Последняя любовь

Не прошло и часа после переправы через овраг, как инженеры сидели за столом. Звенели тарелки и бокалы, шел оживленный разговор.

— Помнишь, Стефан, — весело говорил Михаил, — le bon vieux temps[113] в Париже? Мы были там почти год. Мне очень не хотелось уезжать оттуда, и я никак не мог понять, почему ты не остался там, когда тебе предложили такую почетную должность.

— Я хотел вернуться сюда, — коротко ответил Стефан.

— А я, признаться, хотя не слишком люблю Францию, остался бы. Быть профессором в одном из научных центров Франции и лестно, и для дальнейшей карьеры выгодно.

— У меня на это иной взгляд, — последовал короткий ответ.

Видно, Равицкий был не из тех, кто любит распространяться о себе, а может, он был не в настроении.

— О, Париж, Париж! О, Эльдорадо! — вздохнул Кароль.

— Ой, monsieur Charles, я бы тебя вообще не пустил в Париж, — сказал Михал.

— Это почему же? — поинтересовался молодой человек.

— У тебя, юноша, в глазах — огонь, а для таких Париж — это скала, о которую разбивается будущность. Ох, молодость, молодость, — прибавил он.

— Оставь, Михал, молодость в покое, — отозвался Стефан. — Я люблю молодость, у нее всегда смех и песня на устах.

— Что-то ты слишком горячо защищаешь молодость, Стефан, — не сдавался Михал. — Видно, ты сам еще молод, впрочем, ты доказал это нам сегодня, когда преодолевал овраг.

— Мы-то с тобой, друг мой, хорошо знаем, сколько нам лет, — шутливо сказал Равицкий.

— Может, у тебя есть эликсир вечной молодости?

— Да, есть у меня такой эликсир, — ответил Равицкий. — Но, знаешь, я, пожалуй, избавился бы от него. Как вы считаете, господа, — обратился он ко всем, — может молодое сердце быть помехой для пожилого человека? — И он, против своего обыкновения, засмеялся громко и весело, но внимательное ухо уловило бы в его смехе тоскливую ноту.

Он задумался над своими словами, нахмурил брови, у рта залегли суровые морщинки. Но это длилось недолго. Вспомнив о своих обязанностях хозяина, он слегка провел рукой по лбу, словно отгоняя гнетущие мысли, и, подняв бокал, сказал:

— Господа, пью за успех будущей железной дороги!

— За успех дела рук наших! — закричал Кароль.

— Молодой человек, что вы сказали? — возразил Ми-хал. — Разве мы будем сами укладывать рельсы и делать насыпь? Разве это дело наших рук?

— Тогда выпьем за успех дела наших умов! — поправил Клеменс.

— Ja! Ja! Наших умов и наших денег, — закричал Генрих; у него карманы были набиты акциями железнодорожной компании.

— Немец, как без воздуха, не может жить без спекуляции, — шепнул Каролю Клеменс.

— Деньги — вещь бесполезная без ума и труда, то есть без головы и рук и, добавлю, без сердца, хотя люди считают, что можно прекрасно обойтись и без этого, — произнес Стефан.

— Я согласен с нашим уважаемым коллегой, — вскричал Михал, вставая со стула, — и пользуюсь случаем, чтобы воздать должное благородству, справедливости, неутомимости и возвышенности идей, — всему, что воплотил в себе наш друг и руководитель. — И, подняв бокал, он воскликнул: — За здоровье пана Стефана Равицкого, лучшего из друзей, гордость и славу нашего, как сказал бы какой-нибудь аристократ, ремесла.

