Химеры просыпаются ночью

И точно: в свежезакопанном тайнике внутри трубы находился тугой сверток. Я вытряхнул его на землю. Деньги. Даже на первый взгляд много, но пересчитывать времени не было. Должно быть, этот захаживал сюда частенько, удивительно, что никто до сих пор не заметил его тайник. Впрочем, мало ли тайников запрятано по всей Зоне.

Я запихнул деньги в мешок, потом подтащил труп к массивной железной трубе, рухнувшей с потолка уж давным-давно. Для имитации несчастного случая подойдет. Положил трубу прямо в голову, засыпал землей кровь у разрытого тайника. Кажется, все.

Нет, не все. Кровавые пятна на моей одежде, на моем лице… И беглого взгляда достаточно, чтоб понять, что не моя кровь. Пришлось умыться остатками воды из фляжки. Окровавленную же куртку с размаха забросил куда-то на потолочные балки. Ничего, теперь с деньгами, теперь новую купить можно. А пятна на штанах вывалял в грязи. Когда засохнет — ничего не поймешь.

Снова принялся накрапывать снег. Стоять у разваленного дома долго было бессмысленно. Это всего лишь минутная слабость, приступ ностальгии. Но, как и в аду, при въездах на КПП стоило бы повесить таблички: «Оставь надежду…». И прошлое — тоже оставь. Ничего больше нет за опустившимся шлагбаумом или за перерезанной «колючкой» — смотря, как в Зону входишь. Даже кратким моментам проявления слабости здесь не место, душа размягчается, тело перестает упруго реагировать на обстановку. А в следующую секунду — смерть.

Впрочем, пока ты на Кордоне, можешь расслабиться. Немного, совсем чуть-чуть. Со временем перестаешь замечать постоянное напряжение, оно становится твоим обычным состоянием.

Я стряхнул с себя задумчивость, поправил автомат на плече. Сзади меня окликнули.

Пластырь. С каким-то незнакомым сталкером. Я вопросительно посмотрел на них.

— Третьим будешь? — усмехнулся Пластырь.

— Бухать, что ли? Нет, я пас.

— Да не, не то. Это я так. Мы на Свалку собираемся, а оттуда, как золотишко намоем, — сразу в бар, к тамошнему барыге. Тут без мазы, хромой черт совсем зажрался, цены спустил ниже плинтуса.

— А тот что, думаешь, тебя облагодетельствует? Такая же душонка продажная.

— Такая же, да не такая же. Да и крюк с хабаром через бандюков делать не очень-то хочется.

— Это точно…

— Ну как, поддержишь компанию? Или у тебя какие-то другие планы?

— Нет у меня никаких планов. Можно и прогуляться. Только не поздно ли собрались? Скоро стемнеет.

Действительно, заснеженное небо уже начало приобретать свинцовый оттенок — верное приближение сумерек.

— Да ничего, там, на Свалке, еще одна группа тусуется, вместе всяко веселее будет.

Несмотря на беззаботный тон Пластыря, какое-то нехорошее предчувствие шевельнулось внутри. Хотя причин для беспокойства, кажется, не было. Да и этот незнакомый молчаливый сталкер…

— А это кто с тобой?

— Кореш один, давний.

— Что-то не видел я прежде твоего давнего кореша здесь…

— Да ты что, попутал, что ли? Да вот, знакомься… Ден — старый бродяга. На Складах тусил это время, вот ты его и не видел. Со свободовцами гашиш бодяжил.

Тот, кого он назвал Деном, сделал шаг вперед и протянул высохшую узловатую руку. Я невольно отметил цепкость ладони. Будто лапа коршуна. Обладатель ладони-лапы не выглядел человеком, зависимым от какой-либо дури. Скорее, наоборот: стальной взгляд выдавал твердость и холодный расчет в жизни.

Нет, что-то не вяжется. Не так как-то это все.

— Даже что-то и не знаю… На ночь глядя…

— Да ладно тебе, решайся. Через час уже на месте будем.

Или паранойя? Пластырь — свой чувак, раньше меня здесь оказался. По-своему бесшабашный, но понимающий, что к чему. Своего не упустит, но и ближнего не подставит ради выгоды. Хотя и способен на неадекватные выходки, которые, смотришь, оборачиваются выигрышем для самого же Пластыря в первую очередь. В принципе, поход в ночное — затея в его репертуаре.

— Ладно, черт с вами, уболтали.

— Ага, пошли, — сказал Пластырь, — чего тянуть.

