Страница 42 из 53
Осень сменилась белоснежной зимой. Дни были короткие, а нескончаемо длинными вечерами ветер со стоном и свистом бился о стены дома. Альфред охотился, ездил верхом и спал, а я в одиночестве трудилась в своей тихой комнате.
У большого окна я поставила кросна и начала вышивать ковер. Рядом на столике я каждое утро раскладывала книги, которые собиралась читать днем. То, что я сразу не могла запомнить, я записывала на листках бумаги. На пюпитре опять появились ноты, и вечерами, когда голова клонилась, утомленная чтением, и грустные раздумья одолевали меня, я начинала играть. Из тихого дома сквозь замерзшие окна звуки музыки и песен летели с порывами ветра к спокойной глади озера. Выезжала я редко, мне было мучительно скучно в обществе. Близких друзей у меня не было, а может, я умышленно избегала дружеских отношений, так как скрывала от посторонних свое горе, в причине которого боялась признаться даже самой себе. Иногда у Альфреда собиралось шумное, веселое общество его прежних приятелей. Разговоры этих картежников, лошадников, охотников и любителей выпить меня нисколько не интересовали, и чаще всего я предоставляла Альфреду занимать гостей, а сама искала уединения в своей комнате — храме науки и размышлений, которая с каждым днем становилась мне все дороже.
Время шло, и я все явственнее ощущала: моя душа пробуждается. Как с наступлением дня проясняется горизонт, так работа и размышления рассеивали мрачные мысли и открывали передо мной новые просторы.
«Познай самого себя!» — прочла я однажды и, задумавшись над значением этих слов, заглянула в свою душу, и как из пестрого мотка шелка вытягивают нитки разного цвета, так из глубины души извлекала я лучи, осветившие мои склонности, чувства, способности и недостатки. Придирчиво разбираясь в себе, я поняла, что такое самопознание. В другой книге я прочитала: «Рассчитывайте только на себя!» — и поняла, что человек, наделенный разумом и сильной волей, должен сам справляться со своими заботами и несчастьями, гнать от себя соблазны и, не рассчитывая на помощь и сочувствие других, стремиться к высоким целям. Таким образом я постигла, что такое самостоятельность. Когда я перелистывала Библию, мое внимание привлекли слова: «Дерево, не приносящее плодов, будет брошено в огонь и уничтожено». Что же является плодом человеческой жизни? Из жизнеописаний великих людей, из возвышенных слов Евангелия я поняла, что целью и венцом человеческого труда и любви есть деяние; и полюбила идею труда и захотела претворить ее в жизнь.
Так я созревала духовно, из ребенка превращалась в человека, из мечтательницы — в мыслящее существо. Душа моя раскрывалась навстречу жизни, и мнилось, я дышу свободнее, во мне бурлят какие-то новые, неведомые дотоле силы, расходясь по всему телу, целиком заполняя меня.
Моему пробуждению и созреванию способствовало страдание. Если страдание не вселяет в человека безумие, оно, как мудрый и опытный наставник, наделяет величавым достоинством. Моя печаль была тиха, спокойна, но глубока. Чем больше я мужала и взрослела духовно, тем лучше узнавала человека, с которым связала свою жизнь. Это была извечная, но тем не менее трагичная история, когда два существа связаны обетом и одно из них рвется ввысь, поднимаясь все выше, а другое остается внизу, неподвижное, как соляной столп. Начинается кровавое столкновение. Один стремится вперед, но цепь, прикованная к его ногам, сдерживает бег. Гонимый какой-то неведомой силой, он спешит все дальше, оковы ранят ноги, и дорогу орошают слезы и кровь. Тяжкий вздох вырывается из груди обоих: одному хочется покоя, другому мерещится вдали свет, и он грезит о полнокровной жизни. Иногда это приводит к жизненному краху: истерзанные сердца истекают кровью, и один иди оба несчастных падают на землю, корчась в муках долгого умирания.
