Страница 44 из 68
— Не желаете совместить приятное с полезным? — предложил Аслан. — Охоту на парашютистов с охотой на горных баранов?
— Это мысль! — оживился Ахмет. — Или тех баранов, или этих, глядишь, кого-нибудь подстрелим.
В шутку предлагает сшить из их шкур папахи для немцев.
— Хорош же Крис будет в папахе, рыжий чечен, — смеется Пауль.
— Настоящие вайнахи были рыжие. Даже ваш Гитлер говорит, что арийцы вышли с Кавказа.
— Гитлер не наш! — хором говорят фрицы.
Лайсат с Вячеславом остались в пещере, они «не желают смотреть на убийство несчастных животных». Все остальные члены отряда, одержимые охотничьим азартом, двинулись в сторону перевала.
Мы охотились целый день: бараны нам попались, даже двое, а вот парашютисты нет. Ребята сели свежевать туши и жарить шашлык. Пауля, как самого молодого, послали к пещере Лайсат со Славиком привести. Мы даже предположить не могли, что к тому моменту наш бедный товарищ был уже мертв.
Рассказывает рядовой Гроне:
— «Здрасьте, я ваша тетя!» Конечно, человек, встретившийся мне на узкой горной тропинке, произнес не эти слова. Вместе с клубами морозного пара он четко выдохнул условный абверовский пароль. Ясное дело, признал родню, у меня ведь под теплой одеждой еще можно различить немецкую форму и альпийские ботинки. Я со скрытой неприязнью оглядел небритого мужчину в бараньем кожухе и кирзовых сапогах. Надо же так опуститься всего за пару недель, а ведь, судя по выговору, стопроцентный ариец откуда-нибудь из-под Мюнхена.
Итак, он из остатков той, недорасстрелянной в воздухе группы. Их семеро немцев и восемь кавказцев — курсантов из «Штранса». Именно благодаря последним их укрыли от НКВД местные жители. Эсэсман очень рад, что встретил меня: теперь наши отряды соединятся, и они через нашу рацию свяжутся с абвером. Предлагает сразу идти навстречу с их группой, это недалеко, с полкилометра. По дороге трещит как заведенный: оказывается, они через местных родственников своего кавказца вышли на одну из банд, а через них узнали, где примерно искать нашу группу.
Дошли очень быстро. Звучат приветственные возгласы; нас окружают заросшие многодневной щетиной диверсанты, но в отличие от нашего отряда с целью маскировки они одеты по гражданке: в какие-то серые ватники или полупальто, на головах мохнатые шапки, некоторые горцы в овчинных тулупах и мохнатых папахах — вылитые разбойники с большой дороги. Мне почему-то неуютно в их компании, каким-то холодом веет между нами. Ладно, я тоже рад, что вы наконец-то нашлись: теперь вы под контролем. Ко мне, улыбаясь, подходит высокий немец со шрамом над левой бровью, пара стоящих рядом солдат вцепляются в мои руки, лишая возможности двигаться.
— Русская тварь! — Жесткий кулак с размаху врезается мне под дых. — Отвечай, большевистская зараза, где ваш отряд?!
Слушайте, прямо дежавю какое-то. Было уже нечто подобное, правда, тогда меня обзывали фашистской заразой.
— Да вы что, озверели? Я из группы Шмеккера.
— Гляди, этот унтерменш еще и по-немецки пытается разговаривать. Кого ты хочешь обмануть? Обрати внимание, Отто, какая типично дегенеративная русская рожа!
«Слушайте, вы свои рожи давно в зеркале видели?! Ломброзо отдыхает! Ночью такие хари приснятся, на всю жизнь заикой можно остаться!» Но все это оставляю при себе, вслух говорю:
— Мы спешили соединиться с вами, а вы меня так встречаете.
— Что вы сделали с группой оберштурмфюрера Шмеккера? Отвечай, русский ублюдок!
Ну и удар у него, чисто кувалда! Вдобавок он кивает своим солдатам, и все трое эсэсманов хором налетают на меня с кулаками. Я летаю от одного к другому, как волейбольный мяч, в башке гудит. Запоздало соображаю, ведь Серега был прав! Старлей Джапаридзе перед этими дойчмастерами сущий добряк. Эти мордуют умело, из любви к искусству. Скорее бы потерять сознание.
— Русише швайн, мы бы тебя с удовольствием убили и отомстили за группу оберштурмфюрера. Но ты должен помочь нам найти ваш отряд!
Итак, этот эсэсман в курсе, что группа Шмеккера провалилась. Но почему он и в третий раз называет меня русским? И вообще сначала орал на меня по-русски и только сейчас перешел на немецкий. Лучше пока помолчать и послушать, какие обвинения он может мне предъявить.
