Рассказы. Девяностые годы

Когда Тим Мак-Суини, пятясь, возвратился в зал, держась за окровавленную щеку, порезанную осколком стекла, Билл Король вошел следом за ним.

— Все в порядке, Тим! — закричал он весело. — Мы с Обманкой заплатим за все. Заплатим за каждое сволочное стекло… прошу прощенья, мэм.

— Ладно, ладно. Ты заплатишь, будь спокоен, — угрюмо ответил Мак-Суини, утирая платком лицо.

— Как насчет какого-нибудь танца или песенки, мэм? — спросил Билл.

Лора снова принялась играть. В баре продолжали горланить. Билл появился с полной красивой официанткой — Кларой Фагот. Он хотел, чтобы она для него спела. Вслед за ними в зал повалили мужчины.

Женщин было мало, и мужчины танцевали друг с другом. Клара носилась по залу в медвежьих объятиях Билла. Споткнувшись, они полетели на пол, выкрикивая: «Дэзи, Дэзи, малютка! Я влюблен не на шутку» — и хохоча во все горло.

Началась потасовка из-за Джесси Грей: пока двое старателей спорили, с кем из них она будет танцевать вальс, третий увел ее у них из-под носа. Поднялась страшная кутерьма; девушки хохотали и взвизгивали; еще с полдюжины старателей приняли участие в потасовке, но Мак-Суини сразу положил этому конец и загнал всех обратно в бар, распорядившись подать новую партию шампанского. Он зорко следил за порядком, старина Мак-Суини. С ребятами легче управиться, говорил он, когда они основательно захмелеют и кое-кто свалится под стол.

— Теперь вам лучше поехать домой, — сказал он Лоре, когда веселье начало принимать чересчур разнузданный характер. — Вам здесь теперь не место, мэм. Сам я вас проводить не могу, а велю запрячь кобылку и отвезти вас домой.

Но Билл не спускал глаз с Лоры.

— Вот Лен Минога! Сейчас он сыграет нам польку, — закричал он, подтаскивая к пианино маленького человека с гармоникой в руках. — Разрешите пригласить вас, мэм.

Он сорвал Лору со стула и закружил ее по залу. И сразу она почувствовала себя в центре бешеного и веселого круговорота — неслась куда-то сквозь толпу пьяных мужчин, налетая на них, сталкиваясь с ними… И все время Билл бормотал ей на ухо, что он хочет спать с ней, не постоит ни перед чем. Может, она останется на ночь в гостинице? Где она живет? Он придет к ней домой. Если женщина вскружила ему голову, он своего добьется, ничто его не остановит. Лора чувствовала себя совсем беспомощной под устремленным на нее горящим взглядом, в кольце сильных мужских рук.

— Нет! Нет! — твердила она, стараясь высвободиться из его тесных объятий и чувствуя, как ею овладевает странное, безрассудное желание крикнуть: «Да! Да!»

Старатели, которых Мак-Суини заманил шампанским в бар, шумели, требуя к себе Билла.

— Эй, Билл! — орали они. — Ты что — на попятный? Что с ним такое, чего он там застрял? Мак-Суини угощает! Он тебя заткнет за пояс!

Заряд попал в цель. Билл выпустил Лору, словно она сразу потеряла для него интерес, и направился в бар. Нет уж, дудки, он никому не позволит переплюнуть себя. Никакому Мак-Суини!

Чтобы сразу показать всем, кто сегодня угощает, Билл одним махом смел все стаканы со стойки на пол и заказал новый ящик шампанского. Он снова принялся отстреливать пробки, когда официантки замешкались с подачей. Шампанское фонтанами било из бутылок и, пенясь, растекалось по полу; золотоискатели хватали разбитые бутылки и пили прямо из горлышка, запрокинув голову, обливая шампанским бороды и без того уже промокшие насквозь и грязные рубахи.

Когда все, что можно было перебить, перебили, Билл наконец свалился без чувств. К утру Мак-Суини удалось выставить за дверь последних гуляк и запереть бар. На следующий день Билл расквитался с ним за дюжину ящиков шампанского и все произведенные разрушения. Обошлось в несколько сот фунтов, говорил Билл, но зато есть что вспомнить. Впрочем, у Мак-Суини был еще один счет к Биллу, и тут он сквитался с ним на особый лад.

Лора не поехала домой в эту ночь. Мак-Суини уступил ей свою комнату, а себе постелил внизу на диване.