Такова была моя драма, спрятанная в глубине души, чтобы ни один жалобный звук не коснулся уха постороннего. Да и сама я не хотела прислушиваться к этим болезненным внутренним стонам. Я гнала, подавляла в себе мысли об Альфреде, а разъедавшему мой мозг страшному признанию: «Я не люблю его!» — приказывала молчать. Долго боялась я посмотреть правде в глаза, но в конце концов эта владычица благородных и горячих сердец неотвратимо предстала передо мной и принесла ответ на те вопросы, которые я тщетно задавала себе и брату несколько месяцев тому назад.
Однажды вечером я писала Генрику:
«Дорогой брат, время решило загадку, которую ты не хотел решать. Иероглифы моей судьбы прочтены: я несчастлива, хотя вышла замуж по любви и Альфред любил меня, а может, любит до сих пор, и он отнюдь не злодей. И все же я несчастна, потому что полюбила его лишь за красивую внешность, а он — мое тело, потому что моя спящая детская душа приняла мечты за действительность, а когда проснулась, не нашла рядом сестринской, близкой души».
В ответе от брата были между прочим такие слова:
«Регина, время сказало тебе правду. Горе тем, кто полюбил только внешние формы, а потом начинает искать душу и не находит ее под красивой внешней оболочкой.
Мужайся, сестра, и трудись не покладая рук!»
Время шло. Дни, словно капли, стекали в безбрежный океан прошлого. И как сказал поэт: «Часы рождались, как сироты, без надежды и умирали без сожаления».
Растаял снег, золотые солнечные лучи прогнали серую мглу. Земля пробуждалась к новой жизни, и наконец наступил день, когда, выглянув в окно, я опять увидела свежую зелень, голубое небо, солнце, потоками лучей заливающее цветы, словом, все было так, как год назад. Год! Как страшно звучит это короткое слово для тех, для кого он равен вечности! Ведь одни и те же слова для всех звучат по-разному. «Год! Ведь это один миг», — скажет кто-то. Все это так, однако за этот короткий миг человек успевает родиться и умереть, улыбка надежды превратиться в слезы отчаяния, беззаботное дитя побледнеть и склонить долу чело. Поэтому спорить о значении слов нельзя! Что для одного — ничто, для другого — все, для одного — жизнь, для другого — смерть, одному — минута, другому — вечность.
Когда я оглянулась на прошедший год, отделявший меня от, казалось бы, такого близкого, но, увы, далекого девичества, то с удивлением спросила себя: «Неужели это я? Та самая мечтательница, восторженно глядевшая на мир, будто он многоцветный мыльный пузырь? Та, что создала себе кумир и полюбила его? И спешила вступить в жизнь, будто на радостный пир? Неужели это была я? Женщина с побледневшим от одиноких раздумий лицом, с угасшей верой в счастье, с похороненной в груди первой любовью?»
Разочарованная, потерявшая надежду, ищу я утешения в книгах — мертвых, холодных, как утомленный жизнью, измученный, пресыщенный человек. Неужели я была той молоденькой девушкой, красивой и богатой, которой все предвещало счастье? Но где же он, мой избранник, который должен был стать моим разумным другом, милым и добрым товарищем? Его нет! Он умер? Нет, он жив, но он совсем не такой, каким я его себе представляла. Я пробудилась от сна обновленная, сильная и увидела рядом с собою красивую оболочку, услышала фальшивую ноту, которая ранит сердце, поняла значение страшного слова — ничтожество!
Вид свежей, цветущей яркими красками весенней природы лишал меня сил спокойно и трезво посмотреть в лицо несчастью и вступить в борьбу с мыслями, теснящимися в моей голове.
— Какая мука! — воскликнула я и с пылающим лицом выбежала из дому, вскочила на горячую вороную лошадку и поскакала вдоль озера в луга. Ветер развевал мои волосы, а я бросилась в его объятия, словно стремилась умчаться вместе с ним далеко, далеко, на край света, прочь от своей судьбы, мыслей и отчаяния! Как молния мчала меня Стрелка по зеленому лугу, вдоль озера прямо к тихой усадьбе, на которую я столько раз глядела с тоской из тенистой чащи сада.
Вид белого домика, притулившегося в зарослях кустов и деревьев и глядящего маленькими, но ясными окнами на долину, озеро и стройную башенку моего замка, немного успокоил меня. Я перевела Стрелку на шаг, подняла глаза к серебристым облакам и почувствовала на глазах слезы облегчения.