Страница 113 из 174
— Нам пора уходить, — обратился Лао Йон к Ками.
Американец был озадачен. Ему хотелось рассказать еще кое-что о своих похождениях. Чего вдруг заторопились эти молодые люди, интеллигентные, хорошо говорящие по-английски. К тому же девушка прехорошенькая.
Но Лао Йон и Ками ушли, и Дункан вернулся к своему бифштексу. «Да, тесен мир», — подумал он, ковыряя вилкой.
На Пражадипок роуд, за большим мостом, под которым медленно текли воды реки Менам, начинались кварталы высоких новых домов. Здесь жили люди, которые хорошо зарабатывали. И здесь у Ками была квартира. Она стоила недешево, но Ками прилично получала на телевидении. Квартиры в этих домах были, как правило, однокомнатные, с душем и кухней-нишей.
Из окна открывался вид на реку и на часть города — словно кусок пирога на тарелке. Ками сбросила обувь у входа и надела тканные серебром домашние туфли. Она подвинула Лао Йону стул, но юноша не захотел сесть.
— Я должен ехать домой. В Наке.
— Хочешь разыскать американца?
Он кивнул:
— Да, Шюта. Полковника «зеленых беретов». Я запомнил, как он выглядит.
Ками понимала: его не отговоришь от того, что он задумал. Если Лао Йон что-нибудь решил, то обязательно выполнит. Он был упрямым, в лучшем смысле этого слова. И прежде чем что-либо предпринять, он тщательно обдумывал свои шаги. Это касалось его учебы. Это касалось и их совместного будущего. А теперь он хочет найти убийцу своего отца. Чтобы убить убийцу? Да, в этом нет никаких сомнений.
— Когда ты уедешь? — спросила она.
— Завтра.
— А университет?
— Я прерву учебу.
— Но ведь тебе осталось всего два семестра! — воскликнула она. — Если ты их не закончишь, все твои планы пойдут прахом.
— Может быть, — сказал он. — Но пойми, теперь я не могу спокойно учиться. Всему свое время. Когда рыбу ловить, когда сети чинить.
— Я буду очень одинока.
В ее голосе не было упрека. Если мужчина потерял отца так, как Лао Йон, он имеет право на месть. Это был освященный столетиями неписаный закон.
— Я вернусь, — сказал Лао Йон.
Лаос, родной Лаос. Лао Йон добрался до леса, который становился все гуще по мере продвижения на восток. Когда рассвело, он увидел каучуковую плантацию, черные от дыма руины строений. За развалинами он вышел на дорогу. Было видно, что по ней давно никто не ездил: вся она заросла бурьяном. Воздух быстро нагревался, становилось жарко. Впереди, где дорога извивалась между первыми отрогами гор, дрожало марево.
Лао Йон испугался и вместе с тем почувствовал какое-то облегчение, когда с обочины дороги кто-то резко и повелительно крикнул:
— Стой!
Лао Йон повиновался. Узелок выпал из его руки на землю. Того, кто крикнул, он не видел. Но голос раздался из зарослей колючего кустарника справа от дороги.
— Сомбай! — громко поприветствовал Лао Йон. — Я — Лао Йон, возвращаюсь домой. Мирный житель, без оружия и с добрыми намерениями.
Меж колючих веток показался солдат с автоматом наизготовку. Лао Йон чувствовал, что он не один — в кустарнике притаились и другие солдаты.
— Куда идешь?
— В Наке, — ответил Лао Йон.
— Наке?
— Да. Это час ходьбы на восток от Сепона.
— Знаю, — сказал солдат. — Документы есть?
— Вот паспорт.
Солдат кивнул, чтобы он подошел ближе. Это был молодой парень в выгоревшей форме. На фуражке сверкала вырезанная из жести пятиконечная звезда.[12] Когда Лао Йон подошел к солдату, тот приказал:
— Развяжи узелок. Расстегни куртку.
Убедившись, что у Лао Йона нет оружия, он подобрал нехитрую поклажу и даже помог собрать узелок. Рассматривая паспорт, он долго тряс головой:
— Да, тебя долго не было.
— Я там учился. В Бангкоке.
Солдат, улыбнувшись, вернул паспорт.
— На карточке вылитый ты. А теперь — шагай вперед. Я должен доставить тебя к командиру.
Стволом автомата он отодвинул в сторону колючую ветку и пропустил Лао иона. Тотчас из куста бесшумно вынырнул другой солдат и занял место, которое оставил конвоир Лао йопа.
