Насмешник

6 марта. Я уже писал о главном удовольствии, испытанном в Танге, — поездке в Пангани. Еще мне показали муниципальный пивной ресторан, Мемориальную библиотеку имени Георга VI, правительственные здания, построенные немцами. Сам город — это центр торговли сизалем.

Я посетил одну из реликвий немецкого колониального правления — красивого престарелого юнкера, который живет с женой при лесопилке, которую они сами построили в буше. Стены его бревенчатой хижины увешаны гербами и охотничьими трофеями. Его отец прибыл сюда с первыми поселенцами в 1880-х годах, получил огромные земли в районе Лешото и в других местах. Все это было конфисковано в Первую мировую войну, на которой отец моего хозяина погиб, воюя под командованием фон Летова. У семьи оставалось еще поместье в Германии, но мой хозяин вернулся в Танганьику, был свидетелем того, как германская система приходит в упадок, жил в надежде на возвращение этой территории Германии, был арестован в 1939 году и всю войну провел в лагере. Он покорно ждет, что управление территорией перейдет к африканцам. Сейчас он не слишком преуспевает. И не ожидает, что дела его пойдут лучше после смены правительства. Он делает заготовки из дерева твердых пород для паркетных полов, качество которых, как он замечает, слишком хорошее для современного рынка. Его дед, чтобы не забыть искусство войны, стал офицером британской армии и погиб под Севастополем. Он с гордостью рассказывал о своем брате, который был настоящим прусским воякой и продолжил семейную традицию, отправившись после 1918 года в Россию, обучать русскую армию. Какова его дальнейшая судьба? О, он погиб, и тоже под Севастополем, сражаясь против солдат, которых помогал обучать и которые позже лишили его поместий в Пруссии и Саксонии. Он не видит никакой иронии в его судьбе; просто война была их семейной профессией. У этого человека, который лишился всего, не было ни малейшей жалости к себе, никаких сомнений.

7 марта. Быстрое, без особых приключений возвращение в Дар-эс-Салам, почти триста пятьдесят миль через те же Корагве и Морогоро, поскольку дорога вдоль морского берега оказалась непроезжей.

8, 9, 10, 11 марта. Тихие, ничем не занятые дни, вечерами компания друзей. В библиотеке Клуба нашлось несколько книг, которые я пропустил, не прочел, когда они только что вышли; среди них: «Черный ягненок и серый сокол» дейм Ребекки Уэст[232]. Я обратил внимание, что она постоянно называет хорватов (в чьих делах я однажды принял незначительное и недостойное участие) «сердитыми молодыми людьми». Неужели, удивился я, она автор этого определения[233]?

Английские газеты, приходившие с четырехдневным опозданием, сообщали о большой суматохе, произведенной в метрополии беспорядками в Ньясаленде. Дамам из шифровального отдела в доме правительства даже не давали спокойно пообедать, вызывая для расшифровки приходящих донесений. Насколько я мог видеть, «критическое положение» достигло своего пика. В городе проездом появился и пробыл пять дней член парламента, социалист. Его откуда-то изгнали, но никто точно не знал, откуда именно: Ньясаленда, Северной или Южной Родезии. Я поинтересовался, что, где, кому и на каком языке он сказал такого подстрекательского, но не получил ответа, пока наконец на столе в Клубе не появилась «Таймс». Тогда не было заметно, чтобы члены Клуба как-то стремились быть в курсе происходящего. Куда больший интерес у всех вызывало то, какое решение примет суд по делу вдовы местного магната-грека, которая опротестовала завещание. Для участия в процессе из Англии прилетели королевские адвокаты. Их присутствие привлекло большее внимание, нежели присутствие политика.

Туристские маршруты в Ньясаленд закрылись. По этой причине я решил дальше ехать через Северную Родезию.

12 марта. Р. довез меня до Иринги на южном нагорье. Мы выехали на рассвете и прибыли на место к ланчу, который пришлось отодвинуть на полчаса из-за слона, который вышел на дорогу в двухстах ярдах впереди нас. Мы остановились. Он стоял, глядя в нашу сторону, и подергивал ушами — знак, как мне объяснили, раздражения. Известно было, что слоны нападают на машины. Слон был очень большой, с прекрасными бивнями. Р. перепугался за свой «мерседес-бенц», хотя и не показывал страха. Он развернулся и отъехал назад на четверть мили. «Думаю, на большой дистанции мы окажемся быстрее его», — сказал он. Мы стояли и ждали, пока через некоторое время слон неторопливо не удалился в буш.

