Страница 167 из 190
— О! — с восторгом произнесла дама. — Вы это и по радио говорите! Умеете околпачивать!
— Я — против рекламы, — с убежденностью заявил Кобес.
— О! — Дама так и осталась с открытым ртом.
— И никого не околпачиваю. Я — человек простой, у меня простые мысли.
— Я грезила о вас, мистер Кобес! — воскликнула дама. — Но мне и не снилось, что вы так великолепны! Как? Вы это делаете не нарочно? И даже не знаете, кто вы такой? И тоже пожертвовали всего десять центов на туберкулезных детей, которых сами породили? Я хотела бы расцеловать вас!
— Берегитесь! — предостерегающе сказал супруг.
Кобес отпрянул. Оглядел себя донизу, все ли у него в порядке.
Дама сказала:
— Мы у себя дома тоже люди богатые, но этим свой народ еще не разорили. Что нам за радость от такого богатства! Что значит богатство, если оно не грех! А вот вы ухитрились стать даже богаче нас и при этом еще сделать свой народ самым нищим в мире. Вы — человек, познавший прелесть жизни!
Теперь пришел в экстаз и супруг.
— А если вы вдобавок приберете к рукам и железные дороги, можете смело ставить на «зеро»{212} всю Германию! Банкомет платит выигрыш долларами. Счастливчик!
С Кобеса — как с гуся вода. Стоит печальный и недовольный.
— Верите ли вы в дьявола? — спросила дама. — Хоть раз увидеть, и вернулась бы моя утраченная младенческая вера.
Тут Кобес окончательно решил: чокнутая.
— И вот теперь я его вижу! — уверенно объявила дама. От сладкой жути у нее застучали зубы.
— Берегитесь! — крикнул супруг, а Кобес поспешил укрыться за столом.
Но дама совладала со своими нервами. Совершенно трезво она сказала:
— Мистер Кобес, я вас люблю.
Тут кобесовская печаль перешла в явный ужас.
— В присутствии вашего мужа? — заикаясь, произнес он. — Любовное признание?
— Мы — такие, — не без гордости произнес супруг. — Желание наших дам — для нас закон. Иначе ты просто не джентльмен. Моя жена хочет спать с вами, мистер Кобес. Вот и все.
У столь желанного мужчины отвисла челюсть. Руки опустились до пола.
— Как же я могу пойти на это? — пролепетал он. — Ведь я же отец семейства.
— Но прежде всего — вы величайший прохвост, мистер Кобес, — заявила дама. — Поэтому вы мне и нравитесь.
— Я? — крикнул Кобес, и ужас его приобрел оттенок возмущения. — Это я-то, с присущим мне уважением к семейному очагу и морали? Никогда!
— Тогда не бывать и нашей сделке, — сказал супруг. — Я не вправе заключить ее с вами, если вы не переспите с моей женой.
— Это немыслимо, мне грозит крах, — простонал Кобес и, заломив руки, рухнул в кресло.
— Придется все-таки решиться. — Супруг завел часы.
Дама спросила:
— Вам в самом деле это так тяжко, мистер Кобес? — Она наклонялась вперед, откидывалась назад, прохаживалась танцующей, как в «шимми», походкой, словно царица Савская{213}.
— Ну, как, скоро? — ворковала она. Супруг хихикал, прикрывая рот ладонью.
— Иначе мне не заключить сделки! — вырвалось из раздираемой мукой груди Кобеса, и он в приступе безумной алчности с силой пустил локомотивчик по столу. — Немыслимо! — повторил он, смертельно бледный, и встал.
И в этот самый миг с неба прозвучал громовый голос: «Кобес не обжирается, Кобес не напивается, Кобес не пляшет, Кобес не блудит…»
Супруг выглянул из окна. Смена: внизу потянулись навстречу друг другу два нескончаемых потока рабочих. Радиоголос с продырявленной красными бликами небесной выси возглашал им то, что им следовало слышать: «Кобес не блудит…»
Супруг оглянулся. Неглажено-печальная фигура Кобеса молча склонилась перед дамой.
— Что ж, приступим, — вздохнул он.
А она сказала:
— Вам надо научиться еще и танцевать, мистер Кобес.