Стефан сердечно поблагодарил, пожал протянутые руки, а когда все уселись на свои места, произнес ответную речь:

— Господа, если я и обладаю частицей тех достоинств, которые приписал мне наш дорогой коллега, я не могу считать их только своей заслугой и тем более не могу кичиться ими. Пан Михал говорил о товариществе, но разве трудно быть другом таких людей, как вы, идти одной дорогой с таким соратником, как он? А дорога эта прекрасна и начертана нашей профессией. «Ремесло!» — презрительно говорят аристократы. Пусть так, но оно благородней, чем ремесло прихлебателя, игрока или барышника. Как вам известно, господа, наше ремесло старо как мир и всегда достойно помогало человечеству преодолевать затруднения и несчастья, оно дает человеку оружие для борьбы с силами природы, осуществляет его замыслы, воплощает его мысль. Вспомним, друзья, что славные памятники труда и мысли человеческой, называемые чудом, это дело рук инженеров. Кто, как не инженеры, обуздывает воду, когда она выходит из берегов и уничтожает труд миллионов? Кто передвигает горы, создает моря, перекраивает материки? Кто построил знаменитые водопроводы, которые напитали влагой поля, высушенные раскаленным солнцем, — их следы и поныне сохранились в Сирии и Персии? Кто в непроходимых местах проложил дороги для римлян и их потомков? Кто возвел стены вавилонские, построил пирамиды, создал Меридово озеро, воздвиг морской маяк на Родосе? Кто построил корабли, бороздящие океан, перебросил мосты через пропасти, реки и моря? Кто пробил горы, проложил пути под водами и городами? Инженеры, господа, и никто другой! А делом чьих рук является телеграф, что вскоре свяжет оба полушария, опояшет земной шар стальной сетью проводов, сократит расстояния, поможет мысли человека безопасно и быстро циркулировать по свету? Кто тысячелетия назад соединил моря там, где ныне благородный Лессепс вновь прорывает каналы, строит города и вопреки мертвящей силе пустыни сажает сады? Ибо есть неоспоримые доказательства, что в давние времена моря сообщались между собой! Всюду и всегда это работа инженера.

Я перечислил лишь небольшую часть деяний инженера на суше и на воде. Но он совершает не меньшие чудеса под землей и под водой. Он нашел и извлек спрятанные там сокровища, без страха спускаясь в пучины вод и проникая в толщи скал. Именно он, воздвигая крепости, защищает отечество и, увы, создает орудия уничтожения. В профессии инженера соединились самые прекрасные и мирные науки: математика и учение о природе, предмет исследования которых — жизнь и условия жизни человека. Эти науки придают уверенность человеческим замыслам, какими бы фантастическими они ни казались; облегчают неосуществимую на вид работу; помогают человеческому сердцу своим страстным горением претворять мечты в дела. Господа! Человека сделали инженером чуть ли не первые его потребности, и потребностям этим нет конца, так как человечество движется все вперед и вперед. Прогресс ли это, простое ли движение, но инженер всегда будет необходим. Он пророет землю от полюса до полюса, переселит людей с земного шара на другие планеты, если человечеству будет дано совершить это чудо. Инженером был Архимед, который жаждал найти точку опоры для своего рычага, чтобы перевернуть землю. Мысль дерзкая, но достойная человечества, сила которого в его идеях. Инженер — это все человечество, неудержимо стремящееся ко всему, что прекрасно и полезно. Господа, выпьем этот последний бокал за здоровье всех инженеров на свете, за спасение человечества от бед с помощью ума, сердца и труда!

Тост Равицкого был встречен восторженными возгласами. Лица собравшихся выражали гордость и удовлетворение тем, что все они — представители благородного цеха инженеров, и восхищение человеком, который в людях пожилых, удрученных жизненными невзгодами, пробудил новые силы и веру в то, что их усилия не пропадут даром, а в молодых разжег желание трудиться не покладая рук.

Когда они разошлись, каждый задумался над тем, что надо сделать для блага человечества.

«Я должен придумать, как управлять воздушным шаром», — решил про себя пылкий Кароль.

«Как бы поскорей превратить пески Бранденбурга в луга?» — ломал голову Генрих.

«Как из воздуха получить горючее для парового котла?» — размышлял наедине с собой Клеменс.

«Как обуздать нашу любимую Вислу и другие реки; заставить людей строить дороги и делать реки судоходными?» — думал Михал.

Перед тем как расстаться, Равицкий попросил Кароля зайти к нему утром.

— У меня есть для тебя поручение в Д., там надо кое-что доделать.

— Почему же ты так поспешно оттуда уехал? — спросил его Михал.

— Мне нужно было быть здесь, — спокойно ответил Равицкий, но лицо его омрачилось.

113

Прекрасное было время (фр.).