— Молчать бесполезно, мы все уже знаем. Мы уже имели честь познакомиться с тем, кто выдавал себя за радиста из группы Шмеккера. Это был русский солдат! Ты увидишь, как мы расправились с ним. Вы что, нас совсем за идиотов считаете?! Какая наглость — послать в горы отряд чекистов под видом немецких парашютистов. Посмотри на его рожу, — он хватает меня за волосы — чисто славянский тип.
Это у меня славянская рожа?! Да я стопроцентный ариец, ваши же эсэсовские врачи подтверждали мою расовую чистоту! Но об этом лучше молчать. Пусть лучше принимает меня за русского. И надо убедить его, что все остальные члены отряда советские солдаты. Зачем? Вячеслав мертв, игра с отрядом провалена. Но если, не дай бог, эсэсманы каким-то образом сообщат в абвер, что немецкие парашютисты были перевербованы НКВД и долго работали против рейха! Все наши родственники будут казнены! Надо срочно убедить офицера, что все настоящие парашютисты давно мертвы.
— Послушай, чекист, если ты честно ответишь на все наши вопросы, я как офицер вермахта гарантирую тебе жизнь, — говорит их командир.
Считают меня русским?! Хорошо!
Разыгрываю из себя русского партизана на допросе в гестапо, говорю презрительно, имитируя русский акцент. Кстати, мне не раз говорили, что из-за детства, проведенного на Кавказе, у меня странноватый для немца выговор.
— Наши переиграли абвер: Шмеккер убит, попавшие в НКВД расстреляны, так как на допросах не проронили ни слова. Ни один, кроме шарфюрера Хешке. Он стал двойным агентом, и именно благодаря ему создан ложный отряд.
Вот тебе, Хешке, получи! Теперь нас в Фатерланде будут считать героями, а тебя трусом и предателем, каким ты, собственно говоря, и являешься.
— А обер-лейтенант Менцель?
Как приятно сказать правду в глаза спесивым нацистам! Живописно рассказываю, как обер испугался толовой клизмы и послушно отстукивал пароли. Конечно, получаю по морде, но оно того стоило!
— А ты нахал, русский солдат! — хохочет эсэсман. — Но мне такие нравятся. Как тебя зовут?
— Павел Нестеренко! — выпаливаю я.
— А я Ганс Гольдвиц. Приятно познакомиться, — ерничает он. — Откуда ты, как попал на службу в НКВД?
Тяну время, по капле выдаю им мешанину из Семиной и Серегиной биографий (да простит меня мой погибший друг). Но я не опозорю их фамилию.
— Жить хочешь? — заманчивым голосом произносит нацист. — Нам нужна рация.
Тяну время: наши должны уже насторожиться после пропажи трех членов отряда, заранее предпринять меры безопасности. Их трудно будет взять врасплох.
— Хочешь посмотреть, что стало с твоим товарищем? Так вот, с тобой будет еще хуже!
Солдаты опять хватают меня и тащат на небольшую полянку, прежде скрытую от взора. То, что я там увидел, заставило меня в ужасе зажмурить глаза.
«Mach die Augen auf, sieh dir das an!» (Открой глаза! Смотри сюда!) — орет один из них, показывая на окровавленный труп моего русского друга.
Бедный очкарик Славка! Он был всего на два года старше меня, единственный сын у матери-вдовы. Мы недолго были знакомы с ним, но он всех нас покорил своим искренним дружелюбием, мягким характером, а особенно любовью к немецкой поэзии. Как он читал Гете! Какими надо быть выродками, чтобы так жестоко расправиться с этим беззащитным парнем. Он был самым интеллигентным и физически слабым среди нас, многие относились к нему снисходительно-покровительственно.
— Он сказал только, что вы оставили его в пещере дожидаться прихода роты НКВД, а сами ушли дальше. Куда?
А ведь он смог вынести все эти адские муки и не выдал нас. Иначе бы эсэсовские головорезы дождались весь отряд около пещеры и напали из засады. Про целую роту тоже удачная выдумка. Он надеялся, что угроза столкновения с многочисленным противником заставит эсэсманов уйти подальше. Но те не ушли, им позарез нужна наша рация. Оставили засаду у пещеры, натолкнулись случайно на меня. Теперь хотят, чтобы я сделал то, чего не добились от Славика. Молчать? Но они не отстанут от нашего отряда, они уже начали охоту на нас. Вон с неба сыплет предательский первый снег, они все равно обнаружат моих друзей по следам.