И повернула его лицом к гремевшему с улицы радиоголосу: «Кобес двадцать часов в сутки трудится».
Дверь рывком распахнули, и еще бы немного — маленький человечек свалился в пропасть. Но, не заметив его и увидев, что приемной на месте нет, дверь снова прикрыли. Вызванная наверх приемная подошла, но лишь только они открыли ее, как прямо на грудь даме, хотевшей войти, повалился кобесовский секретарь. Бездыханный, он скользнул вдоль ее тела и шлепнулся на пол. Сочтя свою карьеру конченной, он пустил в себя последнюю пулю. Труп кровоточил несильно, и убрать его было легко. Пока супруги входили в лифт, а Кобес на прощание махал им рукой, маленький человечек незаметно проник в кабинет.
Нервы его были закалены испытаниями минувшего часа. Пребывая в полуобморочном состоянии и обливаясь потом от сознания той опасности, которой подвергалась его жизнь, он все же почувствовал себя сильнее властителей мира сего. Собственными ушами слышал он, сколь жалки они, между тем как его самого не может ввести в искушение ничто человеческое! И что против него этот Кобес! Вот как уверенно чувствовал себя маленький человечек, стоя на краю страшной пропасти. Но, едва оказавшись в безопасности кабинета, он сразу утратил веру в себя. Удастся ли избежать катастрофы, столкнувшись лицом к лицу с таким богачом в его же собственном кабинете?
Возвращается Кобес. Словно он побывал под колесами, жалкие останки прежнего. Схватка алчности с предрассудком подорвала эту могучую силу! Повыламывала ему кости, превратила в отрепья его скромную одежду. Лицо вытянулось и подергивалось судорогами, как вода рябью. Заметив в кабинете человека, он крикнул: «Помогите!»
Услышав это, маленький человечек от ужаса задергал лицом, словно на пари с Кобесом. Так и стояли они друг против друга, один беспомощнее другого. Чересчур большая голова философа сообразила это первой, — знание придает силу.
— Кобес, — сказал маленький человечек, — вы — на краю жуткой бездны. Вас неотвратимо увлечет в нее раж такой страсти, какую на сей раз вам не утолить ничем, кроме как ценой своей буржуазной благопристойности. Вы человек трагической судьбы, Кобес! Одаренный корыстолюбием — единственной из всех страстей, которая рассчитывает, а не расточает, — вы вдруг встали перед необходимостью принести ей в жертву все, чем были до сих пор, — супруга, отца, высоконравственную личность. И вы хотите помощи, не так ли?
— Кто вы? — спросил наконец Кобес. И так как маленький человечек в ответ лишь показал на свой могучий лоб, добавил: — Этим и живете? — Попытка без ущерба для себя использовать материальную слабость предостерегающего.
Маленький человечек раскусил маневр. С сознанием своего превосходства он улыбнулся.
— Моя фамилия — Занд. Не Кант. Всего только Занд. Я сух и бесплоден, как песок{214}, но зато подвижен… И не оставляю следов.
— Ну, и что мне до этого? — спросил Кобес, возвращаясь к своей прежней попытке.
Маленький человечек обрел почву под ногами. Не сел на стул, указанный Кобесом. Нет, он обрел, почву и заговорил со всеми приемами ораторского искусства.
— Даю вам неслыханный шанс выиграть. Вы окажетесь в состоянии немедленно заполучить в свои руки и, более того, сразу пустить в ход новую религию, которую в муках и страшных конвульсиях рождает наш континент и которую вы тут же возвестите своей клиентуре при помощи радиотелеграфа.
— Что еще за новая религия? — Кобес играл роль безучастного.
— Миф о Кобесе, — объяснил тот.
На это Кобес:
— Я — против рекламы.
— Нет, вы только против уплаты, — нетерпеливо возразил маленький человечек. — Но отнюдь не против рекламы. Ведь ваш кредит живет рекламой, а сами вы — кредитом. Хотите быть разумным? Или я ухожу и без сострадания бросаю вас на произвол долговых требований вашей неумолимой иностранки. А вы — неплатежеспособны.
— Помогите! — залепетал Кобес, вновь во власти угрызений своей нечистой совести. — Как приспособить эту религию к даме?