Страница 21 из 24
Кокшаев внимательно осмотрел каждый уголок, но ничего подозрительного не обнаружил. Дальше шли болота.
— Шагурин, через болото пройдем? — спросил лейтенант своего отделенного командира.
— Вряд ли, товарищ командир. Еще не подмерзло совсем.
Взвод остановился.
— А все‑таки, — сказал Кокшаев, — надо двигаться дальше.
Бойцы спешились и пошли вперед, ощупывая почву жердями. Лошадей вели на поводу. Кругом были только кочки да сухая осока, запорошенная снегом. Так прошли километра два. Снова начался лес. Еле заметная тропинка привела к выжженной полянке, заваленной золой и кучами валежника. На полянке стояла полуразвалившаяся лачуга.
— Здесь жгут уголь, товарищ командир, и летом живут угольщики, — доложил Шагурин.
— Посмотрим… Э! да тут были гости! — воскликнул Кокшаев, указывая на утоптанный около лачуги снег.
Все внутри лачуги говорило о том, что здесь недавно были люди: солома на топчане была смята, на грубо сколоченном столе валялись крошки и кусок хлеба.
В дверь вбежал один из бойцов.
— Товарищ командир, нашли убитого.
— Убитого? Где?
— Да здесь вот рядом.
Лейтенант вышел из лачуги. Неподалеку, в кустах, лежал человек в пальто, без шапки и со странно согнутой головой и раскинутыми руками. Кокшаев нагнулся над убитым. Лицо его было залито кровью; открытые глаза остекленели.
— Так. Убит он не более пяти–шести часов назад, — проговорил Кокшаев.
Бойцы осмотрели труп. Пуля большого калибра, по–видимому, из автоматического пистолета, ударила прямо в затылок и разворотила весь череп. Щегольской костюм и пальто тоже были залиты кровью. На руке убитого были золотые часы, в карманах — серебряный портсигар, платок, автоматическая ручка и большая записная книжка в красном кожаном переплете. Больше ничего на убитом не нашли.
Кокшаев раскрыл записную книжку. На первой странице стояло: «Пашкевич Ю. С.».
— Вот так история. Его‑то нам и нужно было! — воскликнул лейтенант.
В это время подошел Шагурин.
— Товарищ командир, здесь следы… Они идут по кочкам…
Кокшаев быстро отдал распоряжения: бойцам Лютикову и Орбельяни оставаться у трупа. Шагурину идти по следу, а остальным бойцам — в обход, наперерез нарушителю границы.
ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ
Званцев быстро поправлялся. Крепкий организм и хороший уход делали свое дело. Елена Николаевна не оставляла его ни на минуту. Она выписала свою дочь, так как не хотела надолго оставлять ее одну.
Ирина быстро освоилась в новой обстановке. Она часами просиживала в палате у Званцева и очень подружилась с ним.
Девочка рассказывала Званцеву о своих школьных делах, о подругах, о том, что она обязательно будет врачом, «как мама».
— А у вас есть сестра, Сергей Ильич? — однажды спросила Ирина.
— Нет, Ирочка, у меня нет сестры и никогда не было.
— У меня тоже нет, и это скучно. А у больших обыкновенно вместо сестры бывает жена…
Званцев засмеялся и поцеловал девочку в голову.
— Ира, там, на столе, лежит моя трубка и табак. Выбей‑ка из трубки золу. Так. Теперь набей ее табаком. Покрепче… Хорошо. А теперь зажги спичку и дай мне закурить.
Званцев вдохнул ароматный дым. После ранения он курил в первый раз.
— Ируся, — заговорил Званцев, — ты бы хотела, чтобы я был твоим папой?
— Мамочка уже спрашивала меня об этом, и я ей сказала, что, конечно, хотела бы.
Сергей Ильич еще раз поцеловал девочку. Вошел Ткеша. Он поздоровался со Званцевым и сел возле кровати.
— Холодно, Сергей Ильич… Скоро будет зима. А у нас дома сейчас совсем тепло. Вы были когда‑нибудь в Тбилиси?
— Был. Давно только. Помню, стояли весенние ночи, цвела черешня.
— Сергей Ильич, приезжайте к нам в Тбилиси. У меня там мать. Вот поправитесь!
СНОВА В МОСКВЕ
В первой половине ноября Званцев и Елена Николаевна с дочкой вернулись в Москву. Званцев уже вставал с постели.
