Знак убийцы

И теперь, глядя в иллюминатор самолета, отец Маньяни вопрошал темноту. Он не был уверен в том, что задает себе те же вопросы, что и Питер Осмонд. Ни в том, что он надеется на такие же ответы.

ГЛАВА 4

Под лучезарным солнцем молодая женщина, одетая в бесформенную майку и болтающиеся шорты, бегом поднималась по аллеям, обсаженным кленами. Ее длинные пышные каштановые волосы колыхались при каждом шаге. На памяти ученого такого еще не бывало: служащая «Мюзеума» бегала трусцой в Ботаническом саду! Каждое утро! В хорошем расположении духа! Это зрелище повергало более чем просто в изумление.

Сразу уточним, что Леопольдина Девэр была принята на работу в «Мюзеум» только два года назад, время недостаточное для того, чтобы подняться по научной лестнице. Она еще не вполне свыклась с такими своеобразными обычаями среды, где малейший поиск растягивается на многие годы и где единицей измерения служит тысячелетие. Надо также отметить, что терпение не было в числе ее главных достоинств. Леопольдина Девэр была слишком молода и слишком динамична, чтобы благоразумно сидеть в своем углу: в свои двадцать восемь лет она не желала терять время. Каждый день был настоящей гонкой. В ее обязанности входила инвентаризация библиотек и архивов разных лабораторий, а эта работа требовала отличной физической подготовки. Она бегала из одного здания в другое, из библиотеки в центральный запасник, от архивов к экспонатам, из галереи ботаники к галерее сравнительной анатомии, считая, что целый батальон шутников постарался именно перед ее приходом все перевернуть вверх дном. И следовательно, ей требовалась солидная тренировка.

Следует добавить также, что у Леопольдины Девэр не было своего кабинета. За два года администрация оказалась неспособна найти для нее место, где она могла бы расположиться со своими делами. И в результате она оставляла свои сумку и куртку где придется, а потом весь день бегала из одного конца в другой по сорока гектарам городка и была убеждена — вполне логично, — что «Мюзеум» в целом и есть ее служебный кабинет. Такая ситуация подходила ей тем более, что у нее не было намерения обосноваться где-либо окончательно. Ни профессионально, ни сентиментально. Она должна была зарабатывать, чтобы оплачивать свое жилье и кормить кота Титуса, но самой ей нужны были только книги. Итак, она готова была работать столько, сколько нужно, и — ничего не поделаешь! — даже если заработная плата была отнюдь не сногсшибательна. Что же касается какого-нибудь поклонника… Да, Леопольдина не была слишком разборчива. Она много работала и, следовательно, не ждала очаровательного принца, просто надеялась встретить мужчину немыслимого и преданного, который ослепит ее своими необыкновенными подвигами. Только так!

В общем, в двадцать восемь лет Леопольдина Девэр была молодой женщиной своего времени: ничего не видя вокруг себя, она носилась, боясь остановиться.

Она одно за другим обходила старые здания «Мюзеума», просторные строения в пять этажей, длинные и массивные, которые прожили два века, не утратив своей величественности, но и не получив тем не менее права на очистку фасада. Ансамбль вызывал в памяти затянутых в свои строгие и немного поблекшие старомодные костюмы господ, на которых взирают с уважением, смешанным с недоверием.

Она повернула направо и бросила взгляд на вереницу туристов, которые растянулись у жемчужины «Мюзеума» — Большой галереи эволюции, гигантского сооружения из дерева и стали, которое представляло ошеломленному посетителю панораму возникновения жизни начиная с самых простейших форм и до человека. Леопольдина вспомнила день, когда она впервые пришла сюда: сопровождаемая гидом, она обозрела это огромное пространство, где внушительные скелеты кашалотов, набитых соломой слонов и роскошных птиц теснились в феерии света. Тогда она, словно маленькая девочка, просто онемела…

В несколько прыжков она одолела крутую тропинку, которая вела к оранжереям, где причудливые тропические растения сплетались с корявыми стволами и с удивительными листьями, и вошла в зверинец Ботанического сада. У нее всегда щемило сердце при виде маленьких грязных клеток, в которых бились орлы, и слишком тесных загородок для каменных баранов. Искусственные скалы, предназначенные придавать этому месту естественный вид, позволяли кое-где видеть в бетоне арматуру. Застывшие в неподвижности яки с печальными глазами держались в тени разваливающегося сарая.