Тянуть и вправду было нечего. Тем более, через час сумерки грозили превратиться в густые потемки. Мы выдвинулись скорым шагом, и уже через пять минут Кордон скрылся из вида. Молчали. Даже Пластырь не проронил ни слова. Когда спустились в небольшую балку, я поскользнулся и съехал вниз на спине. Матерясь, поднялся и начал отряхиваться, как вдруг всей кожей почувствовал неладное. Когда поднял глаза, то похолодел, увидев наставленные на меня стволы.

— Эй, вы что? — невольно вырвалось, хотя на самом деле я сразу понял, что.

Как это быстро произошло, однако. Но, как и в прошлый раз, когда меня брали, я не почувствовал беды. Мозг все еще отказывался верить в реальность творившегося, но подсознательно было до безобразия ясно: то, что должно было случиться, все-таки случилось.

А еще какие-то доли секунды пытался понять: где же все-таки прокололся? Я же был так осторожен…

— Это вы что задумали? Пластырь, ты что?..

— Умолкни, гнида, — ответил тот сверху, — долго за тобой ходили. Рудзяковского-то зачем завалил? Он же тебя с того света вытащил.

— Да кто валил его? Он сам, на засаду напоролся ведь!

— Знаем, на какую засаду…

— Сука твой Рудя, — я вдруг озлился, — нехрен ему было повсюду свой хабар ныкать. Не я, так еще кто-нибудь скрысил.

— Вот и скрысил бы. А голову зачем отрубать?

— А сладенькая головка была, — усмехнулся я; мною внезапно овладело какое-то бесшабашное, веселое желание: позлить тех, кто стоял наверху. Было понятно, что живым мне не выбраться, так хоть поразвлечься напоследок. И в самом деле, пора уж заканчивать свою, такую нескладную, уродливую жизнь.

— Сейчас твою на вкус попробуем, — наверху щелкнул предохранитель.

— А зачем второго-то припер с собой, мог бы и один разделаться.

— Теперь вижу, что мог бы. Ссыкло ты на самом деле, мы думали, что, хоть и гнида, а дорого свою жизнь отдашь.

— За сколько хоть наемника взяли? Хочу напоследок узнать себе цену.

— Да нет тебе никакой цены, сволочь. Пузырь — твоя цена. Хотя, я бы и мухи дохлой не дал бы.

— Ну, уж и пузырь. Наемник за пузырь тебе и зада не оторвет, не то, что на Кордон ваш вонючий пилить.

— Пузырь, пузырь, больше за тебя никто не дал.

— Ну что ж… — я держался по-прежнему вызывающе, будто нечего терять, — на колени встать или так выстрелишь?

— На коленях молятся, а ты…

Я резко отпрыгнул влево и, ломая кусты, юркнул за какую-то трубу. Вслед затрещали выстрелы, но свиста пуль я не услышал, стало быть, стреляли совсем уж мимо.

Первоначальный страх прошел совсем, пришла какая-то веселая злоба и решительность еще раз потягаться со своими преследователями. Однажды я уже ушел, так что вполне возможно уйти и на этот раз. Нужно лишь чуточку везения.

Сзади послышался шум — это они спускались. Я по-пластунски переполз к другому концу трубы и замер, пытаясь предугадать следующий шаг преследователей. В этот момент новая очередь прорезала воздух, но, судя по всему, они не представляли, где именно я находился. Эх, если б не снег, можно было кустами уйти наверх — а там ищи меня… Но теперь найдут по следу, так что приходилось выбирать совсем иную тактику.

Стрелять вслепую — значит выдавать себя. Наемник, в отличие от Пластыря, это понимал, а потому до сих пор не сделал ни одного выстрела. Но от этого становилось еще страшнее: стало быть, если все-таки выстрелит, то наверняка.

Я лежал у трубы и пытался сообразить: пойдут ли они прочесывать балку напролом или все-таки попытаются взять в клещи. Второе было бы логичнее, но это означало одно: мне конец. И вот я лежал, ощущал неповоротливость собственного тела, смотрел на темный снег перед собой и хотелось, чтобы руки вдруг превратились в две огромные копалки. Я бы тогда вгрызся в мерзлозем, расковырял, раздвинул камень почвы — и юркнул в яму, закопал бы себя и лежал, не шелохнувшись. Лежал, лежал — пока они не уйдут. Они бы меня не увидели, прошли мимо, может быть, даже прошли прямо надо мной, я бы слышал их голоса наверху…