Страница 97 из 117
* * * А всё же и весна не за горами. В морозе этом что-то есть такое, совсем необъяснимое, чем дышит февральское предчувствие весны. А вот и солнце! Выставишь лицо, глаза зажмуришь — кажется, что лето, привидится песчаная коса, услышится плеск Волги разогретой… Арбузом пахнет хрупающий снег. 7. ПОЛНОЧНЫЙ РАЗГОВОР Вот твой портрет, где ты прикуриваешь трубку. Знакомое до самых оспинок лицо. Твоя рука, что повелительно и крупно несет на спичке огонька полукольцо. Село Быково вьюжит зимними ночами. Шесть мартов отошло уже — шесть лет! Переселяясь к новой жизни, быковчане с собою взяли, сохранили твой портрет. Дым коромыслом… У печурки — свел их случай — погоды ждут, клянут дорогу шофера. От полушубков пар идет пахучий. Расспросы, споры и рассказы до утра. И твой портрет. Он застеклен и в рамку вставлен. Привстал шофер один. И, подойдя, взглянул в упор и вдруг сказал: «Ну, как дела, товарищ Сталин?..» Так завязался наш полночный разговор. «Вы слышали, что было сказано на съезде? Теперь пустуют наши тюрьмы, лагеря…» — «Шпионы только есть». — «Ну что ж, не лезьте». — «Убийцы, воры там еще…» — «Сидят не зря. Шесть лет, как перестали жить с опаской…» — «Но, может быть, не надо было так о нем. Пусть бы остался навсегда он нашей сказкой…» Тут кто-то вдруг сказал: «Давай замнем». Все засмеялись. «Ты уйди на всякий случай». — «Теперь статьи-то нет такой — за разговор. Другое дело, если влезет гад ползучий, — такого сами…» — кулаком крутнул шофер. И помолчали. Вьюга сразу слышной стала. «Вон что творит! И не видать конца зиме». Немолодой полено взял, сказал устало: «Ну, это что! Вот где мороз — на Колыме! При чем тут сказки? — продолжал он, сев к печурке. „Остался бы…“ Он и без сказок будет жив. А сказано, так что ж, играем в жмурки? Ведь жизнь идет, всё в душах обнажив. Она и спрос теперь ведет, ребята. Ты говоришь: „Не надо бы…“ А то пойми: чем объяснил бы я, когда пришел обратно, завиноватили за что перед людьми? Я понимаю: шли нелегкою дорогой, трудны ведь были наши первые шаги. Всё мерили в себе мы мерой строгой. А тут еще все наши старые враги. Хитры же были — не откажешь. Это звери! „Друзьями“ стали, льстиво выли про запас. Всё делали, чтобы в народе разуверить и оторвать его от жизни и от нас… Подумать только! Сколько пройдено — заводы… Дымят заводы… Сколько сделано в стране! Да разве мы порочим эти годы?.. Ты зачеркнешь свои? — скажи ты мне». — «Заводы, да! Такая мощь! — скажи спасибо. Но сельской жизни он не знал, оторван был». — «Мы далеко вперед уйти сейчас могли бы». — «Села не знал старик». — «Он знал, потом забыл Я вот подумал: восседаю, как на троне, а у крыльца машины наши, там зерно. Не караулим, и никто его не тронет». — «Да, посидел бы ты тогда, не так давно!..» — «Ты говорил: „Не надо бы“ — про сказку, всё такое.. Жизнь, партия сказали правду ту. Нам навредило поклонение слепое. Необходим был разговор начистоту…» Пурга отстала и пошла, пошла сторонкой и вот вдали уже последний смолк мотор. Я в ученической тетрадке этой тонкой записывал себе полночный разговор.