— То, что тут вчера было, не должно больше повториться, моя дорогая, — сказал он наутро Лоре, когда они позавтракали вместе. — Так не годится. У меня руки чесались придушить этого мерзавца, когда он тащил вас со стула и заставлял отплясывать с ним. Около вас должен быть мужчина, Лора, — да, да, — чтобы заботиться о вас и охранять. Я простой, грубый трактирщик — сам знаю, что совсем не пара для такой дамы, как вы. Но я был бы вам хорошим мужем. И вы бы ни в чем не знали отказа — все было бы для вас, что только вашей душеньке угодно. Решайтесь-ка, Лора, выходите за меня замуж, ей-ей, не пожалеете. Клянусь божьей матерью, я буду ухаживать за вами, как за самой настоящей королевой. И уж до конца дней своих вы не будете знать заботы о деньгах.

— Вы очень добры, мистер Мак-Суини, — пробормотала Лора, — но я никогда не выйду больше замуж.

— А вот как раз это-то вам и нужно сделать. Вы же сами видите, что получается… а ведь у вас дочка растет.

Лора покраснела. Ей было стыдно, совесть ее мучила; она не понимала, что случилось с ней во время этого безумного танца с Биллом Королем. Мак-Суини, по-видимому, заметил ее состояние и понял, что ее нельзя отправлять домой; сказать по правде, она так захмелела, что ему пришлось помочь ей подняться по лестнице. Она проспала всю ночь, не раздеваясь, и наутро чувствовала себя совсем разбитой. Противно вспомнить, что она принимала участие в этой оргии! Ее бросало в дрожь при мысли о том, что могло бы произойти, если бы Мак-Суини не выставил ребятам новой выпивки и они не отозвали Билла в бар.

Мак-Суини и раньше предостерегал Лору — советовал ей не пить, хотя ему было выгодно, конечно, что посетители покупают для нее вино. Поэтому он придумал такую уловку: велел официанткам наливать Лоре из бутылки, в которой для него всегда держали холодный чай, или подавать ей разбавленное водой имбирное пиво в бутылке из-под джина. Но Лоре теперь уже нравилось пить коньяк, нравилось веселое головокружение, которое вызывало у нее шампанское. Она сама, лучше чем Мак-Суини, знала, что уже пристрастилась к спиртному, и ей становилось страшно, когда она думала о том, к чему это может привести. Она видела себя жалкой нищенкой, вроде старухи Мэг Райен, которая таскается по кабакам, выпрашивая рюмочку, чтобы опохмелиться.

«О нет! — чуть не плача, говорила себе Лора. — Этого не может быть, до этого не дойдет!» И все же ей было страшно: она знала, что все может случиться, если и дальше так пойдет. Лора не могла освободиться от сознания своей беспомощности, своего одиночества, ей нужна была чья-то любовь и близость. В душной атмосфере гостиницы, окруженная изголодавшимися по женщине мужчинами, Лора внезапно ощутила в себе пробуждение никогда прежде не испытанного ею грубого плотского желания.

Она чувствовала, что могла бы позволить целовать себя, держать в объятиях. Но одна мысль об этом приводила ее в ужас. В душе она оставалась все той же хорошо воспитанной девушкой, которая считала всякие случайные связи безнравственными и вульгарными; все той же тщеславной и самодовольной маленькой женщиной, которая была женой Олфа Брайрли и гордилась своей добродетелью. Любовная связь вне брака казалась ей чем-то унизительным.

Лора стыдилась своих чувств, стыдилась того, что закипало в ней под похотливыми взглядами пьяных мужчин, при их случайных грубых прикосновениях. Она напускала на себя притворное равнодушие: спокойно и с достоинством отвечала на многозначительные намеки, которые делали ей некоторые видные горожане и кое-кто из заезжих знаменитостей. Но все это было лишь жалким притворством. Она не могла обмануть себя: любовные заигрывания мужчин были ей приятны, они волновали ее и как бы возрождали к жизни.

Долгое время после смерти Олфа Лора жила, замкнувшись в своем холодном одиночестве, укрывшись в нем от всех веселых, лукавых глаз, которые порой могут сказать так много без слов. Ей казалось, что потрясение, пережитое ею, едва не лишило ее рассудка, сделало тупой и безучастной ко всему. Она никак не могла примириться с мыслью, что Олф поступил с ней так жестоко, оставил ее одну. На какое-то время она утратила способность нормально мыслить и чувствовать. Она удивлялась, что она видит и слышит, может еще делать какие-то движения, сжимать и разжимать пальцы. Даже Эми, казалось, перестала для нее существовать. Понемногу она убедила себя в том, что не любит дочь; но она постарается быть ей хорошей матерью, выполнит свой долг, даст ребенку все, что Олф мог бы пожелать для своей дочери.