смерть в замке, принадлежащем ее семье, однако он был рад и тому, что рукой, подписавшей ему приговор, не станет рука ее отца.

Наконец напряжение последних часов дало о себе знать, и он провалился в беспокойный, неглубокий сон. Когда же он проснулся, все вокруг было залито ярким светом утреннего солнца, проникающим сквозь высокие окна караульной. Заскрежетал ключ в замке, и, пока Лоренцо с усилием поднимался со своего жесткого ложа, дверь отворилась и вошел Бернардо, сопровождаемый шестью солдатами в полном вооружении.

— Добрый день, — вежливо, но несколько легкомысленно, словно забыв, какой день предстоял мессеру Лоренцо, произнес Бернардо.

— Вас ожидает куда более добрый день, — с добродушной улыбкой отозвался Лоренцо, и огрубевший за годы службы солдат невольно проникся уважением к молодому человеку.

Мессеру Лоренцо пришло в голову, что, если его ждет смерть, то ее надо встретить с юмором. Рыдания тут не помогут. Лучше уж быть веселым. Вполне возможно, что смерть в конце концов не такая страшная штука, как о ней говорят священники, а что касается адского пламени, уготованного для всех молодых людей, жадно пивших из чаши наслаждений, то перед самым концом на исповеди можно покаяться.

Он встал и пригладил длинные, светлые, спутавшиеся за ночь волосы. Потом взглянул на свои грязные, исцарапанные после вчерашнего подъема по скале руки и попросил Бернардо принести воды. Брови Бернардо удивленно поползли вверх — умывание он считал совершенно излишним в данной ситуации, ибо со двора донеслась барабанная дробь, возвестившая общий сбор. Бернардо в нерешительности выпятил губу.

— Мессер Толентино ждет вас, — сказал он.

— Я знаю, — ответил Кастрокаро, — но я не могу предстать перед ним в таком виде. Нельзя неуважительно относиться к палачу.

Бернардо пожал плечами, отдал распоряжение, и вскоре в комнате появился железный таз, полный воды. Мессер Лоренцо поблагодарил, снял камзол, рубашку и, обнажившись до пояса, приступил к туалету, стараясь совершить его по возможности быстро и тщательно. Приведя в порядок одежду, он показал жестом, что готов. По приказу Бернандо солдаты окружили пленника и вывели его наружу, на просторный внутренний двор замка.

Лоренцо шел твердо, высоко подняв голову, и лишь секунду помедлил на пороге, чтобы задумчиво взглянуть на ярко-синее небо и на солдат в доспехах из стали и кожи, выстроившихся во дворе на фоне серых крепостных стен. Их число не превышало тридцати — это и был весь гарнизон замка.

Перед строем неторопливо расхаживал кастелян. Он был одет во все черное, в знак траура по своему умершему господину синьору Фиорованти, и его рука покоилась на рукоятке шпаги. Приблизившись к нему, конвой, сопровождавший обреченного пленника, отступил и оставил пленника лицом к лицу с мессером Толентино.

Некоторое время кастелян разглядывал его, и мессер Лоренцо с честью выдержал этот осмотр, бесстрашно встретив своими темно-голубыми глазами важный суровый взгляд мессера Толентино. Наконец тот заговорил.

— Мне неизвестно, почему прошлой ночью вы решились проникнуть сюда. Но совершенно ясно, что вы появились здесь с вероломными намерениями, и ложь, придуманная вами, сделала это совершенно очевидным; именно поэтому вас должны казнить, как и всякого другого, схваченного при подобных обстоятельствах.

— Я готов к смерти, — холодно ответил Лоренцо, — но умоляю избавить меня от предсмертных словоизлияний. Моих сил может хватить ненадолго, особенно если вы вспомните, что я не завтракал.

Толентино взглянул на него и хмуро улыбнулся.

— Хорошо. Так вы не скажете, кто вы и зачем оказались здесь?

— Я уже говорил, но вы не поверили моим словам.

К чему еще раз повторять? Это только утомит и вас, и меня. Идемте же к виселице, поскольку по вашему виду ясно, что это дело вам хорошо знакомо.

В это время из строя солдат донеслось:

— Синьор капитан, я могу сказать вам, кто он.

Тот резко обернулся к говорившему.

— Это Лоренцо Кастрокаро.

— Кондотьер герцога Валентино? — переспросил Толентино.

— Он самый, синьор капитан, — подтвердил солдат, и Лоренцо, взглянув на него, узнал своего бывшего подчиненного, служившего под его командой несколько месяцев тому назад.

Он с безразличием пожал плечами, не отреагировав на выражение удовлетворения, написанное на лице мессера Толентино.

— Имеет ли значение, как и под каким именем умирать?

— Выбор за вами, — ответил кастелян.

— Думаю, я предпочел бы скончаться под своим собственным именем, — беззаботно заявил Лоренцо.

В ответ на шутку раздались сдержанные смешки, но Толентино недовольно нахмурился.

— Синьор, я имею в виду виселицу или прыжок с уступа, на который вы вскарабкались прошлой ночью.

— Ну, это совсем другое дело, но вы слишком сузили выбор. Прошу вас, скажите, что из этого доставило бы вам наибольшее развлечение.

Толентино посмотрел на него, поглаживая свой длинный подбородок и нахмурив лоб. Ему нравился этот малый, так неустрашимо глядевший в лицо смерти. Но он был кастеляном Сан-Лео и знал свой долг.

— Что ж, — не спеша выговорил он наконец, — мы знаем, что вы можете карабкаться по стене, как обезьяна; посмотрим, можете ли вы летать, как птица. Отведите его на стену, вон туда, — и он сделал жест рукой.

— О, постойте! — испуганно вскричал Кастрокаро, питая слабую надежду на отсрочку. — Неужели здесь, в Сан-Лео, все язычники? Разве христианина подобает швырнуть в черную пасть смерти без исповеди? Неужели у вас нет священника?

Толентино нахмурился, раздраженный этой новой задержкой, затем кивнул Бернардо.

— Приведи священника.

Рухнула робкая надежда на то, что в крепости может не оказаться священника и Лоренцо не осмелятся предать смерти без исповеди.

Бернардо ушел. Он оказался у дверей часовни как раз в тот момент, когда словами «Ite missa est»[16] утренняя служба закончилась, и в спешке чуть было не столкнулся на дороге с дамой в черном, шедшей в сопровождении двух женщин. Он отпрянул в сторону и прижался к стене, бормоча извинения.

Но дама остановилась.

— Почему вы так торопитесь сюда? — спросила она, сочтя такой маршрут странным для солдата.

— Срочно требуется отец Джироламо, — ответил Бернардо. — Нужно исповедать человека перед смертью.

— Какого человека? — участливо поинтересовалась она, полагая, что кто-то из гарнизона смертельно ранен.

— Да капитана герцога Валентино, некоего Лоренцо Кастрокаро, появившегося здесь ночью. Это я схватил его, — хвастливо добавил он.

Но синьорина Бьянка де Фиорованти едва ли расслышала его последние слова. Она отступила на шаг и мгновенно побледнела.

— Как… как, вы сказали, его имя?

— Лоренцо Кастрокаро, капитан герцога Валентино, — повторил он.

— Лоренцо Кастрокаро? — переспросила она, но в ее устах это имя прозвучало совершенно иначе.

— Да, мадонна.

16

Сим отпущаеши (лат).