Страница 35 из 48
— У нас идет идеологическая война, на ней необходимо учитывать все факторы, не только правовые, но и моральные, даже если лжеЕфимов после ареста признается, даже если все доказательства его вины, будут безупречными, нас все равно обвинят в репрессиях против творческой интеллигенции. Открыто на Западе, в слухах и домыслах в нашей стране. Нельзя самим давать преимущества врагу, — Главный идеолог, сухой, с кислым вечно недовольным лицом человечек, пожевал губами, — но и безнаказанной такую деятельность оставлять нельзя. Должен быть третий путь.
— А ты сам что предлагаешь? — обратился Генеральный, к Председателю, — ты же у нас государственная безопасность, вот и предлагай, а мы с товарищами подумаем, и решим, кто виноват, и что делать.
— Вы товарищ Генеральный секретарь, совершенно правильно заметили, что нас могут обвинить в репрессиях, и вони будет на весь мир, — Генеральный польщено улыбнулся, он любил тонкую лесть, Председатель продолжал, — более того по данным нашей разведки, англичане, решили сдать нам своего агента, а потом обвинить нас, в нарушении прав человека, в репрессиях, очернить Советскую власть, оттолкнуть от СССР, людей сочувствующих, нашей стране на Западе, и вызвать лавину вредных слухов в нашем обществе. Но остальные товарищи тоже правы, оставлять безнаказанной такую деятельность тоже нельзя. Поэтому я предлагаю следующее… …
Ефимов бродил по парку, по установленному на случай тревоги маршруту, продолжая скрупулезно выполнять все правила своей негласной работы. Он еще хотел верить, что помощь придет, что его не бросили.
Тщедушный аккуратно одетый старичок, чуть помахивая потертым кожаным портфелем, подошел к Ефимову.
— Здравствуйте Джеймс, — обратился тщедушный старичок к Ефимову, — рад с вами познакомится, воочию, так сказать.
— Вы больны товарищ? — с тревогой спросил старичка Ефимов, — вы только не волнуйтесь, вот здесь присядьте на скамейку, я сейчас за врачом сбегаю.
— В нашем с вами возрасте, врачи уже не помогут, — Григошин безмятежно улыбнулся, — давайте вместе на скамейку присядем, потолкуем, документики посмотрим.
— О чем вы, не понимаю? — Ефимов, не принял доверительного тона, но и уходить не спешил.
— Все вы понимаете, Джеймс, — жестче заговорил старичок, — хотите ломать комедию, так я уйду, стар я, комедии слушать.
Шелестит опадающими кронами деревьев осень, неспешно идет по парку, от каждого ее шага падают багряные листья, бросает осень под ноги ковер из опавшей листвы, дурманит ароматом жженой травы. Щедро дарит увядающая красавица осень, двум немолодым людям, прощальную красу жизни. Как печальна твоя краса, осень. Как печально, что почти кончена жизнь.
— Такая у меня судьба, всю жизнь то комедию ломаю, то трагедию, а все кончается фарсом, — Ефимов не обмахивая налипших листьев, присел на скамейку, Григошин не дожидаясь приглашения сел рядом. — Показывайте, — предложил ему Ефимов, — что за свиток принесли.
— Тут немного, думаю пяти минут, вам хватит, — сказал Григошин передовая бумаги.
Время решило не спешить, не торопить, этих людей, один из которых, мельком просмотрев бумаги, увидел фотографии свой юности.
Он всегда был один, мать умерла, когда его рожала, а остальным до него не было дела. Он часто болел его навещал и лечил доктор, его не морили голодом, у него всегда была хорошая одежда, прислуга в доме почтительно выслушивала его просьбы, и исполняла, если мачеха не была против. У него было все, кроме любви. Отец занят службой, офицерским клубом, охотой, внимания на него он почти не обращал. Ребенок жив, накормлен, обут, одет, чего еще надо. Мачеха, она не была, злой, но у нее были свои дети, им она отдавала, свою любовь и внимание, на него сил не уже оставалось, сводный брат и сестра были чужими. Слезы сироты, кто их видит, кому они нужны, кто даст хоть немного внимания, хоть капельку любви. Он уже знал ответ, никто. Он рос болезненным, угрюмым, замкнутым, одиноким.
