Страница 50 из 97
Муж частенько ворчал, что совсем не видит Настю, что они не могут вместе провести отпуск, у неё совсем нет времени для семьи. Настя лишь виновато улыбалась и оправдывалась, что сейчас идет срочная работа, надо все успеть, а скоро вернется директор, и ей будет полегче. Но дни шли, а легче ей не становилось. Все дела были срочными, нужно было помнить об уйме мелких и крупных проблем и вовремя решать их. Настя никогда не отказывалась, не перекладывала дела на плечи других сотрудников. Некоторые из её коллег намеренно или ненамеренно выполняли работу недостаточно качественно, и Насте приходилось их постоянно контролировать или делать за них их работу. По складу своего характера она не любила конфликтов, не умела ругать других за манкирование своими обязанностями, а кроме того, она по-прежнему числилась редактором, хотя на самом деле исполняла обязанности заместителя директора.
Домой Настя приходила вконец измученной. Муж взял на себя многие обязанности по дому, сам покупал продукты и готовил дочери нехитрый ужин, но постоянно ворчал. Его раздражали телефонные звонки, так как Насте звонили до позднего вечера, а она отказывалась отключить телефон, так как ждала важного звонка. У них была небольшая двухкомнатная квартира. Одна комната была детской, другая спальней. У Насти не было своего угла, где бы она могла работать, чтобы никому не мешать, некуда было поставить письменный стол, и она работала на кухне, а муж сердился, что кухонный стол постоянно завален рукописями и документами. Ему мешал свет, падающий из застекленной двери кухни, где Настя сидела над рукописью до глубокой ночи.
Закончив работу в два-три часа ночи, Настя без сил падала в постель, но долго не могла уснуть, повторяя про себя, что нужно сделать завтра. Вставала она в 7 часов, чтобы приготовить завтрак мужу и дочке, а потом отводила дочь в детский сад. Утром аппетита у неё не было, и она ограничивалась чашкой кофе. Настя постоянно не высыпалась, уже с утра она чувствовала себя вялой, а после часа езды в транспорте приходила на работу вконец измотанной. Но на работе, где вокруг постоянно были люди, она активизировалась. На работе она постоянно подбадривала себя крепким кофе, и за день выпивала более 15 чашек. Есть ей совершенно не хотелось, а кроме того, у неё просто не было времени, чтобы перекусить. Иногда на ходу перехватив бутерброд или печенье, Настя работала до позднего вечера. А назавтра все снова повторялось.
У них все чаще были мелкие стычки и крупные ссоры с мужем. Помимо упреков в вечной занятости жены, муж предъявлял ей вполне обоснованные претензии за то, что она постоянно уклоняется от интимной близости. Она каждый день ложилась так поздно и так уставала, что ей было совсем не до секса.
Раньше у них была гармоничная сексуальная жизнь, и оба были довольны. А теперь Насте совсем не хотелось заниматься сексом. Иногда муж перед тем, как лечь спать, ласково целовал её и уговаривал лечь пораньше и весьма красноречиво подмигивал. Но Настя с раздражением отмахивалась, говоря, что её голова занята совсем другими заботами. Муж обижался и не разговаривал с нею по несколько дней.
Вспомнив, что они не были близки уже несколько месяцев, Настя чувствовала себя виноватой и решалась откликнуться на любовный призыв мужа. Но даже во время интимной близости она никак не могла отключиться от своих забот. Раньше она легко возбуждалась, а теперь, несмотря на длительные ласки мужа, у неё ничего не получалось. Навязчиво всплывала какая-нибудь проблема, которую она обумывала до этого, и это мешало ей возбудиться. После нескольких безуспешных попыток, муж сердито говорил ей, что Настя в постели — «как английская леди викторианской эпохи», и ему гораздо проще заниматься самоудовлетворением, чем полчаса безуспешно стараться возбудить жену.
