Страница 5 из 63
— Поклониться тебе, мой дорогой учитель, — это самое главное…
— О, ты мне льстишь… Здесь есть кое-что куда более важное, чем такой старый хрыч, как я!
Волосы мэтра поседели, талия округлилась, но Питер нашел, что он все тот же мужчина с изящными жестами и позами, с живым и игривым взглядом, с безукоризненной бабочкой и в отутюженном костюме. Дорогой Мишель Делма был дорогим во всех смыслах этого слова.
Осмонд посмотрел на ухоженные руки директора.
— Ну как, ты все еще не женат?
— Ученость — требовательная дама, Питер, но никогда не знаешь… — ответил директор, от души рассмеявшись.
Мишель Делма никогда не скрывал своих сексуальных предпочтений, ставших больше объектом шуток, чем причиной стеснения между ними.
— А ты, Питер? Как поживают твои жена и сын?
Осмонд с фатальным видом развел руками:
— Мы расстались… Возможно, на время, не знаю…
— О, сожалею…
— Наука — дама требовательная.
Директор «Мюзеума» тихонько хлопнул его по плечу и пригласил пройти в свой кабинет. Мужчина скромного вида в черном костюме, что уже сидел там, поднялся, когда вошел американец.
— Питер, я рад представить тебе отца Марчелло Маньяни, выдающегося специалиста по звездным траекториям. Именно он участвовал в европейских программах космических исследований. Это отец Маньяни рассчитал орбиты вращения спутников, запущенных в последние годы по программе «Ариан». Министерство с полным основанием сочло, что его помощь и его знания принесут огромную пользу в нашей работе.
Питер Осмонд застыл и улыбка сошла с его лица при виде римско-католического воротничка и маленького крестика, пристегнутого на отвороте пиджака священника. Отец Маньяни тем не менее протянул ему руку:
— Это для меня большая честь, профессор Осмонд. Я ярый поклонник вашего труда.
— Сомневаюсь, что мы занимаемся одним и тем же, — процедил сквозь зубы американец, не приняв его руку.
— Напротив, напротив! — воскликнул директор. — Будущее в научных исследованиях принадлежит тем, кто ведет диалог.
— Что касается меня, — высокомерно ответил Осмонд, — то я интересуюсь исключительно материальными результатами. А недуховными выводами.
Он с категоричным видом скрестил руки. Мишель Делма сделал примиряющий жест.
— Питер, я знаю твои философские взгляды, но думаю, что в науке хорошо было бы оставить в стороне свои предубеждения.
— Это я и собирался сказать. Потому что именно это побуждает меня на дело.
Отец Маньяни улыбнулся, выражение глубокого смирения осветило его лицо.
— Профессор Осмонд, да, я человек Церкви, но я и человек науки. И я считаю, что главное — двигаться к истине.
— Истина, that's all right![7] — сказал американец, назидательно подняв палец. — Истина, даже если она не соответствует тому, что мы ищем.
— Прошу тебя, Питер, — пытался унять его директор, — мы здесь для исследования, которое, возможно, изменит наше представление о Вселенной. И в таком случае маленькие личные обиды…
Питер Осмонд с удивлением взглянул на своего учителя. Он сразу вспомнил, что его жизни не хватит, чтобы оплатить свой долг этому старому человеку, который дал ему смысл существования.
— Okay, оставляю свои рассуждения при себе.
— Спасибо, Питер. А теперь я покажу вам ваши новые рабочие места. Мы оборудовали лабораторию в галерее минералогии. Там вам будет спокойно.
Осмонд пробурчал что-то невнятное, что могло быть также принято за демонстративное выражение недовольства. И бросил на священника мрачный взгляд. Тот смущенно опустил глаза.
ГЛАВА 6
Леопольдина спешила в Центральную библиотеку. Как назло, ей не удалось избежать встречи с Югеттой, и теперь она опаздывала. Ну и дура она!
Югетта Монтаньяк, ассистентка, занимающаяся гербариями, устало бродила из одного коридора в другой и, словно паук, поджидала какую-нибудь проходящую мимо жертву, чтобы наброситься на нее.
— О, Леопольдина, как я рада вас видеть! Какая сегодня чудесная погода!