В Москве Званцева ждала еще одна радость: Ремизов сообщил, что Радовец попался. Фотография злополучного чертежа, записки и другие документы были найдены при нем. Узнал Званцев и о смерти Пашкевича, убитого своим сообщником.
Обо всем этом ему рассказали Ваня и Ткеша на следующий же день после его приезда.
— Понимаете, Сергей Ильич, — говорил Ваня возбужденно, — они вдвоем заночевали в избушке угольщиков… на болоте. Этот Радовец, по–видимому, очень хорошо знал местность… Он убил Пашкевича наповал выстрелом из револьвера.
Поссорились ли они, или Радовец просто решил избавиться от лишнего свидетеля, сказать трудно. Наши пограничники, через шесть часов приехавшие на место происшествия, напали на след. Догнали‑таки… Радовец начал отстреливаться. Ранил одного бойца. Потом попал в трясину, его и вытащили оттуда. Все нашли: и наши чертежи, и еще какие‑то бумаги.
— Ну вот и отлично. Я очень рад, — говорил Званцев. — Как будто какая‑то тяжесть с плеч свалилась. А как Андрей Васильевич?
— Он счастлив! Поет все время и даже помолодел.
Через полчаса пришел и сам Другов. Он действительно выглядел помолодевшим.
Другов и Званцев крепко обнялись.
— Ну, вы совсем молодцом выглядите! — воскликнул Другов. — Ваня, конечно, все уже рассказал вам? А у меня есть еще интересные новости, — добавил профессор после небольшой паузы.
— Что такое? Да вы садитесь, Андрей Васильевич.
Профессор сел на стул и достал из кармана толстый пакет.
— Вот, — сказал он, — сегодня получил от Ремизова.
И он вынул из пакета записную книжку в красном кожаном переплете.
— Это нашли в кармане у Пашкевича после его смерти, — объявил он.
Все оживились.
— Интересно узнать, что содержит посмертный документ этого негодяя, — сказал Ваня.
— Сейчас узнаете, — ответил Другов. Он окинул взглядом всех присутствующих и раскрыл книжечку.
— Тут — целый дневник, — сказал он, — чего только нет. Вот это, например, нас касается:
«Двенадцатого апреля. Получил приглашение ехать на Кавказ с партией Другова. Условия подходящие: оклад 800 рублей и полевые. Местность чудесная. Дела будет не много, так что отдохну. Выезжаем 1 июня.
Десятого мая. Опять бы у З. Договорились обо всем».
— Дальше идут бессвязные записки. Зарисовка выходов кварцевой жилы… Разрез жилы по падению…
«Седьмого июля. Получил из Тарасовки письмо. Конечно, просят денег. Послал двести. Надоели мне они до черта».
Другов продолжал чтение:
«Двадцать четвертого. С. И. нашел какой‑то зашифрованный документ. Не люблю я этого молчальника. Но документ, кажется, серьезный — может пригодиться».
Другов остановился.
— Здесь записи обрываются. Дальше идет уже о событиях в Москве.
«Девятнадцатого сентября. Был у З. Состоялся серьезный разговор с Р.
Десятого октября. Жребий брошен. Просил Званцева заменить меня на три дня.
Пятнадцатого октября. Ничего не нашли. Р. говорит, что нас опередили… Вернее — все это чепуха… Досадно».
— Дальше записи идут реже. Очевидно, Пашкевич охладел к своему дневнику, — заметил Другов.
«Третьего мая. Познакомился с балериной М. Был с Ольгой на „Фигаро"».
— А вот опять интересная запись:
«Пятого июля. Ольга сообщила, что Званцев у себя на даче ведет какие‑то опыты. Странно. Этого нельзя оставить без внимания.
Двадцать четвертого июля. Живу у жены. Я поступил крайне неосторожно, и вот приходится отлеживаться.
Семнадцатого августа. Приходил Р. Их на даче постигла неудача.
Четвертого сентября. Сделал Ольге предложение. Конечно, приняла. Теперь она ради меня способна на все.
Седьмого сентября. Живу у сторожа. Дела идут блестяще».
Другов остановился:
— Дальше идет какая‑то геологическая сводка: эвдиалиты Кольских месторождений, запасы по всем категориям… Цирконы. Южные россыпи. Прииртышские месторождения… Тут идет полная сводка наших запасов по циркониевым минералам.