Страница 4 из 15
* * * Всё отдалённее, всё тише, Как погребённая в снегу, Твой зов беспомощный я слышу, И отозваться не могу. Но ты не плачь, но ты не сетуй, Не отпевай свою любовь. Не знаю где, мой друг, но где-то Мы встретимся с тобою вновь. И в тихий час, когда на землю Нахлынет сумрак голубой, Быть может, гостьей иноземной Приду я побродить с тобой... И загрущу о жизни здешней, И вспомнить не смогу без слёз И этот домик, и скворешню В умильной проседи берёз. 21 сентября 1926 Песня Дремлет старая сосна И шумит со сна. Я, к шершавому стволу Прислонясь, стою. — Сосенка-ровесница, Передай мне силу! Я не девять месяцев, — Сорок лет носила, Сорок лет вынашивала, Сорок лет выпрашивала, Вымолила, выпросила, Выносила Душу. 28-29 января 1926 * * * За стеною бормотанье, Полуночной разговор... Тихо звуковым сияньем Наполняется простор. Это в небо дверь открыли, — Оттого так мир затих. Над пустыней тень от крыльев Невозможно-золотых. И прозрачная, как воздух, Едкой свежестью дыша, Не во мне уже, а возле Дышишь ты, моя душа. Миг, — и оборвется привязь, И взлетишь над мглой полей, Не страшась и не противясь Дивной лёгкости своей. 17 сентября 1926 * * * Ты уютом меня не приваживай, Не заманивай в душный плен, Не замуровывай заживо Меж четырех стен. Нет палаты такой, на какую Променял бы бездомность поэт, — Оттого-то кукушка кукует, Что гнезда у неё нет. 17 февраля 1927 * * * Об одной лошадёнке чалой С выпяченными рёбрами, С подтянутым, точно у гончей, Вогнутым животом. О душе её одичалой, О глазах её слишком добрых, И о том, что жизнь её кончена, И о том, как хлещут кнутом. О том, как седеют за ночь От смертельного одиночества, И ещё — о великой жалости К казнимому и палачу... А ты, Иван Иваныч, — Или как тебя по имени, по отчеству — Ты уж стерпи, пожалуйста: И о тебе хлопочу. 4-6 октября 1927 (?)
Е. Я. Тараховской
* * * Мне снилось: я бреду впотьмах, И к тьме глаза мои привыкли. И вдруг — огонь. Духан в горах. Гортанный говор. Пьяный выкрик. Вхожу. Сажусь. И ни один Не обернулся из соседей. Из бурдюка старик лезгин Вино неторопливо цедит. Он на меня наводит взор (Зрачок его кошачий сужен). Я говорю ему в упор: — Хозяин! Что у вас на ужин? Мой голос переходит в крик, Но, видно, он совсем не слышен: И бровью не повёл старик, — Зевнул в ответ и за дверь вышел. И страшно мне. И не пойму: А те, что тут, со мною, возле, Те — молодые — почему Не слышали мой громкий возглас? И почему на ту скамью, Где я сижу, как на пустую, Никто не смотрит?.. Я встаю, Машу руками, протестую — И тотчас думаю: Ну что ж! Итак, я невидимкой стала? Куда теперь такой пойдёшь? И подхожу к окну устало... В горах, перед началом дня, Такая тишина святая! И пьяный смотрит сквозь меня В окно — и говорит: Светает... 12 мая 1927 * * * Старая под старым вязом, Старая под старым небом, Старая над болью старой Призадумалася я. А луна сверлит алмазом, Заметает лунным снегом, Застилает лунным паром Полуночные поля. Ледяным сияньем облит, Выступает шаткий призрак, В тишине непостижимой Сам непостижимо тих, — И лучится светлый облик, И плывёт в жемчужных ризах, Мимо, мимо, мимо, мимо Рук протянутых моих. 21-24 сентября 1927 * * * Из последнего одиночества Прощальной мольбой, — не пророчеством Окликаю вас, отроки-други: Одна лишь для поэта заповедь На востоке и на западе, На севере и на юге — Не бить челом веку своему, Но быть челом века своего, — Быть человеком. 8 февраля 1927