— Да, Югетта, добрый день. Простите меня, но я очень спешу…
— Понимаю вас. У меня тоже тьма всяких дел. Я бы шла еще быстрее, если б не куча всех тех лекарств, которые я принимаю. Но врач сказал мне, что это очень важно, иначе я рискую сойти с ума…
— Да, конечно, вы правы. Впрочем…
— И впрочем, я чувствую себя намного лучше. У меня еще бывают иногда сердцебиения, но доктор сказал, что и они скоро прекратятся. Вы знаете, Леопольдина, это потому, что я еще немного в депрессии… И потом, я видела странный сон этой ночью…
— Югетта, я…
— Да, ужасный сон… Просто кошмарный…
— Это пройдет, это…
— Но у меня есть одна мысль, я… Вчера я рассказала об этом господину кюре… Здесь происходят странные вещи. Вы понимаете, Леопольдина, мне тридцать пять лет, и я знаю жизнь, так вот я дам вам один добрый совет: будьте осторожны. Потому что Зло — повсюду. Вы меня слышите, Леопольдина? Я скажу даже больше: Зло и в этих коридорах. Я это чувствую.
— Я не сомневаюсь в этом, Югетта… Приятного вам дня.
И вот десять минут потеряно… Вначале Леопольдина часами слушала эту старую деву, которая рассказывала ей о своих болезнях и огорчениях. Единственный мужчина, который когда-либо коснулся ее, и то исключительно в медицинских целях, был ревматолог: наверное, по поводу седалищного нерва. Кроме того, Югетта была убеждена, что ее тетушка навела на нее порчу, но господин кюре отказался изгонять бесов, чего она требовала, и посоветовал ей ежедневно принимать антидепрессанты. И вот в результате она проводила день за днем, неторопливой меланхолично бродя по галерее ботаники. Леопольдина обычно сравнивала ее с Тотором, ленивцем из зверинца, который медленно, с задумчивым видом и печальными глазами, головой вниз, степенно перебирался с ветки на ветку. Поэтому ни Церковь, ни наука не в силах были помочь ей, и уж конечно, Леопольдина не была из числа тех, кто намеревался разрешить ее проблемы.
Она широким шагом пересекла сад и увидела небольшую группку людей — они оживленно беседовали. Директор «Мюзеума» мсье Делма объяснял что-то, явно страстным тоном, священнику с небольшим животиком и высокому небрежно одетому типу. Леопольдина узнала в нем туриста, который загородил ей дорогу во время пробежки. Контраст между собеседниками был разителен, но мужчина в бермудах, казалось, не придавал этому ни малейшего значения. Молодая женщина отметила, однако, что он вызывает у проходящих чувство недоверия и восхитительное оцепенение. Стоило пройти мимо него какому-нибудь студенту или ученому, и они смотрели на него оторопевшим взглядом… Еще один профессор Нимбус,[8] наверное.
Но Леопольдине было недосуг пялить глаза на всяких странных личностей, которые бродили по «Мюзеуму»: их там всегда слишком много. За два года наблюдений она пришла к выводу, что люди науки определенно живут на другой планете.
Перепрыгивая через ступеньки, она одолела лестницы, которые вели в Центральную библиотеку, толкнула дверь и на цыпочках вошла в читальный зал. Благоприятная для работы и собранности атмосфера царила в этих боготворимых местах. Читающие в благоухании воска от натертых полов склонялись над одетыми в кожу толстыми томами.
Она поздоровалась с Жаклин, жизнерадостной библиотекаршей родом из Гваделупы, которая любезно и строго царствовала здесь.
— Добрый день, Леопольдина! — сказала она и добавила шепотом: — Выпьем кофе?
— Сожалею, но нет времени, — ответила молодая женщина. — Я по горло в инвентаризации.
— Тогда пообедаем вместе?
— Согласна, я зайду за тобой.
Мимоходом Леопольдина удостоверилась, что хранилище редких книг надежно заперто. Это дополнительное помещение, где хранились древние манускрипты, было доступно лишь горстке посвященных людей, и книги оттуда выдавались исключительно по письменному разрешению главной хранительницы. Не могло быть и речи о том, чтобы разбазаривать библиографические сокровища «Мюзеума».
7
это хорошо (англ.).
8
Чудаковатый профессор-астроном из произведений современного американского писателя Майкла Слоуна.