— Хочешь на охоту малыш? Мы идем убивать тигра — людоеда, — спросил приятель отца. Отец пригласил нового офицера прибывшего в их гарнизон, на обед. Майор Морт, так представил его отец перед обедом.
— Да сэр! — закричал он, его никто никогда не приглашал на охоту, его не учили стрелять, у него не было пони, а у всех его сверстников были ружья, лошади, свои слуги. Боже как он им завидовал.
— Он еще ребенок Морт, — возразил отец.
— Он англичанин, господин майор, а значит должен уметь стрелять и преодолевать страх. Только так он может научиться управлять, туземцами, вызывать их страх и уважение, — ответил Морт. Обед был закончен, они сидели за столом пили кофе с ликером, курили сигары. Вокруг них неслышными тенями, скользила вышколенная прислуга из туземцев.
Джеймс с надеждой смотрел на равнодушное, лицо отца, и первый раз в своей жизни попросил:
— Папа, пожалуйста, разреши мне! Ну, пожалуйста!
— Хорошо, — согласился отец, — Если мистер Морт за тобой присмотрит, я не возражаю.
Всемогущий Боже! Как же он был счастлив! Как от благодарности к майору Морту, трепыхало его сердечко. Как он мечтал, что спасет своего благодетеля, а тот возьмет его к себе жить, он перестанет быть одиноким, у него будет друг.
Попавшая в засаду, большая пробитая пулями полосатая кошка лежала на опушке джунглей, бок чуть вздымался и опускался, на раны от пуль уже налетели насекомые, но тигр был еще жив.
— Добей его Джеймс, — приказал майор Морт, — выстрели этому людоеду в череп.
Он поднял тяжелую заряженную разрывными пулями винтовку, прицелился. Винтовка ходила ходуном в его слабых руках. Выстрел. От отдачи его откинуло назад, приклад больно ударил в плечо. Мимо, пуля попала, в шею зверя, тот захрипел. Охваченный азартом он подошел ближе, прицелился, почти в упор выстрелил. Разрывная пуля разнесла череп зверя. Мертв. Людоед убит. Убит, им Джеймсом! Его охватил восторг.
— Отлично Джеймс! — похвалили майор, — И запомни с врагом надо поступать только так, как с этим тигром, выследить и убить.
Он закивал головой и с обожанием посмотрел, на длинного худого джентльмена, его друга.
— Я прикажу снять с него шкуру, и отдам ее тебе, — майор Морт был невозмутим, — запомни этот день мальчик, день смерти твоего первого врага.
Он запомнил, запомнил навсегда. А как ему завидовали все мальчишки, дети гарнизонных офицеров, с каким уважение к нему стали относиться взрослые, с какой почтительностью стали выполнять его не просьбы, приказания, слуги.
«Как все просто, — думал он, — убей врага, и все тебя уважают, и все тебе подчиняются. Так вот значит, какой главный закон жизни, выследи и убей».
Он стал каждый день приходить к майору, слушать его, подражать ему, учится у него. У истинного англичанина, майора колониального индийского полка, майора Морта. Воина империи. Империи, над которой никогда не заходит солнце. Он впитал в себя этот имперский дух, эту британскую гордость, это чувство господина полмира.
Весной после лихорадки он совсем ослабел. Случайно услышал, как доктор сказал, про него отцу: «Не жилец». Но он хотел жить, хотел убивать врагов империи, хотел, что бы им восторгались и боялись, хотел быть похожим на своего кумира, майора Морта.
— Ты совсем плох Джеймс, — майор Морт пришел его навестить и не скрывал своей озабоченности, жестко глядя мальчику в глаза, он сказал, — доктор решил, что ты умрешь.
— Я знаю сэр, — Джеймс откинул одеяло, остался в одной насквозь пропотевшей длинной ночной рубашке, ветер дувший из окна, освежал истощенное болезнью тело, — только он ошибается, я выживу.
— Почему ты так решил? — Морт перевел взгляд на маленький стоявший у кровати столик, заставленный микстурами.
— Просто знаю и все, сэр, — ему льстило, что его друг говорит с ним как мужчина с мужчиной, не лжет, не утешает.
— Ты прав Джеймс, — Майор, снова стал смотреть в лицо умирающему мальчику, — никогда не сдавайся.