Настя огорчалась, частенько плакала, обещала, что изменит свою жизнь, но все шло как прежде. Она очень уставала и мечтала только о том, чтобы как следует выспаться, сама себе давала обещание, что в выходные обязательно отоспится. Но утром в субботу или в воскресенье её будил междугородний звонок одного из авторов, над рукописью которого она в данный момент работала, и Настя, ворча и чертыхаясь, была вынуждена встать. А уснуть после длительных телефонных переговоров уже не удавалось. Но даже если никто не звонил, то утром Настя просыпалась от грохота кастрюль и звяканья посуды, когда муж готовил завтрак, или беготни и смеха дочки, или их препирательств насчет завтрака — дочь не хочет кашу, а хочет яичницу или наоборот. Бывало, что Настя с раздражением кричала им из спальни, чтобы они прекратили шуметь и дали ей выспаться хотя бы в выходные. Но муж заявлял, что вся семья не может ходить по струнке только лишь из-за того, что Настя «чокнулась на своей работе», которая не приносит ей ни денег, ни славы, а одни лишь хлопоты и головную боль.
После разговора с мужем на повышенных тонах Настя тем более не могла уснуть и ходила целый день подавленная, коря себя за несдержанность и давая себе обещание, что с завтрашнего дня постарается изменить ритм своей работы, так как дальше так продолжаться уже не может. Но когда она приходила на работу, она тут же забывала о своих благих намерениях и опять впрягалась в привычную лямку.
Настя похудела, потеряла аппетит, плохо засыпала, утром вставала разбитой и с отвращением думала, что опять её ожидает обычная текучка, суета и куча дел, которые никогда не кончаются. Даже любимая работа уже её раздражала. Настя стала рассеянной, теряла важные документы, забывала о встречах и важных делах. Ей пришлось завести ежедневник, в который она записывала все, что нужно сделать, хотя раньше у неё была прекрасная память. Разговаривая с кем-либо, она постоянно теряла нить беседы и иногда внезапно замолкала, растерянно спрашивая собеседника, о чем они только что говорили.
Сидя над очередной рукописью, она порой тупо смотрела на страницу, не понимая, что там написано и не запоминая прочитанного. Ей стало трудно сосредоточиться, она по несколько раз перечитывала фразу, и она казалась ей топорной, громоздкой.
Раньше у Насти был легкий стиль, и фразы складывались сами собой. Если она чувствовала живой сюжет, но у автора был тяжелый слог, она с легкостью правила рукопись, добиваясь, чтобы стиль изложения был гладким. За это её и ценили в издательстве и опытные сотрудники, и директор. Ее всегда хвалили, а директор говорил, что она соавтор произведения, а не просто редактор.
Теперь же Насте ничего не нравилось из прочитанного, её раздражали повторы или безграмотность автора, она сердилась и бросала работу над рукописью, а директору говорила, что автор бездарен и никакая литературная обработка не поможет.
Директор доверял её профессионализму и прислушивался к её мнению, но однажды не согласился с её оценкой очередного романа, стал с ней спорить и обвинять её в излишней придирчивости и утрате литературного «нюха». Настя вскипела, чего с ней раньше никогда не случалось, швырнула рукопись на стол директору, от чего листы рассыпались по всему кабинету, и выбежала, хлопнув дверью. Ее всю трясло от возмущения и обиды, и она на весь день была выбита из колеи. У неё заболело сердце, хотя раньше такого никогда не было, и ей пришлось выпить валокордин. С работы Настя ушла раньше обычного и пришла домой, чувствуя себя больной и разбитой. Муж встревожился, уложил её в постель, а утром вызвал врача. Тот сказал, что у Насти вегето-сосудистая дистония, и выписал больничный лист.
Но поболеть Насте не дали. С утра позвонил встревоженный директор, извинился за свою резкость и сказал, что Настя совершенно права, роман бездарный, но автору уже выплачен аванс, прежние его книги неплохо раскупались, и издавать его все же придется. Потом звонили сотрудники по разным неотложным делам, и большую часть дня Настя решала по телефону текущие вопросы. Муж в это время был на работе, а придя вечером, он решительно отключил телефон и заявил, что Настя скоро совсем сляжет, если и дальше будет так беспечно относиться к собственному здоровью.