Иринга — небольшой прохладный приятный городок с железнодорожной станцией, хотя движение по железной дороге прервано, и превосходным греческим рестораном. Местное племя называется, если я правильно расслышал, «хихе», это воинственные люди, они напали на немецкую военную колонну и рассеяли ее, а кроме того, постоянно побеждают масаи. Во время последнего вторжения масаи на их земли дед нынешнего вождя настолько презрительно отнесся к врагам, что поставил во главе своих воинов сестру. Она заставила масаи позорно бежать, оставив на поле боя огромное число погибших. В настоящее время они, в основном, подряжаются работать на медных рудниках и возвращаются домой разряженные, как киношные ковбои. Здесь их много шатается по улицам — в кожаных с бахромой куртках и штанах, шпорах, ярких рубашках, огромных шляпах; но большинство населения городка — греки и индийцы.

В тот день в городке было нечто вроде праздника в честь отряда полицейских, которые возвратились после усмирения Форт Хилла на той стороне границы с Ньясой; это было одно из мест, где беспорядки приняли особо угрожающие формы.

Здесь к нам присоединился мистер Ньюмен, районный комиссар из Мбейи, места примерно в ста пятидесяти милях к югу, откуда мне предстояло вылететь в Родезию. Мистер Ньюмен — бывший военный и отважный человек, чье место службы в Танганьике находится в наибольшей близи от Ньясы. Он с невозмутимым спокойствием относится к слухам об опасности для жизни, источником которых являются индийцы, беженцы из охваченных смутой мест.

Есть ходячее объяснение сообщениям о том, что машины европейцев забрасывают камнями. Говорят, соответствующее министерство в Родезии затеяло исследование автомобильного движения в стране. Поскольку наблюдатели-африканцы не в ладах с бумагой и карандашом, им дали указание бросать в корзину камешек каждый раз, как мимо них проезжает машина. Один журналист, увидев на обочине человека с корзиной, полной камней, спросил его, зачем ему камни, и получил ответ: «Для машин».

31 марта. Я простился с Р. и его «мерседесом» и дальше поехал с мистером Ньюменом на его «лендровере». Не хочу утомлять читателя долгим выражением благодарности всем тем людям, которых автор встретил на протяжении своего путешествия, за доброе к нему отношение. И без того должно быть предельно ясно, что в последние недели нашего общения с Р. он старался всячески угождать мне. От него я перешел под опеку мистера Ньюмена, который в следующие два дня ради старинного друга делал все для навязанного ему незнакомца.

От Иринги до Мбейи дорога постоянно идет на подъем; в конце ее становится прохладно и нечем дышать. Мы сделали короткую остановку в миссии Отца Заступика, которая представляет собой живописную группу строений, напоминающих крохотный итальянский городок. «Они самые влиятельные люди в округе», — сказал мне Ньюмен. С упавшим сердцем, как всегда, когда приходится посещать школьные лаборатории, я обходил содержащуюся в образцовом порядке школу. Потом старый священник, служивший нам гидом, итальянец, давно привыкший к Африке, заговорил об африканском «национализме». Было ошибкой, сказал он, проводить «африканизацию» политическими методами, а не через оказание помощи. Нельзя было присылать сюда из Англии молодых людей, которые теперь занимают все низшие государственные должности. Их должны были занять коренные жители, и таким способом, снизу, надо было создавать администрацию, состоящую целиком из африканцев. Вместо этого мы намереваемся назначить на высшие должности людей, не умеющих ничего, кроме как добиваться популярности. Как все, кого я встречал, он одобрительно отзывался о Ньерере, но сомневался в способности его партии управлять страной.

232

Литературный псевдоним Цицилии Изабель Фэйрфилд Эндрюс (1892–1983) — английской романистки, литературного критика и журналистки, назвавшей себя по имени одной из героинь-феминисток Г. Ибсена. «Черный ягненок и серый сокол» (1941) — ее самое значительное произведение в жанре документальной прозы, посвященное Югославии и резко осуждающее преступления нацизма.

233

«Сердитыми молодыми людьми» в Англии в 1950—1960-х годах называли группу критически настроенных молодых прозаиков и драматургов, среди которых были, в частности, Кингсли Эмис, Джон Уэйн, Гаролд Пинтер.