Стихотворения

III Прошло с тех пор четыре дня. В местечке Вздвиженье тревога; И шум и смердов беготня В избе священника убогой. Толпа Давыдовых людей Теснится около дверей.  И двое слуг несут в ворота В ковры завернутое что-то. То князь Василько. Но зачем В таком печальном он наряде Лежит без чувств, бессилен, нем? В глухую ночь, вчера, в Белграде. Он был злодейски ослеплен. Недавний сбылся князя сон! Полуживой, он дышит еле… Давыд достиг желанной цели. Народом полон ветхий сруб. Скрипят гнилые половицы; На лавке князь лежит, как труп… Лицо порезано, зеницы Из впадин вырваны глазных, И страшно кровь чернеет в них; Разбита грудь его, и тело Изнемогло и посинело. Сняла с Василько попадья Рубаху, кровью залитую, И говорит: «Какой судья Тебе назначил казнь такую! Али так много грешен ты, Что ни очей, ни красоты Не пощадили?.. Вепрь не станет Так мучить, тур так не изранит! Давно на свете я живу, Годам и счет-то потеряла; Но ни во сне, ни наяву Такой я казни не видала. Худое времечко пришло: Рвут людям очи, в братьях зло,— Знать, нету в мире божьи страху!» И стала мыть она рубаху. И слезы горькие свои На полотно она роняла. От плача старой попадьи Очнулся князь… Не мог сначала Припомнить он: что было с ним? И, лютой жаждою томим, Он простонал. Тот стон услыша,  Хозяйке стража шепчет: «Тише!» Над ним нагнулась попадья: Ее почувствовав дыханье, Василько вымолвил: «Где я?» И, заглушив в себе рыданье. Она, качая головой, Сказала; «В Вздвиженье, родной!» И грудь его с печалью тяжкой Покрыла вымытой рубашкой. Рукою грудь ощупал он И через силу приподнялся; Бледнеет стража: страшный стон И вопль княжой в избе раздался. Рыдая, он к скамье приник, И  проходили   в этот миг, Перед духовными очами Слепца видения рядами. Припомнил он, честной как крест На съезде братья целовали: Надежды светлые на съезд Они великий возлагали. И вот — нарушен земский мир! На страшный, вновь кровавый пир, Для казни, прежних казней злейшей, Призвал Василька князь старейший. Припомнил он, как без причин Он схвачен был по воле братской, Как на глазах его Торчин Точил свой нож в избе белградской. Заране свет померк в очах… Как дикий барс лесной в сетях, Боролся княжич с сильной стражей, Но не осилил злобы княжей. Не мог он выдержать борьбы… Василька на пол повалили Немилосердные рабы И грудь доской ему сдавили; Уселись конюхи на ней. Взмахнул ножом Торчин-злодей — Несчастный вскрикнул и рванулся — И теплой кровью захлебнулся… И божий мир для князя стал Безмолвно глух, как склеп огромный: Без чувств и памяти, он спал. Как труп под ризой смерти темной; Но был недолог этот сон! О! для чего проснулся он. Зачем вернулося сознанье К нему для нового страданья!.. Весь ужас участи своей Теперь лишь понял князь несчастный: Сознанье это смерти злей, И князь зовет ее напрасно, И с громким воплем говорит: — Кто свет очей мне возвратит? О, пусть господь воздаст Давыду За кровь, за муку, за обиду! И, участь горькую кляня,— Припал Василько к изголовью. — Зачем снимали вы с меня Рубашку, залитую кровью,— Перед всевышним судией Предстал бы я в рубашке той — И кровь ему б заговорила Звончее труб, слышнее била! Лишь перед утром князь затих. В избушке ветхой было жутко; Едва мерцал, дымясь, ночник; В сенях дремали слуги чутко; Храпели кони у крыльца; И попадья у ног слепца, Очей усталых не смыкая, Сидела, точно мать родная. В его расстроенном уме Не рассветало, сердце ныло Как в замуравленной тюрьме, В груди темно и пусто было. Его надежд блестящих ряд, Все, чем досель он был богат, Все было отнято с очами И в грязь затоптано врагами. И не видал несчастный князь, На жестком ложе плача глухо. Как вскоре стража поднялась, Как ставень вынула старуха И солнца луч блеснул в окно. До гроба было суждено Ему нести страданья цепи И в мире жить, как в темном склепе. IV Неудержимая летит Повсюду весть о деле черном. Для всех чудовищем Давыд Стал ненавистным и позорным. В стенах хором и тесных хат Гремит проклятья, как набат,— Клянут князья, бояре, смерды Давыдов суд немилосердный. Как в бурю грозная волна. Весть о злодействе небывалом Всем одинаково страшна — И старикам и детям малым. Молва стоустая донесть Спешит нерадостную весть До Перемышля