Чтобы немного приободрить местных обитателей, Леопольдина начала с ними разговаривать:

— Добрый день, зебры! Приятного аппетита, страусы! Вы хорошо спали ночью?

— Привет, красавица!

Она резко прервала себя. Так бесцеремонно обращаться к ней отваживался единственный мужчина: Александр.

И он гордо возник перед ней: руки на бедрах, легкая улыбка на губах, вид неотразимого обольстителя. Леопольдина наверняка поддалась бы его очарованию… если бы он не был ростом всего в один метр тридцать два сантиметра. По странному капризу природа сохранила этому молодому человеку, ровеснику Леопольдины, тело ребенка. И лицо у него тоже было лицом десятилетнего мальчика. Когда она увидела его в первый раз, то приняла за мальчика, потерявшегося в зверинце. Она уже готова была помочь ему отыскать родителей, как вдруг увидела, что он вошел в загон для буйволов, похлопывая по шее животных и наполняя их кормушки зерном, а потом совершенно спокойно вышел оттуда. Александр был одним из пятнадцати служителей зверинца. Увидев тогда Леопольдину, он предложил ей сигарету, и они стали друзьями.

— Да это мой малыш Алекс! Как поживаешь?

— Перестань называть меня «малыш Алекс»! Разве я зову тебя «дылда Лео»?

— Согласна. Ты предпочитаешь — Александр Великий?

— Это лучше. Что ты делаешь сегодня вечером?

— Пойду на репетицию хора, потом — домой.

— Брось ты этот хор! А что бы ты сказала о латиноамериканском вечере?

— Алекс, ночь существует для того, чтобы спать.

— Нет, ночь создана для того, чтобы создавать себе праздник!

Она заметила темные круги у него под глазами.

— И в воскресенье вечером тоже был праздник?

— Один приятель завалился с бутылкой виски «Джек Дэниелс». Мы давно не виделись, время прошло очень быстро. Затем… кажется, мы уснули на крыше дома. А поскольку пошел дождь, долго не проспали…

— Короче, ты целую ночь кутил.

— Можно сказать, что так. Ну так ты пойдешь сегодня вечером?

— Сожалею… Как-нибудь в другой раз!

Леопольдина продолжила свой бег, поприветствовала садовников, которые подправляли оградки вокруг вольеров. В чистом воздухе звучало беззаботное и радостное щебетание птиц. Утро обещало быть великолепным. Она покинула зверинец, обогнула здание администрации, чуть не налетела на какого-то ужасного туриста в бермудах и бейсболке и направилась к галерее ботаники, чтобы принять там вполне заслуженный душ.

Тем временем какая-то тень проскользнула в запасники «Мюзеума», просторное и мрачное помещение, загроможденное невероятным хламом, где набитые соломой чучела животных, ящики с книгами, развалившиеся скелеты и гравюры с потрепанными углами были нагромождены в бессмысленном беспорядке. Тень натолкнулась на металлический ящик, скрытый под кучей старых географических карт, ногой отшвырнула его и направилась к старой полке из массивного дуба, на которой как попало теснились несколько мраморных бюстов наиболее знаменитых в истории натуралистов.

Невозможно с точностью воспроизвести сиену так, как все произошло. Зато, как бы возмещая это, скажем, что человек, который шел к одному из этих бюстов, нес в одной руке зубило, а в другой — молоток. Открытие, которое последует, нельзя объяснить иначе.

Лысый череп профессора Флорю виднелся над горой папок и журналов, нагроможденных почти за пятьдесят лет. Старик был настолько привычен в стенах «Мюзеума», что уже не представляли себе «Мюзеум» без него… ни его без «Мюзеума». Придя в «Мюзеум», Леопольдина с изумлением обнаружила этот невообразимый экспонат: пожизненного ученого. И зимой и летом, семь дней в неделю, с утра до вечера профессор Флорю складывал и перебирал бумаги, которые постепенно заполнили его кабинет на четвертом этаже, потом лестничную площадку, захватив все до последнего квадратного сантиметра. Папки, ненадолго положенные на стол двадцать лет назад, все еще дожидались, когда их разберут. А профессор продолжал складывать туда другие папки — временно, конечно, — потом еще и еще: на остальные предметы мебели, в шкафы, сверху и снизу, насколько хватает глаз, создавая бесконечные геологические пласты.