Страница 3 из 73
наполнил мыслью, чувством и талантом, --
практичные разделят дилетанты
под сенью беззаконий и интриг.
Терпи, любимец ветреных Богов.
Ты -- пища серых. Твой удел таков.
12
.............................
13
На выходе, где двери-самостворы
раскрылись нам, и жар и смрад гоня,
под стоязыкий гам и разговоры
огромный синий вэн встречал меня.
И я, как дядя самых честных правил,
попутчику в нём место предложил.
"Андрей Северин", -- он себя представил
и жесткую десницу мне в ладонь вложил.
Я не спешил. И время не жалея,
хотя устал за длинный перелёт,
знакомца нового в районе Шипсхедбея
я высадил. Сказал он -- Здесь живёт
его коллега славный из Парижа,
что вместе с ним в Провансе год назад
творение вина в пейзажах рыжих
писал и пригласить к себе был рад.
Так жизни неожиданно, случайно
пересекаются, и возникает тайна.
14
Мне что-то странное нашёптывал Творец.
Меня влекли невидимые знаки...
Быть может, колдовали Зодиаки --
и видел я художника венец.
Наверно так. Но в звёздные глубины,
в смещенье дат, в зениты, в перекрестья,
сообразуясь с точностью и честью,
не стану окунать свои седины.
Всё было проще. В череде понятий
в раскупленный, непоэтичный век
нет места безрасчетности симпатий
в сердцах духовных, нравственных калек.
Меня же это чувство посетило
среди вельможных и лакейских рож.
В Андрее нечто изнутри светило.
На сына моего он был похож.
Ищи, перебирай -- и вот однажды
откроется в душе причина жажды.
15
В мировом копошеньи, где цель -- превосходство,
снисходительным зрителем без интереса,
отвлекаясь от жизни души, за процессом
наблюдал я. И виделось мне благородство,
воплощеньем идеи, как воздух и свет,
как работа, терпенье, прямые дороги.
Я за это платил непосильные сердцу налоги.
И долгов перед Высшим Призванием нет.
Наблюдая за низкими формами жизни --
накоплением, властью, общественной смутой
и в продвинутых странах, и в милой отчизне,
я достаточно холоден был почему-то.
Благородство -- от века, и присно, и ныне,
я надеюсь, старанья мои не покинет.
И в привычном полёте в молчанье высот
буду я постигать в чистоте атмосферы
бесконечные тонкости Меры и Веры
и искать обертоны прижизненных нот.
16
В Хай Скул на Оушен за мостом
дней через пять я выступал.
Люблю я этот славный зал,
хотя пленить его не просто.
Будь чист и честен, не части,
работай от души -- до пота.
Всегда у публики в чести
поэзия -- твоя работа,
когда талант и уваженье
в едином сплаве с мастерством.
Не брезгуй ловким баловством
и не считай за униженье
разбавить наш минор славянский
синкопой англо-негритянской,
но будь серьёзен до конца,
не отступаясь от лица.
И лишь в конце блесни халявой
смешной и мастерски лукавой.
17
. . . . . . . . . . . .
18
Вернёмся в зал. Ещё до выступленья,
пока на сцене суета приготовленья,
знакомец новый за кулисы без труда
зашёл, с достоинством пожал мне руку
и, соблюдая деликатности науку,
оставив телефон, ушёл. И я тогда
подумал, что и он почуял нечто,
что связывает нас несуетливо
и делает общение счастливым,
хотя от одиночества не лечит.
Потом стихи и зал на много мест,
и музыки гитарной легкий крест,
аплодисменты и автографы, усталость,
цветы -- вот всё, что в памяти осталось.
Машина, Брайтон, ужин, толстый Авербух,
снотворное, постель... Я слеп и глух.
А утром самолёт до Сан-Франциско
и тридцать городов -- мой путь неблизкий.