Начальник патруля сидел под навесом из листьев. На его куртке, такой же, как и у солдат, не было никаких знаков различия. Он выглядел старше своих подчиненных.
Сначала начальник патруля внимательно изучил паспорт. Потом взглянул на солдата. Тот доложил:
— Оружия не обнаружено.
— Ладно. Можешь возвращаться обратно.
Солдат повернулся и ушел. Начальник патруля обратился к Лао Йону:
— Что изучал в университете?
— Агрономию, — ответил Лао Йон.
Начальник патруля достал щепоть табака из кармана куртки и вопросительно взглянул на Лао Йона. Тот протянул руку.
— Табак у меня есть, но это же ведь лаосский!
Они свернули папиросы. Начальник патруля внимательно рассматривал одежду Лао иона. Костюм-то хороший. Говорит, что студент. А как ему удалось обойти части противника в Данхене? Лао Йон рассказал, как было дело. Оба они мирно курили самокрутки: в воздухе стояли клубы дыма крепкого и пахучего лаосского табака.
— Они не раз расстреливали людей, которые шли к нам, — заметил начальник поста. — Тебе повезло.
Он взял трубку полевого телефона, крутнул ручку и с кем-то соединился. Затем спросил Лао иона:
— Тебе нужно в Наке?
— Да.
— Это далеко. А одному совсем не безопасно путешествовать по стране. Да и тебе нужно сначала побывать в Сепоне, у наших властей, зарегистрировать там паспорт. Ты знаешь Сепон?
— Немного.
— Ты его совсем не узнаешь. Американские летчики почти ничего не оставили. В Сепоне тебе объяснят, как добраться до Наке. Ты устал?
— Не очень.
— Ладно, — подвел итог начальник поста. — Тебе повезло. Я посылаю солдата в Сепон. Ты пойдешь с ним. Точнее, поедешь. На велосипеде. В добрый путь!
Он протянул руку Лао Йону. Через несколько минут пришел солдат с велосипедом.
Они добрались до города поздно вечером, хотя то, что осталось, вряд ли можно было назвать городом.
На окраине они натолкнулись на хаотическое нагромождение разрушенных и отремонтированных на скорую руку хижин. Все перемешалось — бамбук и жесть, поваленные заборы и обугленная мебель. В центре города каменные дома лежали в развалинах. Напалм не пощадил даже деревьев. Насколько хватало глаз — ни клочка зелени: даже трава на газонах превратилась в пепел. И хотя здесь уже никто не жил, американские самолеты прилетали бомбить снова и снова.
— Я отведу тебя в военную комендатуру, — сказал солдат…
На рыночной площади, у каменной арки, сплошь иссеченной осколками, стояли часовые. Солдат прислонил велосипед к куче камней и сказал что-то часовому. Потом он махнул Лао Йону, и они спустились на десяток ступеней вниз. Лестница вела в довольно большое помещение. Раньше здесь, наверное, был погреб, которым пользовались крестьяне, приезжавшие на рынок. А теперь — спали солдаты. В глубине горело несколько масляных ламп. Туда-то и повел солдат Лао Йона.
За двумя составленными вместе ящиками сидел офицер. Лао Йон не видел его лица, когда солдат докладывал об их прибытии. Но как только офицер заговорил, что-то знакомое в его голосе заставило Лао Йона насторожиться.
— Из Наке? Лао Йон? — офицер встал, и Лао Йон узнал его.
— Шанти! Ты ли это?
— Конечно, я!
Шанти обнял Лао Йона. Они уселись на бамбуковые табуретки.
— Шанти, Шанти… — повторял Лао Йон.
Шанти улыбнулся, взял бутылку и налил Лао Йону воды в глиняную кружку.
— Освежись. К сожалению, это все, что я могу предложить тебе.
Шанти был сыном крестьянина из Наке. За год до своего поражения в Индокитае французы расстреляли его отца: он отказался работать на строительстве французских укреплений. Мать, захватив с собой десятилетнего мальчика, скрылась из деревни. Говорили, она подалась на Север, но что стало с ней и сыном, никто точно не знал…
Лао Йон вытащил щепотку табака из кисета. Они закурили. В темной части большого подвала спали солдаты. Время от времени кто-либо из спящих кашлял или стонал во сне.
12
Здесь началась освобожденная зона, контролируемая войсками Патет Лао — вооруженными силами Единого национального фронта Лаоса. (Примеч. пер.)