Литературное наследие

Январь-апрель 1941 года, Харбин

Примечания

Печатается по автографу, присланному автором Л. Хаиндровой вместе с письмом весной 1940 года. Печаталось ли при жизни автора — неизвестно; впервые было опубликовано в 1973 году в «Новом Журнале» (Нью-Йорк), № 110 В. Перелешиным по копии автографа, полученного от Е. Витковского (который, в свою очередь, получил его от Л. Хаиндровой).

Евгений Витковский (Москва) Ли Мэн (Чикаго)

ГЕОРГИЙ СЕМЕНA

Поэма

Опубликована под псевдонимом «Николай Дозоров» I Суд. Трибунал. На местах для публики Так называемый цвет республики, Опортупеенный, в орденах: Судят соратника СеменА. Чу, комсоставец в мундире ЧОН'а, Явно соседкою увлеченный, Шепчет, рукою руки ища: «Ладного выловили леща!.. Им ли шутить с Гепею и Чоном, Белогвардейщине и шпионам!..» — Это который же? — «Вон, беляв, Строго насупился, зубы сжав». Дама, со взором на кавалере: — Стало быть? — «В тютельку: к высшей мере». II Зал затихает — дыханье слышно… Солнце январское блещет пышно В окнах, затянутых крепким льдом; Ало заигрывает со штыком Красноармейца… И тонким дымом Пыль золотится над подсудимым. — Имя? — «Георгий». (За датой — дата: Образование… там, тогда-то.) Тянется, вьется допроса нить, Вьется и крепнет, чтоб саван сшить, Впрочем без савана: есть река, — В прорубь, нагого, с грузовика. Парень спокоен. В ответах точен. Только задумчив, как будто, очень, Будто душою уже не здесь; Что-то святое в улыбке есть, Что-то такое, что этот взгляд Сам председатель встречать не рад. Правозаступник… Но он не мешкал. Выпущен более для насмешки — Отлопотал, поклонился, сел… И настораживаются все, От председателя до служителя: «Слово товарища обвинителя!» Вот он: в красивой военной форме, Самодоволен, ленив, откормлен, Вот он, питомец былой ЧЕКА, — В воздухе плавающая рука, Пафос газетной передовицы И — ограниченность без границы! Начал с фашизма и бойко крутит О «буржуазной бандитской сути Этого фактора (стиль какой!) Контрреволюции мировой». И, отрываясь от общих мест (В сторону юноши гневный жест), Скачет уже по другой тропе: Он атакует ВФП. III Тысячу слов ворошит в минуту: Вспомнил опричников и Малюту, Вычислил тысячи тех рублей, Что нам бросают из-за морей, Что нам дают и уже давали, Чтобы мы Родину продавали. Вот и картина фашистских оргий: Пьянство, разгул… Семена Георгий Словно проснулся — глаза дерзки, Сами сжимаются кулаки, Шепчет, всю душу в порыв влагая: «Слышишь ли, Партия дорогая?.. Ты негодяем оскорблена». Муки не вытерпит Семена! И, словно веянье мощной силы, Шепот в ответ: «Я с тобою, милый! Светлый мой мученик, я с тобой, Я над тобою, мой голубой!.. Сердце скрепи: как бичом суровым, Ты это стадо ударишь — словом!» В трепете, вновь в боевом восторге, Слышал ли ты, Семена Георгий, Как обвинитель, со лба платком Пот вытирая, — поганым ртом Требовал смерти тебе, и зал Руки в плесканиях развязал? IV Встал. На него со скамеек — взгляды: Так из дорожного праха гады Смотрят — и яростию ярясь, И устремленной пяты страшась. Этот с насмешкой, а тот со злобой, — Взгляды, как алчущая утроба Волчья… И в этот звериный смрад — Молния: русский, открытый взгляд! Голову поднял. И на мгновенье Сердцем — в себя: удержать кипенье — В каждое слово запал вложить И, как гремящей гранатой, бить! Шепот, движение… Тишина. Слово соратника Семена. V «Слава России! (На жест салюта — Скрежет, шипение злобы лютой.) Слово мое — не мольба к врагу, Жизнь молодую не берегу, Но и в смертельной моей судьбе Миг, как фашист, отдаю борьбе! Оргии? Пьянство? Подачки миссий? Путь пресмыкательства, подлый, лисий? Я возражаю вам, прокурор, — Ваши слова — клевета и вздор: Духом сильны мы, а не валютой!.. Слава России!» — и жест салюта. «Годы отбора, десятилетье… Горбится старость, но крепнут дети: Тщательно жатву обмолотив, Партией создан стальной актив, И что б ни сделали вы со мной — Кадры стоят за моей спиной! Девушки наши и парни наши — Не обезволенный день вчерашний, Не обессиленных душ разброд: Честный они, боевой народ! Слышите гул их гремящих ног?.. Слава России!» — салют. Звонок. «К делу!» — Шатнулся чекист дежурный. Ропот по залу, как ветер бурный, Гулко пронесся… и — тишина. Слово соратника Семена: «К делу?.. Но дело мое — Россия: Подвиг и гибель. А вы кто такие? Много ли Русских я вижу лиц? Если и есть — опускают ниц Взоры свои, тяжело дыша: Русская с Русским всегда душа! Знаю: я буду застрелен вами, Труп мой сгниет, неотпетый, в яме, Но да взрывается динамит: Лозунг «В Россию!» уже гремит, И по кровавой моей стезе Смена к победной спешит грозе. Тайной великой, святой, огромной Связана Партия с подъярёмной Нищей страною… Страна жива, Шепчет молитвенные слова И проклинает в тиши ночей Вас, негодяев и палачей!..» Зала как будто разъята взрывом: Женщины с криком бегут пугливым К запертой двери… Со всех сторон: «Вывести, вывести… выбросить вон!» И — медным колоколом — толпе: «СЛАВА РОССИИ И В.Ф.П.!» VI Ночь. Бездыханность. Кирпичный ящик. Плесень в углах. В тишине щемящей Неторопливый, далекий звук Переговаривающихся рук. Пыльная лампочка под потолком, Койка с матрацем и дверь с глазком. Спал и проснулся… О, слишком рано, — Сердце тоскует, оно как рана. Снилось соратнику Семена: Входит заплаканная жена, Вводит за ручку с собой малютку… «Господи, тягостно!.. Господи, жутко!..» Сел. Упирается мертвым взглядом В дверь, за которой стучит прикладом Стражник тюремный… отходит прочь. «Как коротка ты, последняя ночь, Как бесконечна: не встретить дня! Но не осилишь и ты меня!» И за пределы последней ночи Твердо взглянули сухие очи: «Родина, Партия, ты, жена, — Нет уж соратника Семена… Жизнь, уж земным ты меня не томи, — Господи, душу мою прими! Смерть, подойди с покрывалом чистым, Был я фашист и умру фашистом… Что это?..» В пыль — весь тюрьмы утес, В солнечном свете идет Христос, В кротком сияньи нетленной силы: «Мученик бедный мой, мученик милый!» По коридору гремят шаги, Лязгает ржавый замок… Враги.