на Волыни И до Васильковой княгини. Досель счастливая, она Врасплох застигнута бедою И вестью той поражена. Как лебедь меткою стрелою. Яд горя в грудь ее проник, И светлой радости родник Иссяк в душе. Заполонила Ее тоска, ей все постыло. Ее Василько ослеплен! Как с этим горем примириться?.. Бежит от глаз княгини сон; Когда ж заснет, то муж ей снится: Блестит на князе молодом С высоким яловцем шелом, И цареградская кольчуга С крестом надета на супруга. В руке Васильковой копье; Глаза, как уголья, сверкают; Когда ж он взглянет на нее — Она, голубка, так и тает; На сына взглянет — и вздохнет, И на губах его мелькнет Улыбка ласки и привета,— И любо ей приметить это. И снятся ей былые дни, Дни невозвратного веселья… Прошли-промчалися они! Княгиню скорбь крушит, как зелье. Ее супруг — слепец, в плену!.. Кто защитит его жену? Кто приголубит крошку сына? С кем в бой пойдет его дружина? Едва ль его освободят Его дружинники, бояре. Но разве умер старший брат? Иль воев нет у Володаря, Давно испытанных в боях? Иль не восстанет Мономах, Всегдашний враг деяний темных, Противу братьев вероломных? И, одолеть не в силах гнев, Услыша весть о новом горе, Владимир вспрянул, точно лев, И шлет юнца к Олегу вскоре. «Доколе нам коснеть во зле? — Он пишет, — Всей родной земле Грозит беда, — судите сами: Давыд повергнул нож меж нами. Коль не исправим зла того И не упрочим мир желанный, То брат на брата своего Восстанет в злобе окаянной,  В крови потопится земля. Селенья наши и поля Возьмут враги, разрушат грады, И сгибнут в распрях наши чада. Раздорам надо быть концу,— Давно мы ими Русь бесславим, Придите, братья, к Городцу,— Скорее вместе зло исправим. Стоять за правду вы клялись». И княжьи счеты улеглись Перед бедою этой новой. Исчез в них дух вражды суровой. И Святославичи пришли, Спеша исправить злое дело, Туда, где грозный страж земли Уже стоял с дружиной смелой. Отправил в Киев он послов С такою речью к Святополку: Зачем затеял он размолвку? Зачем нарушил клятву он — Не изнурять земли враждою? За что Василько ослеплен, Давыду выдан головою? Когда вина была на нем, Зачем судил своим судом? Об этом дал бы братьям вести, Мы рассудить сумели б вместе. — Не я слепил его — Давыд,— Князь Святополк на то ответил,— Великий грех на нем лежит: Он сесть на стол Давыдов метил, Хотел со мной затеять рать И стол и жизнь мою отнять И с Мономахом заедино Взять Туров, Пинск и Погорину. Не сам о том дознался я — Мне обо всем Давыд поведал. За то ль винят меня князья, Что я Васильке воли не дал? Вины своей не признаю Пред ними. Голову свою Сложить мне не было охоты. Пускай с Давыдом сводят счеты. «Уверишь братьев ты навряд,— Сказали посланные мужи,— Что за тобой Василько взят: Ты взял, — вина твоя наруже». И разошлися до утра, Чтоб с новым днем по льду Днепра Под стольный Киев перебраться И с князем в поле посчитаться. Не захотел пропасть в бою Великий князь, объятый страхом. Жалея голову свою, Тогда бежать задумал к ляхам, И, матерь русских городов, Он Киев кинуть был готов; Но не пустили киевляне Его, бояся большей брани. Нет, не успеет Мономах Достигнуть утром переправы: Чем свет весь Киев на ногах; Но не воздвигнут величавый Стяг Святополка у ворот, Дружина княжья не зовет Смущенных граждан к обороне, И не стучат мечи о брони. Великий князь, земли глава, Боится пасть в бою открытом, И Всеволожская вдова Идет с отцом-митрополитом В стан Мономаха: весь народ, Сопровождая крестный ход. Усердно молится иконам, И полон город красным  звоном. Перед Владимиром склонясь. Скатала старая княгиня: — Будь милосерд, родной мой князь! К тебе пришли мы с просьбой ныне. Князь, покажи нам милость въявь И новой скорби не прибавь В правдивом гневе к нашим болям,— Тебя о том мы слезно молим. Земли защитник ты, не враг. Не половчин, не Торчин ярый! — Заплакал горько Мономах, Услыша вопль княгини старой. И говорит он братьям речь: «Ужель нам землю не беречь? Ее отцы трудом стяжали, А мы терзать в раздорах стали! Как сын, Василько мной любим,— Но обреку ль бедам и мщенью Людей невинных перед ним И не причастных преступленью? Пусть бог воздаст его врагам По их неправедным делам, Но мы невинных не осудим». И дал он мир земле и людям.